Секция I. Социальные и трудовые конфликты в современном мире и в России: диагностика и управление
Девиации как факторы социальной конфликтогенности
Проблема девиаций связана сегодня с рядом негативных социальных явлений, таких, как преступность, наркомания, игровая зависимость, асоциальные способы самовыражения. Все отчетливее обозначаются рискованные модели поведения в обществе.
Проводился ассоциативный эксперимент с целью выяснения представлений современной молодежи относительно отклонений в поведении, то есть имеющихся в условиях настоящей действительности девиационных процессов, их признаков и показателей. В эксперименте участвовали студенты 2-го курса в количестве 15-ти человек, в возрасте от 18-ти до 20-ти лет.
В соответствии с требованиями первого этапа исследования испытуемым необходимо было высказать ассоциации на термин «отклоняющееся поведение». Инструкция: «С какими терминами, понятиями у Вас ассоциируется суждение «отклонения в поведении». Напишите 10-ть ассоциаций».
На втором этапе исследования испытуемым необходимо было написанные ими ассоциации «пропустить» через вопрос «кто?». Инструкция: «К каждому слову первого столбца задайте вопрос «кто?» и выскажите пришедшую Вам ассоциацию. Например, неадекватный – «кто?» жестокость – «кто?».
На третьем этапе исследования испытуемым необходимо было ассоциации, относящиеся к вопросу «кто?», «пропустить» через вопрос «какой?». Например, человек – «какой?», молодежь – «какая?». Инструкция: «К каждому слову второго столбца задайте вопрос «какой?» и напишите пришедшую Вам ассоциацию». Ответ на вопрос «какой?» дает характеристику отклоняющимся лицам. Одновременно, через ответ на вопрос «какой?» выясняется установка испытуемых к лицам девиантного поведения. Цель третьего эксперимента – посмотреть отношенческую позицию испытуемых к отклоняющимся лицам.
На четвертом этапе исследования испытуемым необходимо было написанные ими ассоциации «пропустить» через вопрос «где?».
Например, плохой – «где?», жестокий – «где?». Инструкция: «К каждому слову третьего столбца задайте вопрос «где?» и напишите пришедшую Вам ассоциацию». Все ассоциации возникают относительно смысла уже написанных понятий: «отклонение – кто? – какой? – где?». Ответ на вопрос «где?» определяет территорию границ действия отклоняющихся лиц. Одновременно, «где?» – доступ дозволенного девиантного поведения. Распространение отклонений в определенных пределах образует свою сеть, свой код понятий. Цель четвертого этапа эксперимента – выявить среду девиантного типа, распространенную в определенных сферах функционирования.
Проведенный подсчет по частотности показал несколько выступающих ассоциаций испытуемых: неуравновешенность, неадекватность, жестокость. Далее, проводилась процедура анализа ассоциаций по смыслу. Все ассоциации были объединены в семантические гнезда. Образовалось несколько блоков.
Результаты исследования показали, что часть ассоциаций испытуемых отражает состояние современного общества: экстремизм, коррупция, наркомания, алкоголизм, дискриминация, расизм, оккультизм, смута, асоциальность. Это значимые показатели, которые указывают на болезни социального плана в обществе граждан. Все они характеризуют культурную ситуацию настоящей действительности. Пребывание индивидуумов в подобных условиях жизнедеятельности создает особую среду для проявления отклонений и порождения социальной конфликтогенности. Более того, образовался блок ассоциаций, свидетельствующих о восприятии испытуемыми отклонений как состояния некоторого превосходства: смелость, гедонизм, свобода, отличие, нестандартность, универсальность, уникальность, гениальность. Испытуемые в данном случае не понимают реальности и воспринимают отклонения как некоторую игру. В ассоциациях высказано не только восхищение, но и склонность к риску, а также возможность самопроявиться и самовыразиться. Отклонения для них – это игра, риск и превосходство.
Испытуемыми указывались также ассоциации, объединенные в блок, свидетельствующий о правонарушениях с точки зрения уголовного права: убийство, жестокость, насилие, агрессия, месть, мошенничество, ложь. Высказывались ассоциации, свидетельствующие о нарушении этики: грубый, аморальный, неуважение, иная этика, воспитание, субкультура. Высказывались и ассоциации, в которых проявлялось отношение к отклонениям: плохое поведение, нездоровое поведение, неадекватное поведение, неправильность, странность поведения.
Результаты исследования по группировкам ассоциаций испытуемых позволили выделить существенные признаки, указывающие на отклонения. Прежде всего, отклонения в поведении ассоциировались у испытуемых с признаками психических нарушений: псих, сумасшедший, дура, неадекватный, ненормальный, отсталый, умственно отсталый, отклонения в развитии, психика, патология, психиатр, сбой, от нормы. Далее, отчетливо обозначалась группировка признаков эмоционального состояния: раздражительный, неуравновешенный, вспыльчивый, нервозный, эмоциональная неразвитость, истерика, без мозгов, не понимает юмора, все время смеется. Выделялись признаки, свидетельствующие о личностных качествах отклоняющегося поведения:
замкнутый, заторможенный, невнимательный, безответственный, глупый, дерзкий, трудный ребенок, непоседа, характер, деградационный процесс личности, изгой, безразличие, отвязность, бешеный, неуправляемый, раскрепощенный. Указывались признаки внешнего невербального и вербального облика: внешность, нарушение в одежде, физическое, дефект телосложения, голос, слух, зрение, непонятная речь, крик, перебивание, мат, жесты.
Результаты исследования показали, что наиболее мощными по частотности были следующие ассоциации, высказанные на вопрос «кто?»: человек, алкоголик, молодежь, подросток, маньяк, больной. Испытуемыми выделяется антропологический фактор проявления отклонений в поведении. В частности, молодежная и подростковая среда рассматриваются как источники большинства отклонений. Представителями отклонений выступают асоциальные лица.
Все высказанные ассоциации на вопрос «кто?» были соединены по смыслу в отдельные группы. Результаты исследования, прежде всего, выделили абстрактную антропологическую группу: молодежь, молодой человек, подростки, подросток, юноша, мужчина, мужчина среднего возраста, человек, парень, девушка, девочка, женщина. Результаты исследования показали, что на вопрос «кто?» отчетливо обозначается асоциальная группировка лиц: преступники, наркоманы, алкоголики, убийцы, маньяки, бандиты, террористы, сатанисты, тираны, готы, скинхеды, любители наслаждений, идущие против общества, фрики.
Ассоциациями испытуемых на вопрос «кто?» были широко известные персоналии: Жириновский, Пугачев, Чикатило, дедушка Ленин, Достоевский, Собянин, Медведев, Чубайс, Жуков, Геракл; реальные лица: Аня, Яник, Гайдуков, Марахов Д., Я, мой сосед, Светлана Николаевна; представители определенных профессий: политик, доктор, врач, увлеченный медициной, бизнесмен(ы), продавцы, животновод, директор, учитель, ученик, обучающий, обучаемый, СМИ. В качестве отклоняющихся назывались лица, имеющие психические нарушения:
сумасшедший, псих, психи, не дотягивает до нормы, отклоняется от нормы, непохожий на других, больной. Источниками отклонений назывались лица, допускающие нарушения в детско-родительских отношениях: детское непослушание, дети, непослушный, гиперактивный, как ребенок, ребенок, отец, родители, близкие; нарушения в этике: невежда, обидчик, черствый. В качестве источников отклонений назывались также способы и предметы различного рода развлечения (одушевленные и неодушевленные): друзья, собака, природа, фильмы ужасов, машина.
Характеристика девиантной среды, по частотности, представляется в следующих выступающих качествах: веселый, плохой, жестокий, агрессивный, грубый, наглый, неуравновешенный, сумасшедший, больной, неадекватный, глупый.
Далее, все ассоциации испытуемых были разбиты на отдельные группировки. Были выделены понятия синонимичные термину «отклоняющийся»: больной, сумасшедший, психический, неадекватный, ненормальный. Отчетливо выделилась характеристика интеллектуальных качеств: интеллектуальный, рациональный, универсальный, образованный, умный, глупый. Отклоняющиеся лица характеризовались с помощью эмоциональных качеств: веселый, спокойный, безэмоциональный. Отражались их регуляторные особенности: неуравновешенный, нервозный. Значимым было представление испытуемых об этических качествах девиантов: жестокий, агрессивный, наглый, злой. Обозначалось множество самых разнообразных личностных качеств: сильный, задиристый, инфантильный, странный, озабоченный, активный, мужественный, бунтующий. Испытуемыми назывались оценочные характеристики: плохой, опасный, страшный, другой, хороший, лучший, элитный. Упоминалась возрастная характеристика лиц: молодой, старый. Среда описывалась и как группа без принадлежности: бездомный, безработный, без матери. Обозначалась группа неудовлетворенная жизнью: недовольный жизнью, разочаровавшийся (в жизни), потерянный для общества, падший (человек). Упоминались и общественные характеристики: революционный, демократичный, эксплуатирующий, советский.
Характеристика распространения и функционирования девиантной среды, по частотности, представляется в следующих выступающих качествах: в семье, в неблагополучной семье, в школе, в больнице, клинике, на войне, на работе, в тюрьме, колонии, в обществе. Далее, все ассоциации испытуемых были разбиты на отдельные группировки.
Была выделена категория семьи: в семье, в неблагополучной семье. Отчетливо выделилась группировка ассоциаций, связанных с образовательным учреждением: в школе, в художественной школе, в коррекционной школе, в интернате, в детском доме, в детском саду, на детской площадке, в кабинете у психолога, в институте, в библиотеке. Обозначилась категория медицинских учреждений: в медицинском центре, в клинике. Значимым было представление испытуемых об открытом городском пространстве: на улице, в трамвае, в автобусе, в электричке, у метро, в метро, на шоссе, на дороге, на переходе, на пляже, в подъезде, во дворе, в парке, в подворотне, в толпе, среди людей, в городе, в обществе, на вокзале. Испытуемыми назывались понятия, связанные с властью: в Госдуме, в политике, в суде, в кабинете начальника, на войне. Упоминалась категория исправительно-трудовых учреждений: в изолированном учреждении, в тюрьме, в детской колонии, в колонии, в КПЗ. Среда описывалась и через другие оригинальные места: на работе, цирке, на ферме, на фабрике, в спортивном зале, в сауне, в секте, в таборе, в квартире, на дискотеке, трансвестит в клубе. Среда также характеризовалась с точки зрения внутренней погруженности или внешних контактов (экстра-интро): в группе единомышленников, в компании, среди знакомых, в себе, в астрале, в атмосфере, в Интернете.
Анализ результатов исследования показал, что наиболее мощной по частотности является группировка ассоциаций относительно представлений испытуемых об отклонении как о психическом нарушении (24). Далее, представления об отклонениях у испытуемых ассоциируются с конкретными социальными нарушениями в обществе (22). Затем, отклонение воспринимается испытуемыми как определенное нарушение в эмоциональном состоянии человека (20). Значимым было представление, что отклонение есть правонарушение (19). Важным являлось то, что отклонение рассматривается как нарушение этики (19). Отклонения воспринимаются через внешний облик (вербальный и невербальный) (16).
Наконец, отклонения выступают через их носителя с отрицательным набором личностных качеств (15). Девиационная характеристика может рассматриваться испытуемыми как уникальное состояние превосходства и как способ самовыражения (8), либо, напротив, как отрицательное отношение к отклоняющемуся поведению (4).
Источником отклонений выступают конкретные асоциальные лица (35). Анализ полученных результатов свидетельствует о мощности антропологического фактора отклоняющегося поведения в виде абстрактно названных лиц мужского и женского пола, а также превалирующей роли молодежи и подростковой среды (33). Девиантными являются лица, имеющие психические нарушения и другие дефекты (25). В качестве отклоняющихся лиц называются реальные имена и фамилии как представителей из своей обычной среды (7), так и известных личностей (12), всего – (19). В качестве отклоняющихся лиц называются представители определенных профессий (18). В качестве отклоняющихся лиц называются представители сферы детско-родительских отношений (10). Отклоняющимся является лицо, нарушающее этику (3). Источником отклонений выступают объекты развлечений и иные предметы (8).
Характеристика отклоняющихся лиц превалирует в самых разнообразных оценочных красках (40). При этом много понятий, синонимичных отклонению (23). Характеристика наполняется личностными качествами (20), интеллектуальными (17), этическими (17), эмоциональными (9), регуляционными (6). Примечательно, что характеристика девиантов рассматривается через критерии удовлетворенности жизнью (5), через критерий принадлежности к ч. – л. (4), через общественные позиции (4) и через возрастной критерий (4).
Характеристика распространения девиантной среды представлена практически через открытое городское пространство (33). Отклоняющиеся лица превалирует в самых разнообразных местах, которые даже трудно классифицировать (31). При этом много понятий, связанных с носительством власти, отождествляемой с Государственными органами (22). Характеристика наполняется перечнем образовательных учреждений (20) и медицинских учреждений (15). Девиантная среда представлена как интро-экстравертное погружение человека (13). Значимым является представление о неблагополучной семье как факторе девиаций (7). Наконец, девиантная среда концентрируется в закрытых исправительных учреждениях (7).
Современные девиации являются многоплановым явлением. Отклонения – это изменения разного рода. Отклонения – это нарушения социального плана, происходящие в обществе; нарушения правового плана в виде законов; нарушения этического плана; нарушения психического, эмоционального, внешнего и личностного плана. Отклоняющееся поведение представлено в социально-значимых болезнях современного общества. Анализ среды свидетельствует об уже созданной асоциальной системе и достаточно мощной для последующего «размножения» вновь появляющихся отклонений. Возникшие отклонения, их источники и носители, могут рассматриваться как факторы внешнего и внутреннего плана, определяющие ситуацию социально-психологической напряженности и конфликтогенности граждан. Таким образом, представления молодежи отражают имеющиеся в обществе социальные модели поведения, которые создают потенциальный риск и угрозу социально-психологической стабильности граждан. Полученные результаты исследования и формулируемые выводы могут служить основой для разработки программ социальной политики по работе с молодежью.
Бизнес, власть и общество: конфликт интересов
Благотворительная деятельность предпринимателей довольно эффективна, в последнее время бизнес-элита стала активнее в ней участвовать. Власть подобные инициативы, как правило, поддерживает – они помогают ей справляться с проблемами, требующими больших финансовых затрат. Это, как правило, различные массовые праздники, спонсорство спортивных команд. Однако реакция населения на такую благотворительность, как показывают опросы, противоречива. Достаточно широко распространено мнение, что бизнесмены таким способом просто откупаются, возвращая народу лишь небольшую часть отобранного у него. Дело в том, что основные пожертвования крупных предпринимателей приходятся на спортивно-массовые мероприятия, имеющие зачастую своей целью сделать более узнаваемым имя своего предприятия, т.е. выступающие работой на имидж. Население же, в свою очередь, ждет от бизнесменов решения социальных вопросов.
В то же время в массовом сознании доминирует негативное отношение к крупным бизнесменам. Помимо того, что им приписывают отрицательные черты характера, большинство считает происхождение их капиталов полукриминальным. Бизнес-элита, по мнению респондентов, не выполняет также и свои социальные обязательства перед обществом. Лишь молодежь и люди с относительно высоким материальным достатком относятся к предпринимательской элите довольно положительно.
Итак, если обратиться к массовым опросам, то видно, что в отношении к крупным бизнесменам преобладают негативные точки зрения, что вполне сопоставимо с оценками экспертов. При сравнении с западными предпринимателями российским приписываются такие качества, как авантюризм, жажда наживы, склонность к махинациям и т.п. Сами же опрошенные автором в 2010 году бизнесмены оценивают себя с положительной стороны, однако большинство делит крупных предпринимателей на два лагеря по ценностным признакам: одним приписывают то, что в разряд бизнес-элиты они попали благодаря близким, родственным отношениям с власть предержащими; другим, в категорию которых причисляют и себя, по их мнению, присущи в преимущественной степени человеческие качества, помогающие добиться им таких высот в бизнесе.
Социальная ответственность бизнеса предполагает для россиян не только своевременную и полную уплату налогов, как это пытается представить ряд бизнесменов в своих публичных рассуждениях на эту тему (с ними согласны всего 25 % опрошенных), но и активное участие бизнеса в решении социальных проблем (61 %)[1]. Более того, россияне ждут от бизнеса решения проблем, прежде всего в сфере его непосредственной ответственности, а уж затем – подключения к решению вопросов, находящихся в компетенции региональных и муниципальных органов. Что касается благотворительности и меценатства, то, судя по всему, сама эта идея в значительной степени девальвирована «купеческопиарскими» жестами некоторых крупных бизнесменов.
«С точки зрения моральной, бизнес-элита, безусловно, ответственна за низкую и несвоевременную выплату заработной платы, за плохую организацию социальной защиты населения, – говорит один из экспертов в нашем исследовании. – Но она настолько не уверена сама в завтрашнем дне, настолько сама не устроена, что боится всего, что лучше предпочтет перевести капиталы за рубеж. Купит там особняк, и детей будет учить за границей. Вкладывать деньги в экономику, социальную сферу, тем более в культуру нашей страны – опасно. У нас такое законодательство – благотворительность не стимулируется». «Современная благотворительность имеет место быть, – говорит другой эксперт, – но в основе всего лежит то, что эта часть отчислений не облагается налогом. Не думаю, что более процента среди крупных бизнесменов думают об обществе. Проводить параллель с разночинцами, дореволюционными меценатами вроде Морозова очень рано. Ведь говорят, что интеллигентами становятся лишь в третьем поколении – так и здесь. Лишь через большой промежуток времени крупные предприниматели, точнее их дети, внуки, станут социально ответственными перед людьми, обществом, в котором они живут».
Сами бизнесмены в ходе наших интервью признавались, большей частью, что они занимаются благотворительностью, но отношение к этому у всех разное и многие сейчас требуют конкретных результатов и отдачи от своих денег. «Субсидируем детские фонды, – говорит генеральный директор одной из казанских фирм, – оказываем адресную помощь». «Благотворительностью занимаемся и очень много, – рассказывает директор туристического агентства, – оказываем помощь приюту в Раифе. Если узнаем, что на наши средства дети отдыхают в Париже, считаем, что это уже излишне. Сейчас мы не оказываем помощь деньгами – хотя и это было. Помогаем строить храмы, оказываем конкретную адресную материальную помощь».
«Благотворительность благотворительности рознь, – говорит владелец крупной торговой сети – Если раньше финансировали массу всяких проектов, то теперь мое отношение к этому изменилось, потому что благотворительность тоже стала бизнесом. Для части людей. И в этом случае мы работаем с конкретными людьми и на конкретные результаты. Т.е. я не даю денег людям просто так. Я могу выделить деньги на какой-то проект, проект достойный, причем, когда реально без этой помощи обойтись нельзя. Когда нужна реальная помощь для детей-инвалидов, воспитатели приходят к нам и говорят конкретно: надо подарки на Новый год или телевизор, еще что-то. При этом одно из условий нашей работы – в любой момент наш сотрудник приезжает – они должны показать то, что мы им дали».
«Меня не интересует количество денег, которые я зарабатываю, меня интересует сам процесс зарабатывания денег. Если у тебя есть деньги – надо делиться», – говорит казанская предпринимательница. Другой бизнесмен так продолжает данную мысль: «…существует такое мнение, что деньги заработали не мы – их нам дал господь за старание. Хотя можно стараться и не нажить, потому что господь не позволит. И мы всего лишь менеджеры этих денег, которые господь нам дал, и потому мы не должны много тратить на себя, на личное потребление…сколько ни трать на себя – «голым родился – голым умрешь»… – отсюда вполне естественно вытекает явление благотворительности… Это не является неким отрывом от сердца – это совершенно параллельный ход мыслей. Деньги не мои – мне их дали, чтобы я правильно ими управлял, чтобы меньше зла в мире было и т.д. Это не словоблудие, это идеология». «В православии и исламе главная добродетель – помощь бедным, не паломничество», – говорит следующий лидер регионального бизнеса.
Таким образом, мы сталкиваемся с двумя противоположными точками зрения: эксперты из научной среды, как и население в целом, считают, что бизнес у нас социально безответственен и в силу ряда причин, внешних и внутренних, присущих самим предпринимателям, последние не выполняют свой долг перед обществом. Сами же бизнесмены придерживаются того мнения, что делают много в этом направлении и вкладывают достаточно материальных средств в социальную среду, благотворительность и адресную помощь населению.
Предпочтительными направлениями участия крупного бизнеса в решении социальных проблем региона (города, области) россияне называют создание новых рабочих мест (65 %), предоставление дополнительного «социального пакета» работникам своих предприятий (33 %), участие в строительстве городских социальных объектов (24 %), благоустройство городов, поселков (19 %).[2].
Ожидания россиян в отношении таких проблем, как создание новых рабочих мест и улучшение социальных условий на предприятиях существенно (в три-четыре раза) расходятся с оценками реального положения дел в соответствующих сферах и областях. И наоборот, отмечается активная роль бизнеса в таких важных, но неприоритетных для большинства россиян областях социальной работы, как проведение культурных, спортивных мероприятий (20 %), восстановление и строительство религиозных сооружений (12 %). Ожидают же от бизнеса работ в этих направлениях лишь 3 % и 2 % соответственно. [3].
Беспокоят людей и риски политической нестабильности ввиду усиления конкуренции внутри элит (70 %), отметили и риски социального характера – рост безработицы (83,4 %) и рост «беловоротничковой преступности (69,5 %) [4, 274].
Несмотря на актуальность проблем борьбы с наркоманией, беспризорностью, кризисом системы науки и образования, наличием экологических угроз в целом ряде регионов, россияне тем не менее не отмечают эти позиции в качестве приоритетных для крупного бизнеса, считая, что эти общенациональные проблемы нельзя перекладывать на плечи бизнесменов.
«Бизнес всегда космополитичен, – пишет М. Ходорковский в своем знаменитом «покаянном» письме, – деньги не имеют отечества. Он располагается там, где выгодно, нанимает того, кого выгодно, инвестирует ресурсы туда и только туда, где прибыль максимальна. И для многих (хотя, бесспорно, отнюдь не для всех) наших предпринимателей, сделавших состояния в 90-е гг., Россия – не родная страна, а всего лишь территория свободной охоты. Их основные интересы и жизненные стратегии связаны с Западом». [5, 4].
Интересные комментарии по этому поводу дают специалисты: «Общество к издержкам бизнеса относится негативно. Если вы спросите, как общество относится к олигархам, то вы получите однозначно отрицательный ответ. Но здесь есть сложность, состоящая в том, что у нас сейчас используются максимально эмоционально нагруженные понятия. Назовешь его предпринимателем – выстраивается один образ. Назовешь олигархом – образ прямо противоположный. Первый термин нагружен в большей степени позитивно, второй – негативно». [1].
И все же у населения сформировался соответствующий образ российского предпринимателя. По данным бывшего президента Торгово-промышленной палаты РФ С.А. Смирнова, социологические опросы показали, «что 39 % россиян ассоциируют предпринимательский доход со спекуляцией, 34 % – с разворовыванием общегосударственной собственности, 17 % – с отмыванием мафиозных денег». [6, 10].
В России сложилась неоднозначная этическая оценка средств и способов, какими достигается богатство. Широко распространено представление о том, что бизнес не совместим с моралью, требует отказа от главных этических норм. Между тем диалог с бизнесменами указывает на «выгодность» следования этическим принципам в бизнесе. Лидеры российского бизнеса рассматривают соблюдение моральных норм как своеобразную гарантию успеха и безопасности экономического и физического существования в бизнесе. [7, 18].
Бизнес – новое явление для России, и многие действующие бизнесмены, развернув свое дело, не прошли «ценностного» роста бизнеса. Сегодня модели их поведения формируются в достаточно агрессивной среде, где приходится преодолевать двойное давление со стороны как «далекого» окружения так и ближнего» окружения. Такое давление формирует, с одной стороны, устойчивые «ценностные модели», следование которым воспринимается как выгодное, с другой – дает простор для творения новых ценностных моделей, конфигурация которых не всегда отвечает стереотипам массового сознания. Если этическая модель тормозит развитие бизнеса, то вопрос следования или не следования этической норме будет решаться исходя из личностных стратегий. Сами по себе общественные нормы потеряли сейчас свое регулирующее значение [8, 119].
Парадокс российского бизнеса состоит в том, что этичность или неэтичность тех или иных поступков не определяется личностным выбором. Этичность самого субъекта не гарантирует этичности бизнеса в России. Он молод и сложно устроен. Новизна явления создает необходимость поиска оптимальных стратегий в имеющихся условиях конкуренции. Лишь устойчивость и стабильность бизнеса позволят разрешить этический парадокс российского бизнеса. [7, 20].
В качестве рекомендаций по оптимизации отношений между бизнес-элитой, населением и государством в лице властных структур можно предложить следующее: федеральным властям необходимо продолжать политику «равноудаления олигархов» от власти, сосредоточившись не на отдельных персонах предпринимательской элиты, а действуя в рамках законодательства. Требуется пересмотр результатов залоговых аукционов, но не всей приватизации, что чревато бегством капитала за рубеж. Необходимо введение прогрессивного налога на прибыль и возврат к практике, существовавшей до 2002 г., позволяющей коммерческим организациям отчислять средства (до 3 % от прибыли, не облагаемые налогом) на благотворительные цели. Требуется создание законов стимулирующих создание новых рабочих мест. Необходим пересмотр антимонопольного законодательства.
Бизнес-элите следует большее внимание уделить социальным вопросам, в первую очередь, созданию новых рабочих мест и, прежде всего, выполнению социальных гарантий перед своими работниками. Лидерам предпринимательского сообщества необходимо принимать активное участие в создании различных ассоциаций деловых кругов, в частности цивилизованных форм лоббистских организаций и политических партий, отстаивающих интересы бизнесменов.
1. Социальная ответственность бизнеса // Режим доступа: http://www.tsair.ru/ru/projects.html
2. Капитаны бизнеса: известность и репутация // Режим доступа: http://bd.fom.ru/report/map/of062427
3. Крупный бизнес и люди // Режим доступа: http://wciom.ru/zh/print_q.php?s_id=19&q_id=1574&date=15.07.2004
4. Тузиков, А.Р. Перспективы инновационного развития сквозь призму оценок населения (на примере Республики Татарстан // Вестник Казанского технологического университета. – № 4. –2010. – С. 267-276.
5. Ходорковский, М. Кризис либерализма в России // Ведомости. – 2004. – № 52. – 29 марта.
6. Смирнов, А. Экономика России в призме независимой экспертизы // Экономика и жизнь. – 1997. – № 12. – С.9-15.
7. Бабаева, Л.В. Семь мифов о российской бизнес-элите / Л.В. Бабаева, А.Е. Чирикова // Бизнес и политика. – 2009. – № 12. – С.17-22.
8. Сергеева, З.Х. Дерегулирование и реструктуризация в нефтяной промышленности: от региональной матричной структуры к «самообучающейся организации», создателю инноваций. (На примере корпорации Royal Dutch/Sheel Group of Companies) // Вестник Казанского технологического университета. – № 4. – 2012. – С. 115-125.
Современный мировой экономический кризис и трудовой конфликт
Современный мировой и глобальный финансово-экономический кризис можно и необходимо рассматривать как многохарактерный и имеющий множество субъектов глобальный конфликт. Любой экономический кризис, проводя к росту безработицы, снижению заработной платы и т.д., порождает значительное число разнообразных трудовых конфликтов, тем самым актуализирует вопросы о их причинах, субъектах.
Авторы, исходя из ресурсной концепции природы трудового конфликта В. Шаленко [1, 247-249], уже обращались к рассматриваемой проблеме [2, 244-249] и предложили свою гипотезу в форме построения модели протекания современных трудовых конфликтов в Европе (ЕС). В частности, с их точки зрения, данные конфликты имели несколько этапов своего развития. Эта работа завершалась неопределенно и вопросом – «Четвертый этап?» [2, 249]. Собственно, под этим подразумевалось несколько вопросов: когда, каким будет и, если будет, следующий этап мирового или регионального трудового конфликта (в указанном в работе смысле)? Вероятно, можно сказать, что он наступил. Следует подчеркнуть, что излагаемое есть лишь некая гипотеза в форме модели, некой схемы, которые не будут точно соответствовать конкретным процессам, протекающим в кризисных странах.
Четвертый этап. Этот этап имеет ряд специфических особенностей и весьма противоречив. Несмотря на углубление кризиса (в Испании, например, уровень безработицы вырос с 20 % летом 2010 г. до 25 % в конце 2012 г.) во многих странах стала проявляться некоторая «усталость» от протестных действий и определенная пассивность масс. Отчасти возникло некое противоречивое, парадоксальное и «замороженное» состояние. С одной стороны, массы активно выступали против политики «антикризисных действий» своих правительств, реализующих все более жесткие меры экономии в бюджетной сфере, они были не удовлетворены их работой и не доверяли законодательным органам. Так, по результатам международного социологического исследования, в проведении которого принял участие и Институт социологии НАН Украины, степень удовлетворенности населения работой правительств своих стран резко снизилась. Например, в Греции с 4,53 баллов (максимальная удовлетворенность – 10 баллов, минимальная – 0) в 2005 г. до 1,82 балла в 2011 г.; соответственно в Испании с 5,11 до 2,96; во Франции с 4,23 до 3,53 [3, 19]. Уровень доверия законодательным органам снизился, соответственно, в Греции с 4,69 баллов до 2,04, в Испании с 5,09 до 4,29, во Франции с 4,27 до 4,15 балла [3, 20]. С другой стороны, массы де-факто поддерживали эти правительства и законодательные органы своих стран. Наиболее яркий пример – Греция. На парламентских выборах в этой стране 6 мая и 17 июня 2012 г. «проевропейская» партия «Новая демократия» дважды получала большинство: 19 % и 29,7 % голосов, в то время как коалиция левых сил СИРИЗА соответственно – 17 % и 26,9 %. Как считает один из авторов украинской аналитической газеты «Зеркало недели» А.Коваль, «избиратели в Греции, несмотря на общее неудовлетворение политикой «жесткой экономии», не воспользовались шансом изменить политический ландшафт страны» [4].
К важнейшим особенностям этого периода следует отнести:
А) Феномен самодеятельности и самоорганизации некоторой части отдельных социальных групп населения, проявившийся в разных формах, которые, можно считать, и разными формами трудового конфликта.
Во-первых, на Западе возник целый ряд близких между собой «новых» социальных «движений». На истоки и причины их формирования существуют разные точки зрения. Одни исследователи указывают на их «подобие» движению антиглобалистов, в некоторых средствах массовой информации упоминается их связь с Соросом, который прямо и публично поддержал движение «Оккупируй (Захвати) Уолл–стрит». Эти движения применяют для мобилизации своих сторонников и проведения конкретных акций протеста подобные средства и методы, ранее используемые участниками различных «цветочных революций», «арабской весны» и т.д. Основным их субъектом является молодежь, особенно студенты.
Одним из первых таких движений на Западе можно считать движение «Поколение в нищете», организовавшее массовые манифестации (до восьми тысяч участников) в португальском городе Фару в марте 2011 г.
Однако, большую известность получило «Движение 15 мая» («Движение 15М»). Оно весьма аморфно, не имеет четкой организации, структуры, руководства, вероятно и поэтому во многих средствах массовой информации его еще идентифицируют как движение «Настоящая демократия СЕЙЧАС!» или в целом как движение Indignados – «Возмущенные». Правда, в СМИ присутствуют и определения движения как «недовольных», «непокорных». Вероятно, правильнее было бы называть это движение или группу движений «Движением 15 мая», так как исходной, де-факто, датой его возникновения является 15 мая 2011 г. В этот день в преддверии выборов в местные органы власти в Испании прошли акции протеста против растущей безработицы и мер жесткой экономии (трудовой конфликт). В Мадриде участники манифестации мирным маршем прошли по центральной улице города, этим блокировав движение в его центре. Полиция, используя дубинки, стала разгонять собравшихся. Ряд протестующих был ранен или задержан. В ответ на другой день манифестанты развернули на главной площади Мадрида палаточный городок. Свои призывы присоединиться к ним они распространяли в интернете через социальные сети. Их основными требованиями были – рабочие места (трудовой конфликт), решение жилищной проблемы, реформа избирательного законодательства. В городке развернулась «работа по изучению общественного мнения горожан о том, что их действительно беспокоит, какие проблемы, по их мнению, должны в первую очередь заботить политиков. Свои «рекомендации» властям активисты вывешивали на больших плакатах, которые крепились на фасадах домов, станциях метро. Форма данных стихийных собраний и живого обсуждения прямо на улице стала настолько популярной, что посиделки на Пуэрта дель Соль стали круглосуточными. За молодежью сюда потянулись более зрелые испанцы, которые уверовали, что их голос из мегафона над площадью более значим, чем крестик в избирательном бюллетене. Здесь каждый мог высказаться о насущном» [5, 5]. Летом 2011 г. «возмущенные» стали активными участниками и стимуляторами целого ряда массовых акций протеста в Испании. Например, массовых демонстраций в Мадриде (по некоторым данным – 150 тысяч, по данным полиции – 40), Барселоне (соответственно, 270 и 50 тысяч). Они выступили организаторами шести колонн протестующих против безработицы, роста цен, которые из разных точек прошли по Испании пешком к Мадриду. В июле 2011 г. «возмущенные», как утверждает украинская газета «День», «организовали марш протеста в Брюссель» [6, 3].
«Движение 15М» получило поддержку и свое в разных формах продолжение не только в Испании, но и в ряде других стран Европы, где многие участники протестов идентифицировали себя как «возмущенных», что нашло свое отражение во многих СМИ. В некоторых из них появилась информация, что наиболее активные участники этого движения «подумывают о том, чтобы к всеобщим выборам в марте 2012 г. стать вполне оформившейся политической силой, хотя организационной структуры, лидеров и механизмов реализации народных чаяний у них пока нет» [5, 5]. Следует отметить, что, несмотря на такое желание, «Движение 15М» является скорее не политическим, а социально-экономическим феноменом, оно лишь в той или иной мере политизировано. Его основным и базовым субъектом была молодежь, студенчество, а они, в первую очередь, выступали против безработицы, за предоставление выпускникам вузов рабочих мест, за выделение больших средств из бюджета на образование и т.д. По существу и по своей форме этот протест был во многом, хотя и специфическим, но трудовым конфликтом, для организации и проведения которого использовались новые средства – мобильная связь, интернет, социальные сети.
Еще большую известность получило движение «Захвати (Оккупируй) Уолл-стрит». Оно во многом идентично «Движению 15М», хотя и отлично от него. «Захватчики» не считали себя «возмущенными», как членами «Движения 15М». Их движение, хоть и возникло в том же 2011 г.(!), но позже. Однако, вероятно, главным отличием является значительно большая и действительно реальная глобальность движения «захватчиков». Еще одно важное их отличие от «возмущенных»: большая театральность и меньшая агрессивность, что позволило некоторым СМИ определять их отдельные действия как шоу. Можно считать, что оно возникло 17 сентября 2011 г. В этот день в ряде стран прошли массовые акции протеста против деятельности банков и финансового капитала вообще. Конкретным местом проведения акций планировалось физическое пространство около ведущих банков и фондовых бирж. По существу, это должен был быть, вероятно, стандартный флэш-моб. Но в Нью-Йорке полиция ограничило движение по Уолл-стрит и этим, вероятно, спровоцировала демонстрантов, которые создали на улице палаточный городок. Можно сказать, что его жизнь во многом совпадала с жизнью городка в Мадриде, хотя были и существенные отличия (участие в массовых демонстрациях). Движение «захватчиков» получило поддержку и свое в разных формах продолжение по всему миру: в Лондоне, Сиднее, Мадриде, Токио, Афинах, Мельбурне и многих других городах прошли массовые демонстрации под лозунгами движения «Захвати Уолл-стрит». Правда, в Риме демонстрация переросла в столкновения с полицией, беспорядки и погромы, в ходе которых 135 человек получили травмы. В разных странах к демонстрациям присоединялись представители разных социальных движений (зеленые и т.д.), политических партий, профсоюзов. В последующем, даже после «зачистки» палаточного городка в НьюЙорке, который просуществовал почти два месяца, акции «захватчиков» в мире продолжались, например, в мае 2012 г. во Франкфурте-на-Майне, в Ульсане (Южная Корея) под лозунгом «Оккупировать «Хюндай»» около здания штаб-квартиры корпорации «Хюндай Моторс».
Во-вторых, в развитых странах Запада возникли различные движения, которые весьма условно можно определить как «антирыночные», и которые можно также считать специфическими формами трудового конфликта. Например, «Банк времени», в его рамках клиенты оказывают друг другу различные взаимные услуги по своей профессии, но без наличной денежной оплаты, а с учетом временных затрат, взаимно перерасчитываемых через этот банк. Это трудовой конфликт индивидов не с государством, а с рыночной системой в целом, так как в его процессе обмен ресурсов выводится из сферы товарно-денежного обращения. Такой же формой трудового конфликта была библиотека в палаточном городке «захватчиков» в Нью-Йорке, в которой происходил безденежный обмен книгами. В Стокгольме около метро «Хагсэтра» возник специфический «рынок», где подержанные вещи предоставлялись на основе безденежного обмена. Один из идеологов этого «рынка» заявляла корреспонденту «Комсомольской правды», что «человечество может много лет прожить на обычном секонд-хендовском обмене между людьми» [7, 8].
Подобных альтернативных рыночному форм экономического обмена в развитом мире возникло большое разнообразие. Они локальны, не являются пока еще массовыми, но они результат не указаний «сверху», а продукт самодеятельности и самоорганизации масс «снизу». Если палаточные городки «возмущенных» или «захватчиков» можно было «зачистить» силой. То как «зачистить» «банкирщиков»?
Движения «возмущенных» и «захватчиков» ярко возникли, имели глобальный резонанс, но постепенно стали «угасать», а их определения превратились во многом в рекламный бренд. В этом проявилась отмеченная противоречивость четвертого этапа.
Б) Другой важнейшей особенностью четвертого периода является подъем сепаратизма во многих странах, борьбы за национальную независимость и суверенитет. Современные настроения сепаратизма в Европе (Шотландия, Каталония, Фландрия, Корсика и т.д.) имеют дальнюю историю, но экономический кризис обусловил их актуализацию. В регионах люди не удовлетворены распределением центром государственных ресурсов (бюджетом). Часть их населения, проявляя «экономический эгоизм», полагает, что могло бы добиться роста своего материального благосостояния, если бы «за их счет не кормили всю страну» (трудовой конфликт). Независимость этой частью рассматривается как средство реализации своих экономических возможностей, своего экономического потенциала. Поворотным пунктом в движении европейских сепаратистов в разных странах могут стать последние события в Каталонии (Испания). С 30 июня 2012 года в ней началась серия акций под общим названием «Марш к независимости». Так, 11 сентября в Барселоне прошла массовая демонстрация (по разным данным от 600 тысяч до двух миллионов участников) под лозунгом «Каталония – новое государство Европы». 25 ноября каталонские националисты и их союзники победили на региональных парламентских выборах. По их результатам они получили в парламенте 71 место из 135, а их оппоненты только 48. Позже парламент Каталонии принял декларацию о суверенитете; хотя она и имеет лишь некое символическое значение, но может стать реально первым шагом к независимости Каталонии, за нее проголосовали 85 из 135 депутатов. Независимость позволит оставлять собираемые центром налоги в самой Каталонии. Во-вторых, позволит ей отказаться от реализации жестких «антикризисных мер», навязываемых Мадридом, особо от повышения налога на добавленную стоимость с 18 до 21 %. В-третьих, Каталония, дающая 20 % ВВП Испании, являясь независимой, может стать одним из крупнейших экспортеров Европы. Большинство каталонцев готовы поддержать отделение от Испании. Они полагают, что центральное правительство не возвращает в полной мере региону денежные суммы, изымаемой из него посредством налогов.
В современный период глобального финансово-экономического кризиса распределение и перераспределение ресурсов (В. Шаленко) является основной причиной активизирующегося сепаратизма.
В) Еще одной особенностью четвертого периода является проведение 14 ноября 2012 г. «Дня действий и солидарности», организованного Европейской конфедерацией профсоюзов. В этот день прошли массовые демонстрации и забастовки в более чем двадцати стран Европы. Их участники протестовали против сокращения зарплат, пенсий, пособий, повышения налогов и т.д., то есть против мер «жесткой экономии». Как отмечали СМИ, «это не антиправительственные забастовки, а способ выразить солидарность с рабочими из других европейских стран» [8, 3]. В организации «Дня» участвовали более 40 национальных и региональных профсоюзов работников как государственных, так и частных предприятий и организаций. Это была попытка проведения единой акции общеевропейского протеста всех трудящихся Европы на всей ее территории.
Продолжатся ли в дальнейшем подобные акции и четвертый этап в целом или наступит пятый этап?
1. Шаленко В.Н. Трудовая конфликтология и «ресурсная концепция» управления трудовыми конфликтами на предприятиях // Тезисы докладов и выступлений на II Международном конгрессе конфликтологов «Современная конфликтология: пути и средства содействия развитию демократии, культуры мира, согласия». М. – СПб., 30 сентября – 2 октября 2004 г. Т. I. – СПб: Наука, 2004. – С. 247-249.
2. Буров И.В., Казаков В.С. Мировой экономический кризис и трудовой конфликт / Конфликты в социальной сфере: материалы V Всероссийской научно-практической конференции (с международным участием). 22-23 марта 2012 г.; М-во образ. и науки России, Казан. нац. исслед. технол. унт. – Казань: КНИТУ, 2012. – С. 244-249.
3. Головаха Є., Горбачик А. Тенденції соціальних змін в Україні та Європі: за результатами «Європейського соціального дослідження» 2005-2007-2009-2011. – К.: Інститут соціології НАН Украіни, 2012. – 119 с.
4. Коваль А. Греция обнадежила Европу // Зеркало недели. – 2012. – № 23. – 23 июня.
5. Коваль А. У Европы болит Испания // Зеркало недели. – 2011. – № 21. – 11 июня.
6. «Возмущенные» испанцы идут маршем на Брюссель // День. – 2011. – 28 июля.
7. «Жирные коты» стали врагами всего общества // Комсомольская правда в Украине. – 2011. – 19 октября.
8. В Европе происходят протесты против жесткой экономии // День. – 2012. – 15 ноября.
Воспитание детей в однополых семьях: роль права в разрешении социального конфликта (опыт Великобритании)
Проблема воспитания детей в однополых семьях в настоящее время является актуальной во многих странах Европы. Одни страны приняли решение по данному вопросу, позволив однополым парам регистрировать свои отношения, но не дав возможности усыновлять детей. Другие пока не позволяют праву по-новому регулировать фактически сложившиеся семейные отношения, оставляя нарастающий социальный конфликт неурегулированным. При этом заметим, что вмешательство права в сферу семейных отношений далеко не всегда позитивно влияет на динамику развития социального конфликта.
В Великобритании Акт «О гражданском партнерстве» 2004 г. не только легализовал однополое сожительство, но и предоставил гражданским партнерам возможность усыновлять детей. Под гражданским партнерством Акт понимает отношения между двумя лицами одного пола, которые официально зарегистрировали данный союз. Гражданскими партнерами не могут быть лица разного пола, лица, состоящие в зарегистрированном браке или зарегистрированном партнерстве; лица младше 18 лет (в Шотландии 16 лет)[1]. Цель указанного нормативного акта состояла в том, чтобы придать гражданским партнерам такой же статус, и наделить правами и обязанностями, аналогичными зарегистрированным супругам, а незарегистрированным однополым сожителям – статус, тождественный проживающим вместе разнополым лицам, не зарегистрировавшим брак. По данным на 2011 г., в Великобритании зарегистрировано 26000 гражданских партнерств [2].
Помимо вопросов о регистрации, расторжении гражданского партнерства, соглашении между гражданскими партнерами, имущественных отношениях между ними Акт о гражданском партнерстве регламентирует и вопросы, связанные с усыновлением и воспитанием детей. Он предоставляет партнерам такие же права по отношению к детям, как отчиму и мачехе после вступления их в брак с родителем ребенка. Гражданский партнер может приобрести родительские обязанности, как посредством соглашения, так и судебного постановления. Суд при решении данного вопроса исходит из фактически сложившихся взаимоотношений между ребенком и взрослым, причин, понудивших партнера подать прошение об усыновлении, семейных обязанностей, которые берет на себя гражданский партнер.
Акт о гражданском партнерстве расширил определение понятия «ребенок семьи», которое было введено Законом о детях 1989 года. Оно стало применимо также к ребенку, воспитывающемуся обеими сторонами гражданского партнерства (согласно Закону о детях 1989 года, подтверждение статуса «ребенка семьи» производится на основании анализа совокупности очевидных фактов). Соответственно гражданский партнер имеет право без разрешения суда, а также независимо от того, продолжает ли он находиться в гражданском партнерстве, обратиться за предоставлением права общения с «ребенком семьи» или определением порядка проживания ребенка[3].
Важен также вопрос финансового обеспечения детей в гражданских партнерствах. Акт 2004 года расширил понятие «родитель», распространив данное определение на каждого из гражданских партнеров, для которого ребенок стал «ребенком семьи», поэтому гражданский партнер или бывший гражданский партнер вправе обратиться в суд, требуя, к примеру, присуждения периодических выплат или единовременной выплаты непосредственно ребенку или гражданскому партнеру в пользу ребенка. На принятие решения о присуждении гражданскому партнеру определенных сумм в пользу «ребенка семьи» влияют такие факторы, как трудоспособность, наличие собственности, источники доходов, которыми обладают или будут обладать в ближайшем будущем гражданские партнеры, а также родители ребенка. Учитываются также финансовые потребности, обязательства и ответственность гражданских партнеров, а также родителей ребенка; финансовые потребности ребенка, доход, трудоспособность, собственность и другие источники доходов ребенка; физическая и психическая неполноценность ребенка; образ жизни ребенка, или предполагаемый образ жизни, образование и воспитание.
В случае, если ответчик не является матерью или отцом ребенка, суд должен дополнительно принять во внимание следующее: нес ли ответчик обязанности по содержанию ребенка и уходу за ним, если да, то каков был объем данных обязанностей и период времени, в течении которого они реализовывались; также имеет значение наличие лиц, имеющих возможность ухаживать за ребенком.
Ряд ограничений накладывается на распоряжения по срокам периодических выплат в пользу «ребенка семьи». Срок их действия должен истекать при достижении ребенком семнадцатилетнего возраста, при условии, что суд не примет решение о продлении срока выплат, однако в любом случае предельный срок ограничивается 18 летним возрастом, если только ребенок не планирует получать образование в учебном заведении или не имеет особых обстоятельств, к примеру, инвалидности. Истец, требующий финансовой поддержки в отношении ребенка, не обязательно должен являться родителем ребенка (по рождению или по усыновлению), опекуном или обладать правом проживания с ребенком.
Гетеросексуальные пары, не зарегистрировавшие брак, или однополые пары, не вступившие в гражданское партнерство, могут предъявить финансовые требования в пользу ребенка при условии, что ответчик является родителем ребенка, а истец является родителем или опекуном, либо лицом, с которым по решению суда проживает ребенок.
Ребенок старше 18 лет, получающий высшее образование или специальность, и имевший статус «ребенка семьи» гражданских партнеров, может при условии, что гражданские партнеры больше не проживают вместе, подать личное заявление на периодические выплаты и /или единовременную выплату только в отношении своего биологического или приемного родителя, но не в отношении гражданского партнера, не являющегося родителем, хотя и относящегося к ребенку как к «ребенку семьи» [4].
Количество стран, уже легализовавших однополые отношения, все расширяется, как увеличивается и количество государств, разрешающих усыновление детей гомосексуальными парами. К числу таких стран относятся Бельгия, Канада, Германия, Дания и другие. Тем не менее, не вполне очевидным остается ответ на вопрос, можно ли доверять исследованиям, свидетельствующим об отсутствии влияния на психику ребенка того факта, что он воспитывается в гомосексуальной семье? Американские ученые, (например, профессор Линн Вардл), в своих трудах пишут о неоднозначности полученных результатов исследований о влиянии на ребенка воспитания в гомосексуальной семье. К проводимым исследованиям есть много вопросов и замечаний с точки зрения методологии их проведения: [5] это малочисленность контрольных групп и выборки, тенденциозность выборки, неправильный методологический инструментарий, безосновательные научные гипотезы, неоднозначные выводы. В ряде исследований выявляются факторы, свидетельствующие о том, что дети, воспитывавшиеся в гомосексуальных парах, более склонны к гомосексуальной самоидентификации, более раннему рискованному сексуальному поведению [6]. Никто не отменял доказанное положение о подражании детей своим родителям или воспитателям: если родители курят, у детей есть склонность к курению; если в семье присутствует факт домашнего насилия, то дети склонны имитировать это впоследствии; если родители либералы или консерваторы, то дети также становятся приверженцами данных взглядов. Полностью согласимся с профессором Вардлом [7]., что необоснованно утверждать, будто тенденция подражания срабатывает на все обстоятельства семейной жизни, кроме гомосексуальности родителей/воспитателей. Важным обстоятельством в проводимых исследованиях является тот факт, что поколение детей, воспитанных в однополых семьях, которым официально было разрешено усыновлять или воспитывать детей, только начинают создавать свои семьи, а большинство еще не достигли совершеннолетия. Эффект воспитания однополыми супругами может проявиться значительно позднее. Поэтому еще рано делать выводы, которые, как видно из дела Department of Human Services & Child Welfare Agency Review Board v. Howard, слишком серьезно влияют на формирование нового законодательства.
Для Российской Федерации зарубежный опыт – пока лишь почва для анализа и размышления. Развитие законодательства, допускающего воспитание детей однополыми супругами, должно базироваться на серьезных, долгосрочных научных исследованиях, которые, как нам кажется, вряд ли подтвердят концепцию отсутствия разницы в воспитании детей гетеросексуальными и гомосексуальными парами. Общество должно дозреть, или кто-то скажет, достаточно разложиться и деградировать, для того, чтобы принять данную норму не как аморальную, а как логичную и целесообразную.
1. Gray N., Brazil D. Blackstone guide to the civil partnership act 2004. – Oxford UP, 2005. – P. 3.
2. Sendall J. Family law handbook. – Oxford, 2011. – P.85.
3. Children Act 1989, s 10(5)(aa) // http://www.legislation.gov.uk/ukpga/ 1989/41/section/10.
4. Gray N., Brazil D. Op. cit., P. 56.
5. Wardle L.D. The «Inner Lives» of children in lesbigay adoption: narratives and other concerns» // St. Thomas. L. review. – № 18. – 2005. – P. 511 (https://litigation-essentials.lexisnexis.com/webcd/app?action= DocumentDisplay&crawlid=1&doctype=cite&docid=18+St.+Thomas+L.+Rev.+511 &srctype=smi&srcid=3B15&key=b76ece68aace8b535dc2dd41c0474cb6).
6. Wardle L.D. Comparative Perspectives on Adoption of Children by Cohabiting, Nonmarital Couples and Partners // Arkansas law review. – 2010. – № 62. – P. 86 (http://lawreview.law.uark.edu/wp-content/uploads/2010/04/ 10Wardle.pdf
7. http://www.law2.byu.edu/faculty/profiles2009/profile_fancy.php?id=34.
Дискриминация при приеме на работу: неразрешенный законом конфликт
Проблема дискриминации в трудовых отношениях широко обсуждается как в зарубежных странах, так и в России. Искоренение неравноправия по признаку пола, расы, возраста, семейного положения, религии и других оснований является целью ряда международных актов, ратифицированных нашей страной, и принципом, закрепленным в ТК РФ. Задача любой цивилизованной страны, заинтересованной в борьбе с дискриминацией в трудовых отношениях, – разработать во внутреннем законодательстве процедуры, дающие возможность лицу, подвергшемуся дискриминации, реально восстановить нарушенные права.
Трудовой кодекс России установил запрет как ограничения в трудовых правах и свободах, так и получения каких-либо преимуществ на основании обстоятельств, не связанных с деловыми качествами работника, который действует на всей протяженности трудовых отношений. Законодатель предоставил возможность лицу, подвергшемуся дискриминации, обратиться за судебной защитой.
Стоит провести анализ эффективности его норм ТК РФ, оценить, насколько реально лицу, подвергшемуся дискриминации, реализовать свое право на защиту, вывести требования, которые могут быть предъявлены жертвой дискриминации.
В данной статье в силу объема не представляется возможным рассмотреть всю совокупность случаев проявления дискриминации в трудовых отношениях. В связи с этим акцент будет сделан на незаконный отказ в приеме на работу, в рамках которого наиболее часто и нарушается со стороны работодателей запрет, установленный в ст. 3 ТК РФ.
Трудовой кодекс Российской Федерации в ст. 64 предусматривает, что отказ в заключении трудового договора может быть обжалован в судебном порядке. Но какова цель такого обжалования, на что может претендовать лицо, которое по причине пола, расы или возраста не получило желаемую работу? Смысл защищать свои права есть лишь в том случае, если гражданин будет рассчитывать, что с помощью судебной защиты он в итоге получит ту работу, которая для него была столь желанной. Бесспорным является факт, что даже при получении ожидаемого судебного решения, установить безоблачные отношения с «работодателем поневоле» вряд ли удастся. Но, исключая из вариантов защиты возможность лица трудоустроиться, мы вообще в рамках российской действительности исключаем сам смысл обращения в суд. Ограничение исковых требований лишь компенсацией морального вреда в размере, в лучшем случае, 3-5 тысяч рублей, вряд ли станут аргументом для ценности судебной защиты в принципе и, скорее всего, не научат работодателя уважать закон. Характерно, что российский законодатель вообще умалчивает о том, что же может просить у суда работник, подвергшийся дискриминации при приеме на работу, т.е. каковы правовые последствия признания отказа в заключении трудового договора необоснованным. Этот вопрос к российскому законодателю является ключевым.
Существуют различные точки зрения относительно того, каким может быть решение суда по исковым заявлениям работников. Ряд специалистов [1] считает, что при доказанном случае необоснованного отказа в заключении трудового договора суд выносит решение, обязывающее работодателя заключить с работником трудовой договор со дня обращения на работу. Согласно иной точке зрения, ТК Российской Федерации не содержит соответствующих норм, и правила, обязывающие работодателя заключить трудовой договор, противоречат принципу свободы трудового договора. Считаю возможным присоединиться именно к этой точке зрения. Логично, что прием на работу – это основной способ восстановления нарушенного права потенциального работника, но суд не может толковать закон, он должен применять его. А закон не дает однозначного выхода из данной ситуации. Считаю, что законодатель должен разрешить эту проблему путем внесения дополнений в ст. 394, 83 ТК РФ. А именно, – дополнить ст. 394 ТК РФ указанием на то, что при незаконном отказе в заключении трудового договора лицо может требовать заключения трудового договора и оплаты времени вынужденного прогула. А ст. 83 ТК РФ дополнить пунктом, аналогичным п.2 той же статьи, (прекращение трудового договора в связи с принятием на работу лица, которому незаконно было отказано в трудоустройстве). Согласно разъяснениям, приведенным в Постановлении Пленума ВС Российской Федерации от 19 декабря 2003 г. № 23 «О судебном решении» [2], в резолютивной части решения должно быть четко сформулировано, что именно суд постановил по заявленному иску, а также какие конкретно действия должен произвести ответчик (в нашем случае работодатель) в целях восстановления нарушенных прав истца (лица, которому незаконно отказано в приеме на работу).
Лицо, которому было незаконно, по его мнению, отказано в заключении трудового договора, может потребовать в исковом заявлении оплаты времени вынужденного прогула. Но ТК Российской Федерации предусматривает удовлетворение денежных требований только незаконно уволенных работников или переведенных на другую работу. А поскольку до даты вступления трудового договора в силу это лицо в трудовых отношениях с работодателем не состояло, то юридические основания для оплаты периода времени лицу, которому было незаконно отказано в заключении с ним трудового договора, отсутствуют.
Практика показывает, что доказать факт дискриминации в суде практически невозможно. Каждому претенденту на должность работодатель в случае отказа должен объяснить его причины в письменной форме. Но сделать это он обязан только в случае, если соискатель обратился к нему с соответствующей просьбой. Не имея документа, которым оформлен отказ от приема на работу, гражданину будет достаточно сложно защитить свои права. Именно истец должен будет доказать в суде сам факт обращения за трудоустройством. Придется и обосновать, что он просил работодателя объяснить причину отказа.
Проблему составляет и то обстоятельство, что российское трудовое законодательство не закрепляет четкий порядок обращения соискателей к потенциальному работодателю. Закон не обязывает последнего регистрировать данные обращения, рассматривать их в определенном порядке, фиксировать где-то принятые решения. Регламентация процесса трудоустройства – с обязательной регистрацией кандидатов, указанием предоставленных ими сведений о квалификации и опыте работы, ведением реестра письменных отказов претендентам – сделала бы эту процедуру более прозрачной, а в случае судебного спора способствовала бы установлению истины.
Для того, чтобы выиграть дело о незаконном отказе в приеме на работу, продвижению по службе, увольнении и т.д. по дискриминационным основаниям, лицу, подвергшемуся дискриминации, необходимо собрать достаточные доказательства для подтверждения своей позиции. Доказывание в делах о дискриминации строится на принципах и нормах ГПК Российской Федерации. Поскольку никаких исключений в гражданском процессуальном законодательстве Российской Федерации по искам о дискриминации нет, то суды требуют от истцов соблюдения ст. 56 ГПК Российской Федерации, согласно которой каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается в обоснование своих требований или возражений. В силу того, что вся доказательственная база находится у работодателя, работнику остается лишь уповать на суд, который в соответствии с Постановление пленума ВС Российской Федерации от 17.03.2004 г. № 2 «О применении судами Российской Федерации Трудового кодекса Российской Федерации» решает вопрос о том, был ли факт дискриминации или нет, при рассмотрении конкретного дела. При этом у суда нет критериев для разрешения данного вопроса. Ситуацию усугубляет отсутствие четкого определения понятия дискриминации в Трудовом кодексе, отсутствие в законе понятия деловых качеств работника, слишком широкое их определение в указанном выше Постановлении пленума Верховного суда России, открытый перечень оснований дискриминации, позволяющий работнику считать себя подвергшимся дискриминации по таким причинам, как сексуальная ориентация, рост, вес и др.
Небрежный подход российского законодателя к разработке комплексного механизма защиты работника от дискриминации в трудовых отношениях приводит к практически полному отсутствию в России положительной судебной практики по данной категории дел. Запрет дискриминации, так гордо прозвучавший в Трудовом кодексе, за одиннадцать лет не смог обрасти реальным механизмом реализации, оставшись, к сожалению, лишь декларацией о намерениях.
1. См. подробнее: Соколова, Г.А. Отказ в приеме на работу // Кадровая служба и управление персоналом предприятия. – 2007. – № 8.
2. О судебном решении. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 23 от 19 декабря 2003 г. // Российская газета. – № 260. – 2003. – 26 декабря.
Диагностика процесса трансформации социальных напряжений в социальную деструкцию: некоторые методологические подходы
Включение все новых социальных групп в процесс социальной деструкции свидетельствует о том, что в настоящее время это явление представляет реальную угрозу, как для отдельных регионов, так и для России в целом. Достаточно очевидно, что доминировавшие в 90-е гг. ХХ в. деструктивные практики, способствовавшие разрушению коммунизма, не только отбросили страну назад, но и сегодня являются тормозом для позитивных изменений, представляя собой серьезную угрозу для российской государственности.
Раскол современного российского общества блокирует процесс институциализации гармонизирующих социальных практик, порождает и расширяет «зоны социальной деструкции». В обществе растет обеспокоенность эскалацией ее проявлений в различных сегментах социального пространства.
Глубокие социальные изменения, происходящие в России на рубеже ХХ-ХХI вв., требуют нового подхода к феноменам, исследованию которых ранее не уделялось достаточного внимания, а также к отражающим их понятиям. Особого внимания, на наш взгляд, заслуживают понятия, описывающие те сегменты социального пространства, которые аккумулируют разрушительный потенциал. К числу таких понятий относятся «социальные напряжения» и «социальная деструкция».
Традиционный конфликтологический подход к описанию процессов и явлений в этом сегменте социального пространства, на наш взгляд, недостаточно избирателен, поскольку социальные напряжения и социальные конфликты могут иметь как позитивные, конструктивные, так и разрушительные, деструктивные последствия. Все более разрушительный характер проявлений социальной деструкции, нередко сопровождаемых насилием, актуализирует проблему поиска путей раннего выявления их потенциала с целью предупреждения, а при необходимости, локализации и блокирования. Исследование социальной деструкции, направленное на поиск возможностей ее диагностики и предупреждения, в настоящее время приобретает важное теоретическое и практическое значение. Мы предполагаем, что поиск таких возможностей наиболее продуктивен в пространстве трансформации социальных напряжений в проявления социальной деструкции.
Основой перехода от ситуации, описываемой термином «социальная напряженность», к конфликтной ситуации и далее к открытому конфликту выступает несвоевременное или неадекватное удовлетворение нужд и потребностей, трансформирующееся в процесс увеличения подавленных базовых инстинктов большинства населения [1, 272]. Если неудовлетворенность выступает как сущность рассматриваемого типа отношений, то напряженность – их явление в социальной действительности, обнажение, обострение которого происходит в форме социального конфликта [2, 15].
Рассматривая социальную напряженность как проявление неудовлетворенности, необходимо иметь в виду, что ею далеко не всегда может исчерпываться сущность последней. Феномен социальной напряженности, при определенных условиях, может искажать реальную картину неудовлетворенности конкретных социальных общностей различными сторонами своей жизнедеятельности. Опасность такого искажения возрастает тогда, когда неудовлетворенность приобретает многослойный, многомерный характер, создавая условия для сознательной или бессознательной подмены объекта неудовлетворенности, а также для деформации процесса ее персонализации и выбора неадекватных, разрушительных социальных практик.
Мы предполагаем, что ситуация, сложившаяся в постсоветской России, является закономерным следствием преобразований последних 20ти лет, характер, направленность, последствия которых требуют объективного, беспристрастного изучения. Эти преобразования описываются при помощи различных теорий: модернизации, кризиса, транзита. На наш взгляд, природу и характер этих процессов наиболее адекватно описывает теория «травмы» [3, 472-492]. Углубление «травмы», полученной населением в первой половине 90-х годов прошлого века, возможно при стечении различных обстоятельств – ухудшение социально-экономической ситуации, стихийные бедствия, техногенные катастрофы, акты терроризма… Длительное сохранение и видоизменение травмы – это уже «вызов дьявола», на который нет ответа [4]. На наш взгляд, вероятным ответом на этот вызов может выступить социальная деструкция, характерная для известных в истории России периодов «смутного времени».
Следствием травмы в России стала аномия, описанная Э. Дюркгеймом как состояние накануне самоубийства [5, 248-251]. Именно этот диагноз поставил посткоммунистическим обществам Р. Дарендорф: аномия – отсутствие норм или их рассогласование вместо прежней гиперномии сверхнормированности [6]. В результате этих перемен социально признанные смыслы, значения рассредоточились по разным слоям общества, формируя противостоящие друг другу реальности, между которыми неизбежно аккумулируется напряжение и потенциал разрушения.
Зарождение отношений по поводу объекта потенциального конфликта, включает интерпретацию понятий, отражающих существо этих отношений, проработку различных стратегий взаимодействия. Неспособность социального субъекта адекватно интерпретировать сущность зарождающихся отношений неизбежно накладывает отпечаток на характер принимаемых стратегий их становления и развития, обусловливающих жесткость, безадресность становящегося потенциала напряженности и предопределяющих возникновение субъекта социальной деструкции.
Мы солидарны с тем, что социальная деструкция может предшествовать социальному конфликту (как причина или предпосылка), присутствовать в конфликте (как характеристика конфликтных взаимодействий) и быть следствием конфликта (выражаясь в ущемлении интересов одной или обеих сторон) [7]. Социальные напряжения также присутствуют на всех этапах возникновения, урегулирования и разрешения социальных конфликтов. Исходя из этого, можно предположить, что понятие «социальная напряженность» содержит значительный прогностический потенциал изучения природы, характера, динамики, как социального конфликта, так и социальной деструкции.
Анализ степени научной разработанности проблемы социальной деструкции свидетельствует об отсутствии общепринятого подхода к пониманию этого явления. В связи с этим, возникает необходимость в исследовании социальной деструкции с использованием методов социологии, социальной психологии, статистики. На наш взгляд, в настоящее время весьма актуальна проблема анализа социальной деструкции, ее соотношения и взаимосвязи с социальными напряжениями. Под социальной деструкцией мы понимаем социальную форму активного отношения к миру, включающую деструктивную деятельность, деструктивную активность и деструктивный конфликт, основное содержание которых составляет разрушение существующих объектов и систем.
Деструктивная деятельность возникает в процессе усиления социальных напряжений, когда в состоянии фрустрации начинается процесс утраты жизненных ориентиров и смыслов. Она реализуется в таких формах, как участие в акциях, направленных на разрушение институтов общества и государства, несанкционированных государством проявлениях насилия, нигилизм, вандализм. Деструктивную социальную активность мы рассматриваем как самодеятельность, разрушающую социальную среду, социальную систему. Смысл понятию «деструктивная активность» дает, на наш взгляд, выход потенциала социальной напряженности за границу обеспечения существенных интересов социального субъекта, включение в ее ареал «случайных» объектов. Такая «неизбирательность» ведет к постепенной утрате социальным субъектом способности приспосабливаться к изменяющимся условиям, превращая деструктивную деятельность в способ его существования. К числу деструктивных конфликтов мы относим те, в структуре которых доминируют деструктивные функции.
Мы исходим из того, что факторами трансформации социальных напряжений в проявления социальной деструкции могут быть объективные условия совместной деятельности [8] а также интерпретация сложившейся социальной ситуации: фрустрированная идентичность [9] осознание несовместимости интересов [10] идентификация «противоположного» субъекта взаимодействия [11, 16]. В контексте исследования социальной деструкции особый интерес приобретает теория относительной депривации, определяемая, как воспринимаемое расхождение между ценностными экспектациями и ценностными возможностями [12, 75].
Периодически фиксируемые быстрые, лавинообразные процессы в социальной среде актуализируют вопрос о том, «…какие существуют требования, позволяющие избегать вероятностного распада сложных структур вблизи моментов максимального развития» [13, 5].
Принципиально важно, что нелинейная положительная обратная связь «…уже содержит в себе внутренние механизмы переключения режимов – механизмы самоорганизации, образования структур» [14, 12]. Выявление механизмов «переключения режимов», позволяющее прогнозировать характер возникающих механизмов самоорганизации деструктивной направленности, выступает одним из важных направлений исследования социальной деструкции.
Недостаток знаний о субъекте потенциального деструктивного взаимодействия имеет следствием «расплывчатость очертаний», позволяющую увидеть лишь «то, как его поддерживает, возвышает или же унижает тот всеобщий тип, к которому мы его причисляем» [15, 19]. В связи с этим, необходимо учитывать, что «…усилия, действия отдельного человека не бесплодны, они отнюдь не всегда полностью растворены, нивелированы в общем движении социума. В особых состояниях неустойчивости социальной среды действия каждого отдельного человека могут влиять на макросоциальные процессы» [16, 5], что предполагает выявление, описание и анализ индивидов, групп, структур, имеющих выраженную деструктивную направленность, их влиятельность в структурах власти разного уровня, общественных структурах, СМИ, а также среди организаторов массового протеста. Весьма важно выявление деструктивного характера деятельности лидеров общественного мнения (реальных и мнимых, «назначенных»).
Деструктивные силы присутствуют в структуре всех социальных слоев и групп, внутри государственных и общественных структур, во власти и в оппозиции, в СМИ. Задача заключается в том, чтобы выявить характер и направленность их деятельности, проанализировать степень их влиятельности. Следует иметь в виду, что эволюция групп, стремящихся сообщить социальным процессам угодную им форму, на декларативном уровне зачастую направлена на решение реальных задач, стоящих перед обществом. Причем, чем более резко и агрессивно они выступают против обеспечивающих безопасность и стабильность общественных институтов и государственных структур, тем более своекорыстными и социально безответственными оказываются их усилия, тем более острую и непредсказуемую форму может обрести массовая реакция на них. Она может принять форму бунта против государства, грозящего обществу откатом в варварство.
Выявление и раннее предупреждение проявлений социальной деструкции ограничено жесткими временными рамками процесса усиления до определенного предела уровня социальной напряженности, обретения ею черт социальной деструкции. Попытки регулирования темпов и ритмов процесса достижения такого «предела» чаще всего принимают формы «искусственного притупления» или «искусственного обострения» социального противоречия.
Следует подчеркнуть, что сегодня не существует универсальных рецептов предупреждения, локализации и блокирования проявлений социальной деструкции, поскольку в процессе своего становления они обретают многофакторный, сложносоставной характер. Направленность и динамика этих проявлений тесно связаны с доминирующими ценностями, преобладающими стереотипами поведения, уровнем конфликтологической культуры и особенностями конфликтологических практик, распространенных в той или иной локально-территориальной общности.
Органическое соединение комплексного знания о взаимосвязи социальных напряжений и социальной деструкции с практической деятельностью – мониторингом социальных напряжений, ориентированном на раннее предупреждение социальной деструкции, позволит выяснить степень адекватности и границы применения теоретических моделей для исследования реальных проявлений социальной деструкции в регионах России. Трансформация знания о социальной деструкции в практические действия по ее прогнозированию, раннему предупреждению и, при необходимости, блокированию предполагает, прежде всего, включение этого знания в структуру управленческих практик.
С практической точки зрения важно не только понять роль и место социальной напряженности в становлении и расширении социальной деструкции, но и превратить ее мониторинг в реально наблюдаемый и замеряемый процесс. Для этого необходимо разработать и апробировать методический аппарат, позволяющий в структуре растущих социальных напряжений фиксировать элементы социальной деструкции.
1. Сорокин П. Человек, цивилизация, общество. – М.: Республика, 1992.
2. Куконков П. Социальная напряженность как этап в процессе развития конфликта / Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения. – М., 1995. – Вып. 9. – Ч.1.
3. Штомпка П. Социология. Анализ современного общества. – М.: Логос, 2005.
4. Федотова В.Г. Русская апатия как противостояние хаосу // www.intelros.org.
5. Дюркгейм Э. Самоубийство: социологический этюд. – М.: Мысль, 1994.
6. Дарендорф Р. Тропы из утопии. – М.: Праксис, 2002.
7. Ним Е.Г. Специфика проявления конфликтности и деструкции в религиозной жизни общества. Автореф. дисс. … канд. соц. наук. – Барнаул, 1999.
8. Агеев В.С. Психология межгрупповых отношений. – М.: Изд-во МГУ, 1983.
9. Лебедева Н.М. Психологические исследования социокультурной модернизации. – М.: РУДН, 2007.
10. Крисберг Л. Миро-созидание, миро-сохранение и разрешение конфликтов // СоцИс. – 1990. – № 11.
11. Куконков П.И. Указ. соч.
12. Гарр Т. Почему люди бунтуют. – СПб.: Питер, 2005.
13. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировидение: диалог с И. Пригожиным // Вопросы философии. – 1992. – № 12.
14. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Указ. соч.
15. Зиммель Г. Человек как враг // Социологический журнал. – 1994. – № 2.
16. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Указ. соч.
Динамика развития экологических конфликтов в туристической деятельности
Экологические конфликты – одна из наиболее часто встречающихся разновидностей, или групп, социальных конфликтов, возникающих практически на протяжении всей истории существования человечества. Подход к ним основан на двух допущениях. Первое: экологические конфликты имеют сущностные черты и механизм развития, присущие любому социальному конфликту. Во вторых эти конфликты обладают одновременно весьма существенной спецификой. Своеобразны предмет и причины экологических конфликтов, процессы их возникновения, протекания и разрешения. Особыми являются последствия этих конфликтов, весьма опасна их неосознанность, непонятность.
Своеобразны и внешние условия динамики экологических конфликтов. Первая специфическая черта экологических конфликтов, определяющая как методику их распознавания и оценки, так и способы правового и иного регулирования, состоит в их свойственности обществу. Экологические конфликты, будучи, с нашей точки зрения, в принципе порождены самим взаимодействием общества и природы, отражают содержание процессов жизни людей в существующих природных условиях, специфику сложившихся экологических ниш.
Экологический конфликт есть объективное явление и не обязательно негативное. Общество, люди вынуждены жить в условиях экологических конфликтов, считаться с ними, а также с возможностью их возникновения и необходимостью преодоления.
Взаимодействие общества и природы осуществляется на принципиально ограниченной базе и связано с расходованием объективно ограниченных, трудно восстанавливаемых или вообще невосстанавливаемых ресурсов. Это обусловливает характер экологического конфликта в туриндустрии. Действительно, проблема выбора между различными вариантами поведения, которая присуща всему социальному развитию, особенно сказывается на поведении в ограниченной нише и при ограниченных возможностях. В современных условиях это постоянное свойство экологического поведения обостряется тем, что, по мнению многих специалистов, человечество живет в долг у природы, так как уровень потребления природных ресурсов превышает способность природы к их пополнению или восстановлению, воспроизводству [2, 112]. Следующая специфическая черта экологических конфликтов состоит в их социальности, общественной природе и значимости. В сущности, экологические конфликты в туристической сфере невозможно представить себе как столкновение людей и окружающей среды, общества и окружающей среды. Это всегда столкновения между людьми. Любой выигрыш одного участника взаимодействия с окружающей средой, природой может оказаться проигрышем для другого. Это означает, что в принципе невозможно нанести ущерб окружающей среде так, чтобы не задеть интересы третьих лиц. Следовательно, человечество заинтересовано в разрешении конфликта, даже если это не осознается при анализе данного конфликта. Разумеется, в конкретной ситуации разрешения конфликта могут быть лучше или хуже учтены интересы группы населения или страны, но в целом последствия экологического конфликта связаны с сохранением или нарушением общего и единственного базиса жизни людей. Далее, существенной чертой экологического конфликта, характерной, возможно, и для иных конфликтов, можно считать гносеологические трудности их оптимального решения [2, 115]. Это относится не только к экологическим конфликтам в целом, но едва ли не к каждому экологическому конфликту в отдельности (Рис.1). Объясняется это тем, что выбор в сфере взаимодействия с природой ограничен уровнем человеческих знаний, которые в принципе недостаточны, их переоценка уже много раз приводила к неверным решениям, к выбору худшей модели снятия конфликта.
Известно, что, кроме того, внешние и внутренние факторы принимаемых решений изменчивы; человечество в целом, равно как и его отдельные представители, в сущности, не имеют достаточных возможностей просчитать и предвидеть последствия того или иного решения конфликта. Таким образом, экологические конфликты и конфликтогенные ситуации свойственны экологическим процессам и экологическому поведению, имеют жизненное значение для человечества, должны постоянно быть предметом социального контроля (мониторинга). Наиболее показательным признаком экологического конфликта является предмет конфликта, т.е. действия, которые совершаются или должны совершаться по отношению к окружающей среде, природному объекту. Стороны в случае экологического конфликта занимают ясно или неявно, осознанно или неосознанно различные позиции относительно субъекта и характера собственности и использования природного объекта либо его свойств, независимо от того, идет ли речь собственно об использовании объекта или о возможных либо существующих последствиях такого использования [2, 117]. Практика показывает, что к негативным экологическим последствиям в сфере туризма вполне могут приводить технические, политические, экономические, национальные и иные конфликты, приобретая тем самым более сложный, смешанный характер. Так, военные действия, блокада путей сообщения, иные формы политических конфликтов связаны с принятием решений, наносящих экологический ущерб, с прямым уничтожением объектов окружающей среды. Национальные и иные конфликты отвлекают от решения достаточно традиционных экологических задач [3, 91].
Широко известны факты уничтожения лесов, парков, гибели животных в ходе военных столкновений в межнациональных конфликтах, нанесение во время войны ущерба ландшафтам, заповедникам, загрязнение водных источников. Реальность конфликта – это его социальное сущностное и финальное (целевое) качество, которое окончательно устанавливается в каждом отдельном случае. При реальном конфликте целью его разрешения является принятие решения об изменении судьбы природного объекта, окружающей среды в целом, способов воздействия на нее. Для многих участников конфликта его экологическая составляющая может быть только фоном, средством, аргументом. Более того, такое положение можно считать распространенным. Часто конфликт происходит между участниками, заинтересованными в охране природы, мотивированными экологически, и субъектами, пренебрегающими ею.
В настоящее время произошли, показательные и ожидаемые изменения в состоянии экологической конфликтности в туристической деятельности. Она довольно интенсивно перемещается на более низкий уровень в иерархии конфликтов, вытесняясь политическими и экономическими конфликтами. Разумеется, происходящие перемены не свидетельствуют об улучшении экологической обстановки. Уход экологических конфликтов на периферию социального внимания не снимает самих этих конфликтов. На фоне общих негативных процессов в сфере экологии, характеризуемых во многих случаях как экологическая катастрофа, в стране происходят конфликты как на общефедеральном, так и на местном уровне, в рамках как общества в целом, так и отдельных социальных групп [3,94].
Рис. 1. Структура конфликта
Наиболее распространены конфликты в сфере межгосударственных отношений и конфликтогенные ситуации в сфере использования потребительских природных ресурсов (охота, рыбные промыслы, разработка нерудных ископаемых и т.п.), в сфере землепользования, городского строительства. Показателями этих конфликтов являются данные (хотя и недостаточно полные) об административной ответственности и гражданско-правовых спорах. Крупномасштабные, условно говоря, общенациональные, экологические конфликты оказались в состоянии определенного замораживания. Сама экологическая конфликтность реально не снята, но загнана вглубь. Это проявляется в там, что продолжает наращиваться негативное воздействие на окружающую среду, а, следовательно, углубляется размежевание экологических интересов. В экологической сфере существует высокая степень конфликтогенности [1, 103]. Пока что она ослабляется тем, что в новых условиях экологические интересы многих групп населения осознаны слабо; они подавляются актуальностью экономических потребностей, страхом перед насилием, общей неопределенностью развития, неадаптированностью отдельных групп населения к происходящим переменам. Можно с высокой степенью вероятности утверждать, что это временное состояние и что уже в ближайшее время пружина экологических разногласий может привести к возникновению острых экологических конфликтов.
Конец ознакомительного фрагмента.