Мы всё же будем понимать зияние не как объясняющее понятие, но и не как формальный признак, а как симптом того, что в данном месте укрыта проблема функциональной установки, то есть готовности и направленности сознания (или интенции, в переводе на язык феноменологии), которая соответствует феномену загадки и по отношению к которой только и может быть понята конструкция загадки.

Дважды необходимое зияние — преднамеренный, смыслообразующий и артикулирующий внутреннюю форму принцип, благодаря которому логика предстаёт как алогичность, или алогичность как логика.

Понятие зияния вводит нас в логику народной загадки и отделяет её от любого другого жанра энигматики.

Начнём с более осторожной, открытой и проблематизирующей характеристики загадки как двучленной, или биномиальной, формы высказывания, отношения между двумя частями которой сложны, неоднозначны и не очевидны по своей сути; они предполагают некоторое соответствие, осложнённое менее очевидным, но более глубоко идущим логическим разрывом — если между вопросом и ответом пролегает зияние, то они уже не просто вопрос и ответ, во всяком случае не логический ответ на логически поставленный вопрос.

Понятие зияния хорошо тем, что указывает на некоторое серединное место в проекциях нашего предмета, причём место неизведанное.

Пригласим на эту роль понятие зияния (hiatus).

Мы не знаем, имел ли он прямо в виду «бледнеющие промежутки» пушкинской прозы, о которых выше шла у нас речь, — эти провалы и умолчания, опущенные мотивировки, нерасшифрованные сообщения, повествовательные зияния (особенно значимые в «Станционном смотрителе»), — но мы вспоминаем его предостережения, когда сегодня читаем опыты расшифровок «релевантных лакун».

Зияние указывает на зев, на разверзшуюся пасть, в которой всё пропадает.