Здесь не было места зверскому преступлению и чудовищному пороку, как и светлой добродетели, хотя бы мещанского склада; не было веры и безверия, безысходной тоски и неудержимой радости; не было протеста — а только примирение и привычка: примирение со своей беспросветной жизнью, бедностью и
постылым трудом, привычка терпеливо переносить всё, что ни свалилось бы на голову обездоленного человека.