Действительно, в старом храме было на два окна больше, но, когда проект восстановления храма рассматривался в патриархии, там, бог весть из каких соображений, решили некоторые детали изменить.

Коммунист до мозга костей, честный, справедливый и неподкупный, он никогда не снимал крестик, который надела на него при крещении мать, и, когда это стало возможным, сделался одним из первых в области людей, занявшихся восстановлением храма.

К охоте на очередную жертву он тщательно готовился — у него всегда были при себе черный-пречорный пенал, набитый черными-пречорными шариковыми ручками и карандашами, огромный чёрный диктофон для дачи показаний и стопка листов с предписаниями и постановлениями, которыми он до полусмерти любил запугивать смиренных граждан, которые очень любят детей, жён и матерей и жертвуют честно заработанные деньги на восстановление храмов и в помощь детским домам и приютам.

Пока этот человек был здоров, он всем заявлял, что горячо верует, что православный до мозга костей; жертвовал крупные суммы на восстановление храмов, получал церковные награды в виде орденов, меховых шапок и бог знает чего ещё... А когда заболел, всю православность у него как отрезало — даже собороваться не захотел.

Но это было в семидесятые годы, годы советской власти, когда восстановление храма было бы оправдано как с моральной, так и с любой другой точки зрения.

После чудесного освобождения из рук похитителей он стал ревностным христианином, регулярно посещает церковь, жертвует солидные суммы на восстановление храмов.

До и после пленения: реформы, разрушение и восстановление храма!

Наверное, только поэтому и стало возможным восстановление храма, пусть и через полстолетия...