Усевшись-таки и поспешно, забыв о мундштуке, закурив, окутался облачком пахучего дыма и с развязностью циркового карлика стал болтать до смешного уродливыми обрубками ножек, обутых в тёмные лаковые туфельки, которые нежно обнимали беленькие, с сиреневыми кантиками, хлопковые носочки; при этом следователь упражнялся в ковбойской сноровке, раскручивал над головой выраставшую из пупка верёвку с петлёй, с разбойничьим посвистом резко, как лассо, кидал её в клубления мути и подтягивал обратно, тащил упиравшуюся добычу, в другой руке вертел, поднося к очкам, глянцевую открытку с кровоточившей вишнёвой веткой и жемчужным конусом священной горы.

Но клубы пахучего дыма всё же появились.

Вскоре после того, напустив из трубки пахучего дыму, удалился и контий, сказавши (а ректор перевёл), что не желает мешать дружеской беседе старинных знакомцев.

Пахучий дым поднимался сердитой струйкой с одного края сковороды.

Окутался клубами сизого пахучего дыма.

Посередине у неё находился разрез, откуда выползал сладкий пахучий дым, расползающийся струйками во все стороны.

С ходу он возобновлять расспросы не стал, вместо этого достал из кармана пачку «Честерфилда», закурил и выдохнул к потолку струю пахучего дыма.

После долгой, с перерывами, возни мне удалось её приподнять; от пахучего дыма, вырвавшегося из чёрного провала, пламя факела заметалось с шипением, позволив мне, однако, рассмотреть ведущие в глубину каменные ступени.