Старик, не отвечая, сунул руку в суму, и в пальцах его опять
просверкал гранёный сосудец: придерживая его левой рукой за донце, правой он осторожно повернул притёртую пробочку и, чуть улыбаясь, поднёс его к моему уху: грустная серебристо-звенящая нота высокого юного женского голоса прозвучала из-за стеклянной грани: пленённая, будто вырванная из чьего-то голоса нота — длилась и длилась, — исходя в тоске по разлучённому с ней голосу и бессильно стучась серебром дрожи в стенки стеклянной тюрьмы.