Очень вероятно, что путаница, которую вносят в эту проблематику сторонники материалистической философии, утверждая, будто бы все её противники лишь повторяют зады идеализма, — один из приёмов в той последней битве, которую даёт материалистическое сознание прежде чем съехать, как говорится, на тормозах, сдавая одну свою позицию за другой и уверяя в то же время, будто бы именно это предвиделось и давно утверждалось классиками материализма.

Так что если не считать нескольких стычек с озверевшими от гарнизонной скуки эльфами (надо сказать, остроухие брохусов ненавидели, как одну из причин, по которой не начиналась последняя битва, ожидаемая ими вот уже сотню лет) брохусы были мирными людьми.

В случае небывалой удачи люди ещё могли успеть укрыться в подземном убежище и переждать там, пока город не пришлёт помощь или не явятся нежданно-негаданно эльфы, которым было в принципе всё равно где сражаться, а подобные короткие и яростные стычки были для них как глоток воздуха в духоте ожидания последней битвы.

Были тут разные безумцы, которым открылись чакры, и грозящие концом света, и приближающейся кометой, и последней битвой народов, и грезящие воскрешением мёртвых и эликсиром бессмертия...

Растворяясь в пространстве, выиграв свою последнюю битву, краем ускользающего сознания он увидел белое облако — это уходила ввысь, к свободе, душа предыдущего стража.

Всё происходящее виделось уже словно сквозь какую-то пелену, а рука продолжала рубить, почти утратив чувствительность, кромсая кольчуги, шлемы, доспехи... Он смертельно устал и понимал, что битва близится к концу — его последняя битва.

Рассеявшиеся в последней битве солдаты к нему снова вернулись, а вместе с ними нахлынули свежие народные массы.

Вот почему он может провести любую битву так, словно это — его последняя битва на этой земле, битва со смертью.