Глава 3.
Как не трудно догадаться, новость, выданная Арсением, вызвала сущий гвалт в редакциях газет, радио и телевидения. Волгаря знали все как самого опытного репортера, аналитика и комментатора из всей когорты региональных журналистов. Его уважали, ему завидовали, его тихо ненавидели. И потому сообщение Агентства никого не оставило равнодушным. Были охи сожаления, растерянность и ехидство, и никто не знал, что делать – ставить в номер или бросить в корзину. Если ставить, то на какую полосу, голым сообщением Агентства или с комментарием, в какой выпуск и с картинкой или без… И как во всё это поверить? Стали запрашивать: блеф это или серьезно? На что Макс ответил за собственной подписью: «Коллеги, я понимаю ваше смятение, сам был в таком же состоянии, пока не получил от Влада подтверждение и текста, и адреса отправителя. Так что действуйте по своему усмотрению. Мы свое дело сделали. Максим Калачев».
Легко сказать «по своему усмотрению», если РАН – агентство частное, а у нас в учредителях то правительство, то законодательное собрание, пресс-службы которых, обычно гораздые чего-нибудь указать или навязать, теперь отмахиваются, не зная что предпринять.
Вскоре в редакциях получили авторитетную точку опоры: ИТАР-ТАСС, со ссылкой на региональное Агентство новостей, выдало уже известный всем текст с добавлением, что в 70–80 годы Владимир Волгарь работал собственным корреспондентом ТАСС в ряде регионов страны и за рубежом и был одним из лучших журналистов, опыт работы которого Коллегия ТАСС рекомендовала для изучения всем корреспондентам своей системы в Советском Союзе.
Это уже – первая полоса и ближайший выпуск новостей с повторением ее в главном вечернем блоке. Закавыка только в том, надо ли добавить к сообщению собственный комментарий или еще ждать какого-то подтверждения?
Пока ответственные секретари и редакторы выпусков проявляли решительность или преодолевали сомнение, в «Сточной яме», как в шутку именуют сайт региональных СМИ, появилась реплика некоего «Наблюдателя»:
«Братцы по оружию, плюнте мне в монитор, если я не прав: старина Волгарь нутром почуял угасание интереса к себе и выдал вам эту лажу, чтобы вы окропили умильными слезами его светлую память. Помяните мое слово, он всплывет, как только вы уйметесь со своими всхлипами.»
Естественно, «Наблюдатель» поднял этим шквал осуждения, одобрения и рассуждений о скверне и цельности души человеческой, о позорной практике прятаться за «никами».
И вдруг: «Коллеги! Я хочу вмешаться в ваш шум не для того, чтобы прекратить его – шумите сколько угодно, но хочу, чтобы вы знали: я улавливаю здесь и мыли, которыми вы прикрываете поток слов или строк, чувствую даже ваши помыслы, еще неясные вам самим, и предугадываю слова, которые вы скажете, оказавшись Здесь. Помните, ваши мысли материальны, а помыслы – подсудны. Владимир Волгарь».
– А я положил на то, что ты сейчас баешь, Волгарь. К сему, Наблюдатель.
– Саша, убери, то, что ты «положил», иначе может больше не пригодиться. Повторю: помыслы подсудны. Влад.
– Да шел бы ты! – сорвался Наблюдатель.
– Моменте море, Саша. Привет Нине и Костику!