У неё и у него в прошлом имелись свои непростые и неоднозначные, мягко говоря, истории, но сейчас они объединились, чтобы творить совместную историю будущего.

И в этой связи хочу процитировать ещё одну поразившую меня мысль из вашего доклада: изучая эти изменения, мы тем самым уже сейчас изучаем историю будущего.

В книге «Краткая история будущего» он даёт сценарий трагического и кровавого XXI столетия.

Но как они смогут распорядиться этим шансом и — что даже более важно — как поведёт себя жадный до этой самой нефти цивилизованный мир — вот очевидный вопрос для учебников истории будущего!

Конечно, в каких-то матчах он проигрывал, и, когда корреспондент спрашивал его, кто бросил вызов его «Истории будущего», он просто отвечал: «История будущего моего противника оказалась сильнее моей».

Однако наиболее глубокие и плодотворные вопросы социологии культуры заключены в кругу проблем иного рода: его границы начинаются с вопроса, в каком закономерном порядке реальные институты, объективно всякий раз соответствующие структуре влечений правящих элит, воздействуют на производство, сохранение, поддержку или сдерживание того идеального смыслового мира, который к каждому моменту времени парит над реальной историей событий и состояний действительности, но который в тоже время всегда витает перед возможной историей будущего как проект, ожидание, вера, программа.

Они — анахронизм истории будущего, но они единственное условие её катализа в прошлом и сегодня.

Дело в том что взаимодействуя с предметами в прошлом мы будем менять историю будущего.