Изображался румяным, русокудрым юношей в васильковом венке, в серебристо-голу бой одежде, с самоцветными крыльями за спиной, неспешно пролетающим над землёй.

Русокудрые парни, в чистых, низко подпоясанных рубахах, в тяжёлых сапогах с оторочкой, перекидываются бойкими словами, опершись грудью на отпряжённую телегу, — зубоскалят.

Странно, при взгляде на племянника, на этого ясноглазого, русокудрого отрока он испытывал что-то вроде смущения.

Восьмилетняя девочка, русокудрая, голубоглазая, в атласном, богато расшитом по голубому полю шелками и жемчугом летнике, и пятилетний мальчик, кудрявый, темноглазый, с необычайно кроткой и ясной улыбкой пригожего детского личика, в нарядном, отделанном бурмицкими зёрнами по вороту и запястьям кафтане, однорядке, в щегольских сафьяновых сапожках и в богатой шапке поверх мягких тёмно-русых кудрей.

Боль за случившееся, подлинную тревогу за недоросля сына переживала в доме лишь «затворница немая», «русокудрая и голубоокая» мать поэта, отводившая душу рыданиями где-нибудь в укромном месте, чтобы не видели домашние, чтоб не гневался совершенно не понимавший её тревог отец.