Последнее впечатление, каково бы оно ни было,
всегда сильнее первого, и память, растерявшаяся во множестве пёстрых явлений, мелькавших перед глазами, не сохранившая ни одного штриха, ни одной черты, ни одного образа, радехонька ухватиться за последний предмет, особенно если этот предмет поразил не одни глаза, а хоть сколько-нибудь подействовал на душу.