Несмотря на всё внимание к этому искусству, мне кажется, что оно всё-таки ещё не вполне оценено, именно со стороны композиционно-художественной.

Правда, на том литературном вечере, где был я, куда и вас осмелился ввести, читатель мой, и я и вы заметили, что он, не шутя, за ним ухаживал; что, подавая ему советы, он тогда же, кажется, намеревался мало-помалу посвящать его в свои таинства.

Ему страшна была эта неумолимая истина, эта наружная холодность, эта могучая полнота жизни в созданиях великого; он ещё не приготовился, чтобы войти в этот мир без всяких украшений, в мир как он есть, во всём своём возмутительном безобразии и во всей увлекательной, божественной красоте своей; форма этих созданий пугала его, останавливала на каждом шагу, была ему недоступна, удерживала его юношеский восторг, не давала разыграться его чувству, не возвысившемуся до сознания; ему ещё дико казалось это творчество — громадное, бессознательное и бесстрастное.

Правда, по странности, свойственной многим людям, он нередко употреблял старание казаться не тем, чем был, прикидываться недовольным, идеальничать, говорить разочарованным, элегическим тоном русских стихотворений, — но это было ненадолго: он тотчас же выходил из своей неприличной роли, сбрасывал с себя смешную маску и являлся в настоящем своём виде.

Этой последней эффектной выходкой, этими таинственными фразами он хотел, казалось, произвести на меня впечатление, хотел придать своей прежней любви интерес поэтический, — уверить меня, что эта любовь была так глубока, так велика, что на неё не могло иметь влияние даже время всесокрушительное и всеохлаждающее; он хотел обмануть меня и, сам не подозревая, обманывал вместе с тем самого себя.

Он, кажется, ещё слишком молод и, по-видимому, жил в большой бедности.

Его чёрный сюртук был довольно поношен и, казалось, сшит не по нём, а куплен готовый; он держал в руке шляпу, порыжелую и истёртую, и смотрел на длинного человека, как ученик смотрит на учителя.

Картины точно были эффектны, и эта эффектность происходила от оригинальности их освещения; к тому же выпуклость фигур, казалось, выходивших из полотна, резко бросалась в глаза всякому, а свежесть зелени, на которую художник, видно, не пощадил краски, приводила большинство в невыразимый восторг.