Внизу, под этим покрывалом, тяжелеют обвитые снежниками, словно фатою, горы, ласково зеленеет долина перед ними, дивно сияют озера, гуторят ручьи и реки, темнеют, как головни, останцы, задумчиво замерли одинокие деревья, и вот мы, люди, пододвинулись к огню, почти неотличимые от сумеречного пространства вокруг, затерянные посреди всего этого таинственного величия, подобные мелким букашкам, если смотреть с высоты птичьего полёта... Снег дружит с солнцем, а север с теплом, но меня это больше не удивляет.

Сквозь живую изгородь можно было разглядеть современные дома из кирпича с пристроенными сзади застеклёнными террасами, но если посмотреть в другую сторону, на пастбище с одиноким деревом в центре, то за ним виднелись только старинные крыши и шпиль церкви.

Серые чешуйчатые головы добрались до одинокого дерева — моего спасителя, закрыли веками-заслонками багровые прожектора своих глаз и одновременно погрузились в пучину.

Нахмурившись, я ещё раз обвела взглядом застывшие силуэты одиноких деревьев, равнодушный лик луны, очертания замка, пока, наконец, не поняла, в чём причина этого странного ощущения.

Тогда, вспоминает он, они с гордостью говорили: мол, жильё выбрали в спокойном, тихом районе... В ту пору рынок располагался по соседству с треугольным лугом, по центру которого росло одинокое дерево.

Спали там, где заставала их ночь, под одиноким деревом посреди поля или в душистом, только что собранном, с головками цветов стогу сена; пробуждались на рассвете — и снова шли.

Тут и там попадались невысокие кусты и одинокие деревья, и я рассчитывала отыскать где-нибудь пень, поваленный ствол или ещё какое-нибудь импровизированное сиденье в этом роде.

И стоял, просто так стоял мой родственник, чуть приспущены веки, и задумчивое лицо от дум, лишь ведомых ему, и не шелохнётся тело, застывшее в молчании, как одинокое дерево посреди поля, огромного поля.