— Подводные извержения и взрывы, — монотонно продолжал молодой чародей, — порождали все новые и новые цунами, обрушивавшиеся на пощажённые первой гигантской волной берега, топя корабли, на которых люди пытались бежать в безопасные места.

Молодой чародей пошевелился, застонав от боли, пронзающей всё тело, словно кто-то натянул его нервы на колышки и закрепил их на пальцах рук и ног, на голове и ещё где-то в спине и животе.

— Ляг, Солнце, на руку левую, ляг, Луна, на руку правую, свет свой пролейте, тени отбросьте, взоры смешайте... — начал наговаривать молодой чародей, но... Но изо рта у него вместо слов вырывался только странный переменчивый рык.

Вот только лицо его, загорелое и обветренное, обрамлённое длинными пепельными волосами, отнюдь не выглядело надменным, а суконная куртка с длинным ворсом, по которому, не проникая внутрь, отлично стекает любой дождь, разительно не походила на чёрно-серебряное одеяние молодого чародея.

И долго обходил всё достаточно крупные здания, чтобы в них имелось как минимум сорок четыре аудитории, пройдя раз пять мимо небольшой пристройки, скрывающей ход в надёжно изолированные и защищённые подземелья, где молодые чародеи занимались отнюдь не самыми добрыми разделами волшебства.

А помощь тут явно не требуется — молодой чародей, одетый в мантию не слишком серьёзного кремового цвета, отделался немного запылённой одеждой; чародеи вообще крепкий народ, к тому же умеющий инстинктивно накладывать на себя защитные чары в секунды опасности при наличии достаточного резерва магических сил.

Однако долго сдерживать любопытство молодые чародеи не могли и уже через пару часов рассказывали друг другу, что с ними случилось за время разлуки, ругаясь и каясь одновременно.

А «одарённый небесами счастливым великим даром» молодой чародей постигал тут единение с природой — с забитой всевозможными мыслями головой, с единственным одеянием и одним доспехом, с извечными хлопотами о еде, дровах и постели.