Муж её бежал, и она певала: «Я ни девка, я ни баба, ни солдатская жена».

На святках, по вечерам, у неё девки собирались и певали.

Она очень любила, коли кто поёт песню из сердца, и сама певала песни, чуткие, больные да ноющие.

Эту последнюю певала и я, укачивая маленького сына32, который сквозь сон за мною повторял: уснули габые...

Кажется, я не ослышался и ты действительно говорил, что некогда певал в воскресной школе?

Тут, — говорит поэт, — по вёснам певали соловьи, свистали дрозды, куковали кукушки, тут и в летний зной стояла прохлада, — и я любил забиваться в эту глушь и чащу, где у меня были фаворитные, постоянные местечки, известные — так, по крайней мере, я воображал!

Бог знает отчего: видал он её прежде, и певал с нею, и говаривал, и плясывал, а всё не догадывался, что она такая близкая родня его сердцу, что без неё свет не мил ему, а с нею только он и хорош, и красен.

Мудрец, учёный, целые годы не отрывавшийся от заплесневелых книг, сам заплесневевший над ними и позабывший из-за них весь мир, при звуках арфы невольно поднимал голову; седые, нахмуренные брови его расходились, разглаживались глубокие морщины, — и этот ветхий старик, жёлтый, как пергамент, сухой, как египетская мумия, вдруг улыбался и начинал тихо напевать ту песенку, что в далёкие годы детства над его колыбелью певала мать.