Каждая его статья, не говоря о книгах, несёт в себе острый момент научной оригинальности: это может быть выдвижение совершенно нового предмета для исследования (скажем, семантической «категории чуждости» в русском языке или семантической «категории масштаба», описываемой в его последних работах) либо предложение принципиально нового взгляда на предмет, понимание которого, казалось бы, пересмотру уже не подлежит (типология переходных говоров, фонологическая интерпретация фонетических долгот гласных, степени качества прилагательных, семантика наречий как особой языковой подсистемы, интерпретация системы сочинительных союзов, генезис безличных предложений, функциональная системность русской пунктуации, «сверхтропеический» статус собственных имён в художественном тексте... — продолжать можно долго).

Таким образом, он не говорил от своего имени, а использовал безличное предложение.

Эти две меры адекватности, в данном случае не дополнения, а самостоятельные безличные предложения.

Как существуют безличные предложения: «Холодно», «Жарко» — так существуют и безличные истины, не подлежащие обсуждению.

Только безличные предложения, только бесплотный шелестящий голос.

Это уже не безличное предложение.

— А в безличном предложении лица нет.

В безличном предложении просто нет подлежащего.