Навстречу ему выходит плотный, но подтянутый офицер в мундирчике с иголочки и в белой парадной рубашке.

В городском саду, на скамеечке, под широкой акацией сидит гимназист восьмого класса, в новеньком мундирчике, с пенсне на носу и с усиками.

Новенький, синий, щеголевато сидевший мундирчик свой он расстегнул нараспашку и помахивал, как опахалом, снятою со стриженой головы фуражкою в белом чехле в своё розовое миловидное личико, на котором блестел крупными каплями пот, и чёрные волосы на висках слиплись в виде косичек.

Правда, было иной раз несколько обидно, что мундирчик, выкроенный из старого отцовского сюртука, не слишком наряден... Что карандаши у меня плохие, ломкие, а не «фаберовские», как у других... Что готовальня с чертёжными инструментами, купленная на толкучке, не полна и неисправна...

Медальки все эти, бабский мундирчик — тьфу!

И мундирчик, и кепё, и бельецо!

Чуть капельмейстер на свою фатеру через дорогу вонзится, чуть старший унтер-офицер, сверхсрочный старичок, — мундирчик с шевронами над койкой повесит, — сейчас кто куда.

А ещё — чёрный со сверкающими пуговицами и белыми погонами мундирчик, выданный в кастелянской красноносым, с седыми бакенбардами унтером — старым и добродушно ворчащим.