В том-то и дело, что этот человек, которого многие, даже из его друзей, признавали, а может быть признают ещё и теперь, за «хорошего поэта» и сказателя острых слов, а большинство — за светского говоруна, да ещё самой пустой, праздной жизни, — этот человек, рядом с метким изящным остроумием, обладал умом необычайно строгим,
прозорливым, не допускавшим никакого самообольщения.