Сам он проголодался, иззяб в своём вытертом полушубке и рваном армяке; мороз к вечеру дошёл до двадцати градусов; лошадёнка, которую он не жалел, потому что собирался продать её драчам, совсем стала.
Рожу точно ножами скоблило, а шея до того иззябла, что, казалось, стала тоненькой, как палец, и готова была переломиться при неосторожном движении, так что я всё прятал её в плечи, боясь потерять голову.