Вы здесь

Гаргантюа и Пантагрюэль. ГЛАВА XLI. Как монах усыпил Гаргантюа, и о его часослове и требнике (Франсуа Рабле, 1532-1552)

ГЛАВА XLI. Как монах усыпил Гаргантюа, и о его часослове и требнике

Кончив ужинать, стали совещаться о неотложных делах, и было решено около полуночи выйти на разведку, чтобы выяснить дозоры и бдительность врагов, а пока же решили отдохнуть немного, чтобы быть свежее. Но Гаргантюа не мог уснуть, как ни старался. Тогда монах сказал ему:

– Я никогда так хорошо не сплю, как за проповедью или за молитвою. Умоляю вас, начнем вместе семипсалмие, – увидите, что вы сейчас же заснете.

Эта выдумка очень понравилась Гаргантюа, и при начале первого псалма, на словах «Beati quorum»[115], заснули оба. Но монах не преминул проснуться до полуночи, – так он привык вставать к монастырской утрене. Проснувшись, он разбудил всех остальных, затянув во весь голос песню:

Го, Реньо, вставай, вставай,

Поднимайся, не зевай!

Когда все проснулись, он сказал:

– Господа, говорят, что заутреня начинается с прокашливания, а ужин с выпивки. Сделаем наоборот – заутреню начнем с выпивки, а вечером, перед ужином, прокашляемся: у кого лучше выйдет?

Гаргантюа на это сказал:

– Пить в такую рань, сразу со сна! Это нездорово. Надо сначала очистить желудок от излишков и от нечистот.

– Это очень здорово, – сказал монах. – Сто чертей мне в тело, если старых пьяниц на свете не больше, чем старых докторов. Я со своим аппетитом заключил такой договор, чтобы он всегда ложился спать со мною, и на это я даю распоряжение в течение дня; встает он тоже вместе со мной. Принимайте сколько хотите ваше слабительное, а я пойду за своим рвотным.

– За каким рвотным? – спросил Гаргантюа.

– За моим требником, – сказал монах. – Точь-в-точь как соколничие, прежде чем кормить своих птиц, заставляют их погрызть куриную ножку, чтобы очистить их мозг от слизи и возбудить аппетит, так и я, взяв этот веселый требничек, утром прочищаю себе легкие, и вот я готов пить.

– По какому чину, – сказал Гаргантюа, – читаете вы этот прекрасный часослов?

– А по чину Феканского аббатства[116]: три псалма и три чтения, а то и вовсе ничего, – кто не хочет. Я никогда не подчиняюсь часам: часы для человека, а не человек для часов. Поэтому со своими часами я делаю как с ремнями у стремян: укорачиваю и удлиняю, как мне кажется удобным. «Brevis oratio репеtrаt coelos, longa potatio evacuat scyphos»[117]. Где это написано?

– Ей-богу, – сказал Понократ, – не знаю, мой милый, – но ты многого стоишь!

– В этом, – сказал монах, – я похож на вас. Но, Venite apotemus[118]!

Приготовили побольше жарких и хлеба в бульоне, и монах выпил в свое удовольствие. Одни поддержали ему компанию, другие – уклонились. А потом все стали снаряжаться и вооружаться, и монаха тоже вооружили, против его воли; потому что он не хотел другого вооружения, кроме рясы на животе да древка от креста в руке. Но ради них он все же вооружился с головы до ног и уселся на доброго королевского скакуна и сбоку привесил тяжелый меч. С ним вместе выехали Гаргантюа, Понократ, Гимнаст, Эвдемон и еще двадцать пять самых отважных из Дома Грангузье, все вооруженные как нельзя лучше, с копьями в руках, На конях, как святой Георгий, и у каждого сзади, на крупе коня, сидел стрелок.