Воспоминания о моих старших товарищах — знаменитых артистах того времени, о людях, которые в своём театре были очень уважаемы и очень любимы, — всегда дороги для меня.

Она видела из окна, как подъехала машина, девочку перенесли туда на носилках, укрытую одеялом до самых глаз, и мать её влезла за ней, куда влезли следом и два санитара, а папа её, знаменитый артист, которого все узнавали на улице, сел рядом с шофёром.

Она впервые услышала о знаменитых артистах и режиссёрах, о разных школах и приёмах актёрского мастерства, об искусстве сценического движения и сценической речи и о многих других, не менее любопытных вещах.

И ещё она чувствовала себя в этой великолепной разноязычной толпе своей, со всеми равной — и со знаменитым артистом, чьи фотографии вымаливали они в ларьках «Союзпечати», равной и вот с этой заграничной тонконогой дамой в замше — равной, а может, ещё и повальяжнее её.

Однако когда его поставили в зависимость от «если бы», когда я допустил предположение о приезде знаменитых артистов и понял, что заупрямившийся камин скомпрометирует всех нас, он получил важное значение в моей тогдашней жизни на сцене.

Рассказывали «страшные» истории, читали стихи «бандитского» или авантюрного содержания, показывали свои альбомы с фото знаменитых артистов.

Все одноклассницы хотели с ней дружить, жадно расспрашивая об отце и бесстыдно набиваясь в гости, чтобы хоть одним глазком взглянуть на знаменитого артиста вживую.

В антракте она, бросив у буфета тусклую школьную подругу, прошла прямо за кулисы и, спросив у какого-то мелкого человечка, где уборная знаменитого артиста, постучала в низкую дверь.