Предложения в которых упоминается "предикация"
Предикация — один из основных и фундаментальных процессов в языке.
Возможно, у синтаксиса нет никаких предшественников в коммуникации животных, но предикация точно является предшественником синтаксиса.
Связь между трансцендентным и имманентным, сущностью и явлением, ноуменальным и феноменальным, символизируемым и символизирующим есть в имяславии, как уже говорилось, именование, а именование есть в своей глубине не что иное, как предикация (то есть, например, явление здесь предлагается понимать как предикат сущности и т.
Лингвисты говорят, что в предложении производится, во-первых, референция к определённому денотату (или, что то же, референту), которая осуществляется посредством синтаксической позиции субъекта; и, во вторых, — предикация к этому денотату, осуществляемая посредством соответствующей предикативной синтаксической позиции.
Но «оказывалось» оно таковым преднамеренно — по той причине, что переосмысление, более того, своего рода «сглаживание» предполагаемого в лингвистике принципиального функционально-смыслового противопоставления референции и предикации, отвечает, на наш взгляд, главной тенденции ивановской мысли, что и станет основной темой предлагаемой ниже уже собственно лингвистической интерпретации ивановского типа символизма.
Это предполагает, что вместе с «обычной» референцией посредством синтаксической субъектной позиции исчезает и «обычная» предикация, что принципиальная разница между этими двумя функциями, противопоставляемыми в других типах референции, здесь стирается.
Существуют, конечно, и другие способы испытания: в частности, факт референции верифицируется в лингвистике в том числе и через проверку возможности применить к данной словесной группе в её целом дополнительную общую предикацию (в её обычном понимании).
Вся эта фраза в целом, так же, как и ивановский миф, могла бы стать субъектом «тестирующего на референциальность» экзистенциального суждения (подобно тому, как пра-миф становится субъектом предикаций в развёрнутых позднейших мифологемах).
Этому тезису нисколько не противоречит данная нами выше интерпретация ивановской позиции, согласно которой в символе-субъекте усматривается глубинная предикативная подоснова, так как скрещение двух предикативных и сопряжённых суждением лучей в одной точке — в точке акта предикации — как раз и означает (или: обеспечивает) нечто вроде приостановки «неуякоренной» динамической текучести.
Степанова) версий языка, и теорию метафоры как семантического взаимодействия, в том числе между субъектом и предикатом, с её возрождающими интерес к символизму идеями отклоняющейся предикации и расщеплённой референции.
Её можно толковать как введение принципиально отграниченного от лингвистики «металингвистического» измерения, не допускающего никаких аналогий с традиционной лингвистической терминологией, но можно её толковать и как эвристический пересмотр лингвистики вообще, предполагающий в том числе расширенное и обновлённое понимание традиционных принципов референции, предикации и самого предикативного акта как «ядерного» языкового процесса.
Согласно сказанному выше, идущее от автора придаточное предложение должно иметь два разных референта с различным «онтологическим статусом» и, соответственно, осуществлять две разнонаправленные предикации.
Вторичная предикация имеет здесь тематический характер.
Распределение голосов по позициям субъекта и предиката как базовая синтаксическая диспозиция бахтинского двуголосия осуществляется именно в этой вторичной авторской предикации: голос чужого мнения помещён в позицию субъекта, авторский — в позицию предиката.
Привычной грамматической формы предикативного акта эта предикация в самом примере не имеет (мы условно придали ей таковую в иллюстративных и объяснительных целях, грамматически эксплицировав смысловое соотношение; в дальнейшем мы ещё вернёмся к этой проблеме), но все теоретические условия предикации в ней, тем не менее, выполнены: мы отчётливо воспринимаем, что авторский голос идентифицирует чужую речь и нечто утверждает о ней.
Референциальное основание вторичной предикации.
Отсутствие привычных формально-грамматических оснований для выявления предикативного акта не означает, что таковых нет вовсе: вторичная предикация имеет для своего выявления референциальное основание.
Первичная авторская предикация осуществляется в привычной грамматической форме (отчётливый синтаксический субъект и грамматически ясная привязка к нему предиката), вторичная, как уже говорилось, таковой формы не имеет.
Блуждающий характер вторичной предикации.
Голоса здесь синтаксически разобщены (отдалены друг от друга), внешних синтаксических показателей акта предикации нет, но он отчётливо ощутим.
Блуждающая предикация также опирается на введённый выше принцип референциального основания.
Именно таковым является словосочетание украшение отечества, синтаксически отдалённое от авторского придаточного, и именно поэтому оно становится ощутимым для нас синтаксическим субъектом вторичной предикации со стороны автора.
Можно и ещё более расширить действие вторичной авторской предикации.
Мы получим уже третье условное выражение вторичной авторской предикации: Тот, кто, по общему мнению, не должен остаться простым гражданином общества, на самом деле выжал из него кучу денег.
Принципиальное же отличие состоит не в этом, а в природе исходящей от автора диалогической предикации: в первом примере она осуществляется тематически, во втором — тонально.
Действует здесь, следовательно, и принцип референциального основания вторичной авторской предикации.
Имеется здесь и референциальное основание вторичной тональной предикации, синтаксически связывающее её с чужой речью, — студентик.
Тональность и тематизм составляют, таким образом, самостоятельные разновидности диалогической предикации.
Наиболее интересны, конечно, случаи разного рода совмещений той и другой предикации, но это — тема следующего раздела, поскольку именно в этом направлении лежит дорога к полифонии.
Здесь нам пока важно зафиксировать, что и в тематической, и в тональной предикации действуют одни и те же «скрытые» синтаксические механизмы.
Может показаться, что поиск термина для определения «загадочной» специфики вторичной предикации лишь риторически имитируется нами.
Действительно, искомый термин лежит на поверхности и уже назывался нами: специфика вторичной предикации состоит в её диалогичности.
Между субъектом и предикатом вторичной авторской предикации, поскольку они исходят от разных голосов, устанавливаются диалогические отношения, то есть отношения, аналогичные отношениям между репликами реального диалога.
Предикация утверждения, идущего от первого голоса и лишь функционально трансформированного в синтаксический субъект, другим утверждением, идущим от второго голоса, и приводит к диалогизации отношений между субъектом и предикатом, то есть к установлению между ними отношений согласия, несогласия, иронии, благоговения и пр.
Иначе и быть не могло: наличие между субъектом и предикатом имманентной семантической связи — естественное следствие диалогической природы этой предикации (любое утверждение по поводу чужого утверждения не может не содержать семантического «моста» между ними).
Итак, между субъектом и предикатом вторичной диалогической предикации обязательно должна быть семантическая связь.
Получается, что одноголосые предикативные акты с семантической связью между субъектом и предикатом объединяются по этому признаку с нарративными конструкциями, не предполагающими такой связи, и единым объединённым фронтом противостоят двуголосой предикации.
По существу, это свидетельствует, что отнюдь не в предикации внутренний смысл таких одноголосых конструкций (того же логического суждения, например), а в именовании.
Именно вторичная авторская предикация и выполняет эту функцию монологического «завершения» диалога и объективации чужой позиции в некой поданной как «конечная» реплике.
Нет, не противоречит: голос, помещаемый в позицию субъекта, равен второму голосу в том смысле, что он сохраняет автономию — и будучи объективированным через предикацию вторым голосом, он остаётся самим собой, остаётся «вещью-в-себе».
Предикация идёт к «вещи-в-себе» извне, а она отражает эти извне исходящие чужие смысловые блики (то есть предикации) лишь на своей внешней оболочке, не пропуская их внутрь себя.
Автор осуществляет в таких случаях по отношению к чужой речи только тонально-аксиологическую предикацию; тематическая сторона высказывания остаётся при этом как бы общей.
Мы получим здесь ироническую предикацию не темы, но тона: здесь не одно и то же содержание тонально переакцентируется, а одна и та же интонационная форма наполняется разным тематическим содержанием.
Бахтинское положение, что полифонический автор не имеет информационного и кругозорного избытка и не знает ничего, чего не знал бы о себе герой, в лингвистическом плане означает, что герой, обладая этим «знанием», имеет возможность «ответить» в очередной двуголосой конструкции на любую объективирующую его предикацию, которую осуществил по отношению к нему изображающий голос в других двуголосых конструкциях.
Объективация рассказчика силами героев, предикация же его и героями, и автором — отличительная черта монологического дискурса.
Принципиальную дифференцирующую роль может сыграть здесь то разделение тематических и тональных вторичных предикаций, о котором подробно говорилось в первом разделе.
Доминируя в романе, он осуществляет на этой ступени и тематические, и тональные вторичные диалогические предикации всех чужих голосов.
Исчезать же, с точки зрения силы диалогической предикации чужих голосов, авторский голос может либо только тематически (вторая ступень), сохраняя при этом способность к тональной вторичной предикации, либо и тематически, и тонально (третья ступень).
Вторая степень (тематическое исчезновение автора) фиксируется в тех случаях, когда субъект и предикат тематических двуголосых конструкций оба для автора в тематическом отношении чужие, но он сохраняет для себя возможность подключиться к этой чужой тематической конструкции с помощью её диалогической тональной предикации.
Если дискурс построен как традиционный нарратив и в романе доминирует голос рассказчика (а именно доминирующий голос обычно и занимает в монологическом дискурсе предикативную позицию), то, соответственно, и тональная, уже собственно авторская и тематически «невидимая» предикация подключается к голосу рассказчика.