И последний отплатил нам за глупую гордыню, лишив природной памяти, усыпив инстинкт самосохранения, убив волю к жизни, изнежив, превратив физическую немощь в отличительный признак цивилизованного человека.

Всякая дисциплина его стесняла, внушала ему грусть; дерзок он был до сумасбродства, когда дело шло только о нём лично: не было такого безумного пари, от которого бы он отказался; но делать зло другим, убивать, драться он не мог — быть может, оттого, что сердце у него было доброе, а быть может, оттого, что «хлопчатобумажное» (как он выражался) воспитание его изнежило.