Дверь всегда была настежь открыта для путника, с которым он охотно делился последним куском; и его самый смертельный враг, переломив с ним хлеб, мог в полной безопасности отдыхать под кровом его палатки, считавшейся ненарушимой святыней.
Как ни обидно мне то положение, в которое вы меня поставили, и как бы ни хотел я потребовать у вас отчёта в ваших со мною поступках, но я вхожу и в ваше положение: я могу вам дать слово, что если вы отпустите меня, то я сохраню всё происшедшее в ненарушимой тайне: она умрёт вместе со мною.