Оплошность
Аарон Розенберг
Здание имени Эдгара Гувера, штаб-квартира ФБР, Вашингтон, округ Колумбия. 12 декабря 1994 года, 16:01
– Это пустая трата времени! – выпалил Уолтер Скиннер, врываясь в офис.
Дверь за ним захлопнулась если не с треском, то с достаточно громким щелчком. Он прошагал к столу и склонился над ним, опершись обеими руками о столешницу.
– В моем ведении целый отдел, – заявил он, буравя взглядом хозяйку стола, – и у меня есть дела поважнее, чем заниматься этой чепухой!
– Ассистент директора Скиннер, я очень рада, что вы уделили мне время, – сказала Трэйси Мэллой, миниатюрная блондинка, чья натянутая улыбка была не более приятной, чем взгляд Скиннера. – Присаживайтесь, я не задержу вас надолго.
Ее голос звучал резко, как у потерявшей терпение школьной учительницы.
Скиннер едва не выругался. Толку от этого все равно бы не было. Пусть его ранг был выше, чем у Мэллой – простого начальника секции, – та была настолько одержима своей работой, что могла заставить плясать под свою дудку даже заместителя директора. Находясь в ее офисе, он попадал под ее юрисдикцию, а не наоборот. Возражать и отказываться не имело смысла – ей ничего не стоило обратиться прямиком к его непосредственному начальству, и те все равно бы приказали ему подчиниться.
Скиннер сел на жесткий деревянный стул напротив Мэллой. Во всем этом он видел долю иронии. Большинство людей не питали большой любви к ФБР. Большинство агентов не жаловали директоров и руководителей отделов, а директора и руководители, в свою очередь, не испытывали теплых чувств к сотрудникам бухгалтерии. Особенно при расчете годового бюджета. Означало ли это, что бухгалтерия была столь же важна для структуры Бюро, как и его агенты?
Или это лишь подтверждение гипотезы о том, что «все кого-то боятся»?
– Ладно, начальник секции Мэллой, – протянул Скиннер, устраиваясь на жестком стуле настолько удобно, насколько возможно, и делая особое ударение на звании Мэллой, чтобы та не забывала о разнице в их рангах. – Я весь внимание. Что вам нужно?
Мэллой внимательно смотрела на него, не подавая и виду, что задета его выходкой.
– Ассистент директора, вы и сами прекрасно знаете, – ответила она. – Бюро необходим сбалансированный бюджет, поэтому, с вашего позволения, мне нужно кое-что с вами обсудить. Есть области, в которых можно сэкономить значительные суммы и освободить дополнительные средства для более важных программ и служб.
На столе рядом с кофейной кружкой, на которой красовалась эмблема какой-то аудиторской фирмы, где Мэллой, вероятно, работала до прихода в Бюро, лежала папка. На глазах у Скиннера женщина открыла ее и быстро, наметанным глазом просканировала страницы. Скиннера было этим не провести. Он и сам хорошо умел притворяться, что изучает документ, чтобы заставить агента поволноваться, чтобы сделать вид, что ему известно больше, чем на самом деле, или чтобы просто потянуть время. Сейчас он был уверен, что Мэллой и так знает все, о чем говорится в папке. Более того, он с тревогой понимал, что именно это за папка. Опасения подтвердились; закрыв папку, она произнесла слова, которые он так боялся услышать.
– «Секретные материалы». Ассистент директора Скиннер, эта программа длится уже несколько лет, но не приносит ощутимых результатов. Думаю, вы согласитесь, что выделяемые на нее время и средства можно было бы направить на расследование реальных преступлений?
Внутри у Скиннера все кипело, но он изо всех сил пытался сохранять самообладание.
– Не соглашусь, – проговорил он сквозь зубы, чтобы ненароком не повысить голос. – Это важная программа, и закрывать ее нельзя.
«И кто, интересно, ее подговорил? – думал он, присматриваясь к Мэллой. – Курильщик? Кто-то еще? Вся их компания не шибко беспокоилась о том, что Малдер и Скалли суют нос в странные дела по всей стране; вероятно, потому что ни одно из этих дел напрямую их не касалось. Что же изменилось? Неужели парочка агентов раскопала что-то, угрожающее этим предпочитающим оставаться в тени людям?»
– Понятно. Можете объяснить, что в ней важного? – Ехидная реплика Мэллой вернула Скиннера к более насущным размышлениям.
Прищурив серые глаза, женщина не сводила с него взгляд, оставшийся холодным, даже когда она улыбнулась.
– Видимо, не можете. – Она постучала пальцем по папке, и Скиннер заметил, что ее ногти изрядно пообкусаны. – В таком случае программа будет закрыта в течение недели, а выделенные на нее бюджетные средства перераспределены.
«Что? Нельзя этого допустить!» – подумал Скиннер.
Мэллой уже взялась за новую папку, полагая вопрос решенным, но тут к Скиннеру вернулся дар речи.
– Я возражаю! – рявкнул он. – Вы не можете просто взять и закрыть мой проект лишь потому, что не понимаете его важность.
Мэллой нахмурилась.
– Почему же, могу, – сказала она. – Это моя работа.
Она еще раз окинула Скиннера взглядом и вздохнула.
– Если вам так дорога эта программа, можете ходатайствовать о ее продлении. Предоставьте мне вашу оценку ее важности в письменном виде. Даю вам время до завтрашнего утра.
Мэллой снова переключила внимание на новые папки, и Скиннер понял, что его прогоняют, как школьника. Он встал, сдержанно кивнул и направился к выходу, уже продумывая на ходу способы решения возникшей проблемы – а также конфликта, к которому это непременно приведет. День подходил к концу, солнце клонилось к закату. Чтобы собрать достаточно аргументов в защиту программы «секретных материалов» к утру, придется задержаться допоздна. Шерон уж точно не обрадуется.
Как бы то ни было, другого выхода не было – если, конечно, он хотел спасти проект от закрытия. Пускай Скиннер поначалу считал программу лишь необычным, но безобидным способом чем-то занять Малдера, его оценка серьезно изменилась за прошедшие несколько лет. Теперь он понимал важность и ценность этого проекта. Вопрос был в том, как заставить это понять начальника секции Мэллой.
Кенсингтон, Мэриленд. Четверг, 19:53
«Вот так всегда, – думала Мэллой, со стопкой папок в руках протискиваясь сквозь не полностью открывшиеся двери лифта. – Купишь зонтик, чтобы защищаться от дождя, так дождь пойдет ровно в тот день, когда ты забудешь его дома. Купишь новый портфель, потому что у старого окончательно изодралась ручка, так обязательно забудешь его дома в тот день, когда тебе придется тащить из офиса чертову кипу бумаг».
Можно было бы задержаться и разобраться с документами в офисе, но тогда пришлось бы сидеть допоздна, без еды, если не считать припасенного в столе батончика мюсли. К тому же был риск снова уснуть прямо за столом и проснуться утром с болью в шее и спине и с отпечатком папки на щеке. Нет, работать дома было комфортнее. Заказать китайской еды, выпить бокал вина за просмотром документов и хорошенько выспаться в родной постели перед завтрашней рутиной.
Час стоял довольно поздний, дороги были свободны, но Мэллой все равно старалась быть внимательной и держаться настороже. Она выехала со стоянки на шоссе и направила машину в сторону Кенсингтона.
В этом районе Мэриленда было тихо. Она свернула на свою улицу, затем на подъездную дорожку, и стоило ей заглушить двигатель, как вокруг наступила кромешная тьма. «Надо бы повесить фонарь над гаражом», – напомнила себе Мэллой, отстегивая ремень безопасности. Она толкнула дверцу, собрала в кучу папки и начала выбираться из машины. О фонаре она впервые задумалась еще восемь лет назад, когда только купила дом и работала у «Райса и Слоуна», но с тех пор никак не могла выкроить для этого время. К тому же с тех пор она привыкла к темноте.
Захлопнув дверцу бедром, она нащупала короткую мощеную дорожку, ведущую к дому, но внезапно почувствовала в воздухе движение.
– Эй, – крикнула она, вглядываясь во мглу, – кто здесь?!
Ответа не последовало, разглядеть что-либо тоже было невозможно, но Мэллой чувствовала, что рядом кто-то есть. Казалось, сама ночь обрела осязаемую форму, и эта форма определенно выглядела угрожающе. Мэллой поежилась, несмотря на толстую кожаную куртку – подарок сестры на день рождения, – и попыталась убедить себя, что это от холода.
Второпях Мэллой запнулась о кирпич, нога подвернулась, и женщина вскрикнула от боли. Несмотря на боль, ей удалось удержать равновесие и не выронить папки. «Первым делом нужно будет приложить лед, – подумала она, – и бокал вина теперь уж точно не помешает».
Мэллой уже стояла у порога, когда тьма вновь шевельнулась; стала густой, приторной, непроницаемой, гнетущей. Рядом раздался звук, эхом разлетевшись во мгле, словно капли дождя дробью посыпались с неба…
…вдруг тьма ожила; вспышка света рассекла ее надвое, и Мэллой вновь почувствовала боль, теперь не в лодыжке, а в руке…
…она снова услышала шум дождя, оставшись при этом сухой, руку опять пронзила боль, на этот раз ниже, женщина закричала и выронила папки, пытаясь прикрыть лицо и шею от неизвестного темного агрессора…
…шум нарастал, быстрое, резкое постукивание разносилось вокруг нее, и следом боль вспыхнула в груди, настолько сильная, что в глазах женщины потемнело. У Мэллой подкосились ноги, она с криком упала на твердый кирпич и осталась лежать, стоная и корчась в муках, обезумев от боли…
…и тут ей показалось, что темная фигура склонилась над ней, прошептав на ухо: «в стране слепых нет королей». Затем яростные, осязаемые удары продолжились, добрались до ее скул и висков, и сознание Мэллой отправилось во мрачные глубины, куда не могло последовать ее тело.
Вашингтон, округ Колумбия. Четверг, 20:37
«Шерон меня убьет», – подумал Скиннер, садясь в машину.
До своего офиса в здании Гувера он добрался к полудню, после чего ему пришлось разбираться с привычными проблемами: умаслить, задобрить и припугнуть судью, требовавшего запрета на прослушку; отчитать пару агентов, разногласия между которыми привели к рукоприкладству, но при этом убедиться, что это не повредит их дальнейшей карьере, ведь оба были отличными специалистами; разъяснить детали межведомственной операции и дать указания подчиненным, а также доходчиво намекнуть руководителям других ведомств, что его агенты – не мальчики на побегушках, и, разумеется, предоставить дневной отчет заместителю директора Бюро, который, в свою очередь, должен был включить его в собственный отчет для генерального директора. Обычная рутина для руководителя одного из отделов ФБР, но к тому моменту, когда Скиннер закончил разбираться с этими делами и смог уделить внимание самому насущному вопросу – защите «секретных материалов», – солнце уже село.
Он раздобыл немного еды и кофе из автомата в холле, вернулся к себе в кабинет, всецело готовый сосредоточиться на этой проблеме, но вот незадача – он ничего не мог придумать.
Дело было не в том, что от «секретных материалов» не было пользы. Была, и он лично в этом убедился, пусть и по-прежнему критиковал методы Малдера, а подчас и Скалли. Он не всегда соглашался с их невероятными теориями, но не мог не признать, что им нередко удавалось задержать или по меньшей мере остановить преступников, виновных во множестве чудовищных смертей. Проект безусловно приносил пользу, но как это объяснить? Особенно кому-то вроде Трэйси Мэллой, у которой в голове одни цифры. Все, что ее интересовало, – это сводные ведомости, согласно которым реальное число арестов, произведенных отделом «секретных материалов», было невероятно, почти смехотворно низким. По сводной ведомости нельзя было понять, что столь низкое число арестов объяснялось тем, что большинство подозреваемых имели свойство рассыпаться в пыль, превращаться в камень, растворяться в воде, становиться жертвами диких зверей и умирать тысячей других невероятных способов. Даже если бы в ведомости это упоминалось, Мэллой лишь рассмеялась бы и заявила, что не верит в сказки.
Нет, чтобы убедить ее в необходимости проекта, нужны были твердые доказательства и результаты. То есть все то, с чем у отдела «секретных материалов» всегда возникали проблемы.
Несколько часов побившись головой о стену из поговорки, Скиннер решил, что с него хватит. Голову можно было поломать и дома, и чем быстрее он там окажется, тем меньше рассердится Шерон. То, что она в любом случае будет в ярости, – и так ясно, вопрос в том, насколько он сможет сдержать вспышку этой ярости. Поэтому Скиннер начал собираться домой. Может, по дороге на него снизойдет чудесное озарение.
Однако его размышления прервал телефонный звонок.
– Ассистент директора Скиннер, – ответил он, зажав трубку между плечом и подбородком и одновременно выводя машину с парковки.
– Сэр, это агент Хэнсон из радиоэлектронной разведки, – раздался смутно знакомый голос. – Прошу прощения за беспокойство в столь поздний час, но мы только что получили звонок от диспетчера и решили, что вас следует поставить в известность. Случилось… происшествие с начальником секции Мэллой.
– Что? – Скиннер резко затормозил, чтобы не отвлекаться от разговора. – Где она? Что произошло?
– Сэр, она в больнице Джорджа Вашингтона, – ответил Хэнсон. – Ее забрала скорая после поступившего на 911 звонка от соседа.
– Понял, скоро буду, – отчеканил Скиннер, роняя телефон на колени и поддавая газу.
До больницы ехать минут двадцать, а может, меньше. Он понятия не имел, что случилось, но выяснить стоило. Плевать, что ему не нравилась Мэллой и что она ставит под угрозу его проекты. Как-никак, она оставалась его коллегой.
Университетская больница Джорджа Вашингтона, Вашингтон, округ Колумбия. Четверг, 20:54
– Состояние тяжелое, – полчаса спустя сообщил Скиннеру пугающе юный врач, индиец по имени Радж Палур, – но стабильное.
Пробок на дорогах не было, и Скиннер добрался до больницы за пятнадцать минут, но был вынужден потратить еще десять на споры с больничным персоналом, пока те наконец не признали его право на посещение пациента. На пути в палату его перехватил доктор, но Скиннера это вполне устроило – так можно было получить полный отчет о состоянии Мэллой напрямую от специалиста.
– Что именно с ней произошло? – спросил он, стараясь не слишком напирать на врача.
Уж он-то в случившемся точно не был виноват и лишь пытался помочь. К несчастью, кроме него, Скиннеру не на ком было выместить гнев, и ассистент директора с трудом сдерживался, чтобы не схватить врача за грудки и хорошенько встряхнуть, чтобы поскорее добиться ответа.
Впрочем, доктор Палур не подавал вида, что испуган. Должно быть, уже навидался сердитых родственников больных.
– Ее избили, – объяснил врач, – и довольно жестоко. Вероятно, дубинкой или металлической трубой. Повреждения не обширные, но слишком тяжелые, чтобы быть от кулаков.
Врач сверился с документом, но Скиннер подозревал, что это тоже было напоказ, как сегодня утром у Мэллой. Теперь же читали досье на нее саму.
– Двойной перелом правой руки, разрыв вращательной манжеты плеча, множественные разрывы и растяжения связок. Перелом двух ребер и прокол легкого в результате удара в грудь, перелом скулы вследствие удара по голове. – Доктор вздохнул и посмотрел на Скиннера. – Ей еще повезло. Если бы не толстая кожаная куртка, последствия могли быть серьезнее. Жизненно важные органы оказались не задеты, а легкое мы залатали. Удар по голове не привел к перелому черепа или повреждению мозга, глаза и глазницы тоже целы. После восстановительного периода и физиотерапии она будет как новенькая.
Скиннер кивнул. За спиной у доктора находилась палата Мэллой, и сквозь стекло он видел ее, забинтованную и опутанную проводами и трубками. Он не знал, в сознании ли она. Рядом с дверью сидел полицейский, но в самой палате никого больше не было.
– Ее семья знает?
– Мы отправили сообщение ее сестре – она указана как ближайший родственник, – сказал доктор Палур. – Ответа, если не ошибаюсь, пока не последовало.
Он хмуро взглянул на Скиннера.
– Позвольте полюбопытствовать, как вы узнали, что она здесь?
– Мы отслеживаем сообщения об агентах, попавших в беду, – рассеянно ответил Скиннер, осматриваясь вокруг. – Как только ее имя услышали в службе 911, так сразу же перезвонили мне.
Он протянул руку.
– Благодарю вас, доктор. Возможно, у меня еще появятся к вам вопросы, но пока я бы хотел побеседовать с офицером и самой мисс Мэллой, если она в состоянии.
– Мы дали ей сильные обезболивающие, – предупредил все еще хмурый Палур, – и ее реакция может быть заторможенной, но она в сознании, и я не вижу причин запрещать вам визит.
Врач кивнул и начал обход других пациентов, а Скиннер обратился к полицейскому.
– Ассистент директора Скиннер, ФБР, – представился он, предъявляя удостоверение и значок. – Ее начальник.
Это было отчасти правдой – пусть Мэллой и не находилась в его подчинении, он все же был выше ее по званию.
– Докладывайте, что случилось.
При виде удостоверения Скиннера полицейский – офицер Северен, если верить бейджу на форме, – мгновенно выпрямился. Плотный, средних лет, в молодости он наверняка хотел быть секретным агентом.
– Похоже на неудачную попытку ограбления, – ответил он весьма подходящим его телосложению низким голосом. – Сосед услышал крики и вызвал полицию. Когда я прибыл на место, она была без сознания, а налетчика и след простыл.
Полицейский покачал головой.
– Сумочка лежала рядом, и не похоже, чтобы в ней кто-то рылся. Часы, серьги и ожерелье тоже на месте – видимо, кто-то спугнул нападавшего, и он не успел поживиться. Либо так, либо кто-то хотел забраться в дом, оказался обескуражен внезапным появлением хозяйки, избил ее и сбежал.
Скиннер бросил хмурый взгляд на копа и испытал удовлетворение, видя, как тот побледнел. Ограбление? В тихом, спокойной Кенсингтоне? У самого дома? Нужно быть полным идиотом, чтобы грабить людей у их собственных дверей, а не где-нибудь на железнодорожной платформе или в супермаркете. А попытка взлома – это что, шутка? Если бы она спугнула взломщика, когда тот выходил, внутри остались бы следы. А если он еще не успел войти, то просто скрылся бы, как любой вор, у которого есть хоть капелька мозгов. Зачем избивать ее? Чепуха.
Скиннер не озвучил свои мысли – в конце концов, Северен ему не подчинялся. Если бы такую чушь нес его агент, то был бы основательно вздрючен, но этот парень был простым местным копом, не привыкшим иметь дело с тяжкими преступлениями. Поэтому Скиннер лишь сказал:
– Спасибо. На рассвете я бы хотел лично осмотреть место преступления.
Хоть небо на горизонте уже светлело, до рассвета оставалось еще несколько часов.
Не обратив внимания на кивок полицейского, Скиннер шагнул в сторону и, постучавшись, открыл дверь в палату и вошел.
– Мэллой? – тихо сказал он, подходя к койке. – Слышишь меня?
В ответ раздался хриплый смешок.
– Привет, ассистент директора Скиннер.
Голос Мэллой казался тоньше, чем утром, и заметно дрожал, но все равно оставался четким.
– Рада снова вас видеть. Вот только видите, я немного занята и не смогу сейчас принять ваши объяснения.
«Что ж, по крайней мере чувство юмора осталось при ней», – подумал Скиннер, подходя ближе.
– Не волнуйтесь, – сказал он, – с этим мы потом разберемся, а сейчас я хотел бы выяснить, что с вами случилось.
– Хотите узнать, кому отправить благодарственное письмо? – рассмеялась Мэллой.
Смех был неровным, и Скиннер решил, что в ее приподнятом настроении виноваты лекарства.
Впрочем, ответ его был серьезным:
– Нет, хочу припечатать мордой в кирпичную стену того, по чьей вине пострадал один из моих людей. Помните что-нибудь?
Мэллой наморщила лоб, не в состоянии толком сосредоточиться, но через мгновение кивнула.
– Я задержалась на работе, – неторопливо начала она. – Добралась до дома, вышла из машины и пошла к двери.
Ее лоб наморщился еще сильнее, добавив лицу морщин.
– Пошел дождь. Затем что-то… кто-то… ударил меня. По руке. Потом еще раз. Потом в грудь. Я упала и получила удар по голове. Дальше не помню.
– Удалось разглядеть нападавшего?
Скиннер не удивился, когда она отрицательно помотала головой. Если бы удалось, то она бы уже об этом сказала.
– Нет, тьма была кромешная. Я никого не видела. – Взгляд Мэллой переместился на дверь, за которой сидел полицейский. – Офицер сказал, что это, вероятно, был грабитель или взломщик.
Скиннер сжал кулаки.
– Да, чего еще ждать от офицера Северена, специалиста по выписке штрафов за превышение скорости и устрашению прогуливающих школу детей, – процедил он сквозь зубы. – Я сам найду того, кто и почему напал на вас. Можете мне верить, Мэллой. Я до него доберусь, даю слово.
Чуть улыбнувшись, она закрыла глаза.
– Спасибо, ассистент директора Скиннер. За это я дам вам еще немного времени на объяснения. Скажем, до понедельника?
Ее голова склонилась набок, дыхание замедлилось и стало более глубоким. Мэллой уснула.
«Понедельник, – думал Скиннер, направляясь к выходу. – Кто бы мог подумать, что Мэллой такая оптимистка?»
Впрочем, к тому времени он твердо намеревался раздобыть для нее какую-нибудь информацию, пускай и не касающуюся проекта, который они обсуждали лишь несколько часов назад. Составляя в уме список вопросов, он прошел по коридору к лифту и спустился вниз, в гараж, где ждала машина. Адрес Мэллой он уже знал. Теперь нужно было отправиться туда и поискать улики – но утром. Если не вернуться домой как можно скорее, то завтра Мэллой окажется не единственным сотрудником ФБР в синяках.
Кенсингтон, Мэриленд. Пятница, 8:20
«Ненадежный свидетель». Это первое, что пришло Скиннеру в голову, когда он прибыл на место происшествия. Несмотря на все ее ледяное спокойствие и проницательный взгляд, Мэллой была ненадежным свидетелем. Впрочем, она все-таки была пострадавшей, а не случайной прохожей, поэтому вряд ли можно было винить ее в забывчивости. Тем не менее это значило, что Скиннеру придется тщательно проверить все ее показания. Во-первых, никакого дождя не было и в помине. Он склонился над папками и документами, рассыпавшимися по земле между машиной и домом в момент нападения. Все они были сухими. Трава была сырой, кое-где виднелись капельки росы – должно быть, дождь все-таки прошел за какое-то время до происшествия, но на помятой бумаге не было ни следа от воды.
Во-вторых, разглядывая бумаги, он заметил еще кое-что занятное. На некоторых листках явно отпечатались следы женских туфель, и, судя по форме и расстоянию между следами, они были оставлены Мэллой, отступавшей назад перед тем, как упасть.
Других следов не было.
Это значило, что нападавший каким-то образом избегал наступать на бумагу либо собрал и унес с собой те листы, на которые наступил, но это казалось столь же невероятным, учитывая, какую площадь они покрывали.
Скиннер осмотрел крыльцо, оглянулся назад, в сторону улицы, и отметил, что в момент нападения наверняка было темно. До ближайшего уличного фонаря далеко, подъездная дорожка не освещена, а одинокая лампочка над дверью – единственный источник света – была выключена. Что ж, по крайней мере хоть в чем-то показания Мэллой были верны: кругом стояла кромешная тьма. Тогда как нападавшему удалось не наследить на бумаге? И с чего она взяла, что шел дождь, когда никакого дождя не было?
Что-то здесь не так.
Скиннер выпрямился. Факты не сходились, и он тут же вспомнил о «секретных материалах». Дельце как раз для Малдера. Скиннер подумал было позвонить ему, но удержался. Долговязый агент наверняка тут же начнет сыпать невероятными теориями и вспоминать давно забытые местные легенды – какой в этом толк? Однако Скиннер все же решил отнестись к этому делу так, будто в нем было замешано нечто сверхъестественное. Забыть о действующих в реальном мире законах. Допустить самые безумные вещи. Так что же было ему известно?
Во-первых, кто-то напал на Мэллой у ее собственного дома.
Во-вторых, несмотря на темноту, нападавший не только смог нанести ей побои, но и не оставил следов.
В-третьих, причины нападения были личными. Это нельзя было принимать как факт, но Скиннер был уверен. Слишком жестоко для простого ограбления. Побои были нанесены с невероятной жестокостью, даже ненавистью. Нападавший намеренно выбрал Мэллой своей жертвой. Он хотел причинить ей вред.
«Наверняка я не единственный, кому она решила урезать финансирование», – подумал Скиннер. Думать так было, безусловно, жестоко, но доля истины в этом предположении была. Скиннер ни на секунду не сомневался, что нападавший был не из ФБР, хотя бы потому, что столь неосмотрительный агент давно бы лишился значка. Но ведь Мэллой не всегда работала в Бюро. Он вспомнил кружку на ее столе. Что там было написано? «Райс и Слоун»? Значит, пора их навестить. К его приезду они как раз откроются.
Университетская больница Джорджа Вашингтона. Вашингтон, округ Колумбия. Пятница, 10:41
– Я поговорил с вашим прежним начальством, – сказал он Мэллой, придя навестить ее парой часов спустя.
Ему было приятно видеть, что она бодрствует и выглядит более сосредоточенной, чем вчера.
– Подумал, что нападение может быть связано с вашей предыдущей работой, но у них не оказалось совершенно никаких идей на этот счет.
– Я бухгалтер, – сказала Мэллой, – а не прокурор. Людям нет нужды за мной охотиться.
Ей ли было это утверждать, когда она выглядела так, будто провела на ринге десятираундовый поединок против автобуса. Под бинтами и вокруг них наливались пурпурным цветом синяки.
– Нападение было намеренным, – возразил Скиннер. – Совершенно точно. Вы сами это знаете.
На долю секунды она отвела взгляд.
– В чем дело? – Заметив это, Скиннер придвинул стул и наклонился поближе. – Что вы от меня скрываете?
– Ничего, – ответила Мэллой после секундной паузы, но ее голос звучал тише и мягче, без привычных стальных ноток. – Это не имеет значения. Я была не в себе.
– Возможно, – согласился Скиннер, – но это не значит, что вам что-то почудилось. Рассказывайте.
Женщина вздохнула.
– Мне показалось, что перед тем, как потерять сознание, я слышала… голос.
– Голос? – Скиннер навострил уши. – Мужской, женский? Молодой, старый? Высокий, низкий? С акцентом? Что он сказал?
– Кажется, мужской. – Она наморщила лоб и ненадолго зажмурилась. – Мягкий, сиплый. Без акцента. Он сказал, что в королевстве слепых нет королей.
Мэллой рассмеялась и тут же скривилась – резкое движение болью отозвалось в сломанных ребрах.
– Извините. Я думала, мне это померещилось. Может, и правда померещилось.
– Может быть, – кивнул Скиннер, прокручивая фразу в голове.
«В королевстве слепых нет королей». Он смутно помнил похожую фразу, кажется, из Библии. Что-то о королевстве слепых и одноглазом человеке. Похоже на переиначенную версию. Скиннер был совершенно уверен, что Мэллой не почудилось. Нападавший действительно произнес эти слова; они были так или иначе важны для него. Но что они значили?
Даже короткий разговор утомил Мэллой, и Скиннер оставил ее отдыхать. Сделав пару звонков, он выяснил, что оригинальная фраза звучит «в королевстве слепых одноглазый – король» и она не из Библии, а принадлежит Эразму Роттердамскому. Почему нападавший сказал «в королевстве слепых нет королей»? Это звучало язвительно, озлобленно. Неужели он сам был слеп или это лишь аналогия?
Темнота слепому нипочем, отдавал себе отчет Скиннер, а учитывая характер травм, их вполне можно было нанести как трубой или дубинкой, так и тростью. Но мог ли слепой аккуратно обойти рассыпанные по земле бумаги? Вряд ли. В лучшем случае – очень медленно. Скиннер снова подумал о «секретных материалах». Может, это был не простой слепец?
Фрагменты мозаики были у него под рукой, но отказывались складываться. Он с разочарованием понимал, что в одиночку ему не справиться. Вздохнув, он набрал еще один номер.
– Это Скиннер, – сказал он, как только на другом конце ответили. – Мне нужен четкий ответ, без лишних вопросов. Как слепой человек может переступить через рассыпанные по земле бумаги, не сбавляя скорости и не задев их?
Ответ был мгновенным:
– С помощью эхолокации.
– Как у летучих мышей?
– Существуют теории… – начал было Малдер, но тут же спохватился, услышав демонстративный кашель Скиннера. – Короче говоря, есть мнение, что люди могут научиться тому, что умеют летучие мыши. Использовать эхолокацию для ориентирования в пространстве и видеть окружающий мир благодаря образам, созданным отраженным звуком.
– Кто-нибудь всерьез это исследовал?
Скиннер услышал, как Малдер защелкал пальцами по клавиатуре.
– Был один ученый, – спустя минуту сказал агент, – доктор Джералд Расмуссен. Несколько лет назад он опубликовал весьма многообещающий труд на эту тему.
Клавиши снова защелкали.
– Похоже, этим все и ограничилось.
– Где работал этот Расмуссен? – спросил Скиннер.
Последовали новые щелчки.
– В «Паттон ГенТех», – ответил Малдер.
– Спасибо за неоценимую помощь, агент Малдер, – едва не подавился словами Скиннер.
Он повесил трубку, не дав агенту вывалить на него еше кучу теорий и вопросов.
Расмуссен. «Паттон ГенТех». Опубликованное несколько лет назад исследование и больше ничего. Что-то подсказывало Скиннеру, что спроси он в «Райс и Слоун», те подтвердили бы, что «Паттон ГенТех» пользовались их услугами и как-то раз при согласовании бюджета лаборатории было рекомендовано прекратить финансирование программы Расмуссена.
Разумеется, из-за «отсутствия ощутимых результатов.
И, разумеется, ответственным за это бухгалтером наверняка была Трэйси Мэллой.
Похоже, исследования доктора все же увенчались успехом, и теперь он решил это продемонстрировать, а заодно и отомстить.
Но Мэллой выжила, а это означало, что нужно ждать нового нападения.
Скиннер нахмурился и взглянул на часы. Почти полдень. До вечера достаточно времени, чтобы заехать домой, помыться, переодеться, перекусить и подготовиться.
А по пути можно было заглянуть в цветочную лавку. Шерон не выставит его за дверь, если он появится на пороге с букетом роз. По крайней мере Скиннер на это надеялся.
Университетская больница Джорджа Вашингтона. Вашингтон, округ Колумбия. Суббота, 00:13
Скиннер проснулся, когда было чуть за полночь. После ужина он расположился на стуле у двери в палату Мэллой и сам не заметил, как задремал. Теперь он прищурившись оглядывался по сторонам и пытался понять, что его разбудило.
Кругом было темно. Почему? Это же больница, и в реабилитационном отделении свет должен гореть даже глубокой ночью. Но света не было. Его окружала тьма.
Плохо дело.
Странным, неправильным казалось и то, что рядом никого не было. Если произошла авария или короткое замыкание, персонал больницы должен был как можно быстрее исправить ситуацию, убедиться, что жизнь пациентов вне опасности. В этом отделении находились пациенты, уже идущие на поправку, и, следовательно, ни один из них не был подключен к системе жизнеобеспечения. Тем не менее некоторым требовалась регулярная подача инсулина, и забота о них должна была стать первоочередной задачей. Должно быть, медсестры пока заняты поиском медикаментов и обходом нижних этажей. Возможно, они-то его и разбудили. Скиннер был уверен, что вскоре кто-нибудь доберется и до его этажа, но пока он оставался в одиночестве.
Тут он услышал звук. Легкая, быстрая дробь – будто дождь. Что ж, Мэллой, один-ноль в твою пользу. Однако это не мог быть дождь. От звука по коже Скиннера пробежали мурашки, в ушах и глазных яблоках начался неприятный зуд.
Звук приближался. Через несколько секунд Скиннер уже мог разглядеть приближающуюся фигуру. Та двигалась, будто раздвигая перед собой сотканный из теней чернильный занавес, понемногу обретая форму и более явные очертания. Высокий человек – а это был человек – шел, постукивая перед собой длинной, толстой белой тростью, единственным светлым пятном в окружающей мгле. Скиннер догадался, что именно это постукивание и было тем так похожим на дождь звуком. Его снова передернуло. Если его догадка верна, то этот человек использует звук и порождаемое им эхо, чтобы мысленно воспроизводить картину окружающего мира. Как летучая мышь. И без того жуткая ситуация становилась еще более зловещей.
– Доктор Расмуссен, если не ошибаюсь? – обратился к незваному гостю Скиннер, поднимаясь со стула и засовывая руку в карман пиджака.
Двигаясь, он забыл о почти детской боязни темноты, мучившей его с момента, когда он проснулся и увидел перед собой кромешный мрак.
– Кто бы вы ни были, дайте мне пройти, – низким, мягким, но одновременно пронизывающим, словно зимний ветер, полушепотом сказал доктор. – У меня к ней дело.
– Не могу, – ответил Скиннер, окончательно набравшись смелости. – Доктор, уходите. Уходите, пока целы.
Доктор с улыбкой продолжал приближаться, простукивая перед собой путь и грациозно обходя стулья, тележки и каталки, несмотря на то что во тьме виднелись лишь их смутные силуэты.
– Не дождетесь, – сказал он с невозмутимостью, способной любого выбить из колеи.
Скиннер пожал плечами и, прогнав остатки страха, приготовился привести в действие свой план.
– Тогда вам крышка, – произнес он, включая зажатое в руке устройство.
Расмуссен мгновенно замер, склонив голову в смятении. Кончик его трости завис в воздухе менее чем в дюйме от пола.
– Что вы наделали?! – завопил он.
– Включил запись ультразвуковых волн, – ответил Скиннер, осторожно приближаясь к доктору и одновременно доставая из другого кармана нейлоновую стяжку. – Их издают бабочки-бражники, и они нейтрализуют эхолокацию летучих мышей. И вашу, как выяснилось, тоже.
Хорошо иметь друзей, особенно в Смитсоновском зоологическом парке. Чего только нет в их архивах. Туда-то Скиннер и заехал по пути в больницу.
Расмуссен бешено размахивал тростью по сторонам, но теперь он был так же слеп, как и Скиннер. Или даже больше – приблизившись, Скиннер заметил, что глаза доктора были мутными, бесцветными, словно подернутыми дымкой. Понятно, почему этот человек был столь одержим поиском средства от слепоты. Первым делом он рассчитывал исцелиться сам и добился этого. Жаль только, что следом он решил заняться местью.
Даже в темноте Скиннер легко уворачивался от взмахов трости. Улучив момент, он шагнул вперед и схватил ее, вырвав из рук Расмуссена. Свободной рукой он вцепился доктору в рукав, развернул Расмуссена спиной и подсечкой заставил упасть на колени. Теперь связать ему руки нейлоновой стяжкой не составляло труда.
Дело было сделано, и Скиннер тут же с ужасом представил, как будет донимать его Малдер, когда обо всем узнает.
Университетская больница Джорджа Вашингтона. Вашингтон, округ Колумбия. Вторник, 17:22
Через несколько дней Скиннер снова навестил Мэллой.
– Выглядите заметно лучше, – сказал он с порога.
На ее руке была гипсовая повязка, часть головы по-прежнему покрывал полиуретановый бинт, но большинство синяков уже сходили на нет.
– Лучше, – согласилась она, – но до полного выздоровления еще долго. Что ж, по крайней мере меня отпускают домой.
Вместо больничной робы на Мэллой была повседневная одежда – джинсы и футболка с длинным рукавом.
– Спасибо вам, – сказала она, сопротивляясь желанию отвести взгляд. – За то, что поймали Расмуссена. Остановили его.
Скиннер кивнул.
– Рад был услужить.
– Намекаете, что за услугу придется заплатить? Например, пощадить ваш ненаглядный проект?
Скиннер покачал головой.
– Нет, лишь хочу представить обоснования в его защиту.
Он бросил папку на койку рядом с Мэллой. Та открыла ее и хмуро покосилась на Скиннера.
– Это же дело о нападении на меня. Что это – какой-то новый изощренный способ шантажа?
– Отнюдь. – Скиннер скрестил руки на груди. – Несколько лет назад вы распорядились прекратить финансирование исследований этого человека, не зная даже его имени. Он продолжил работу и пришел к поистине невероятным, сказочным открытиям, после чего решил отомстить. Отдел «секретных материалов» занимается как раз такими делами – порой необъяснимыми с точки зрения логики, последствия которых несут долговременный и не всегда явный характер. Вот почему эта программа должна жить.
Мэллой раздумывала над этим, перелистывая страницы дела. Наконец она кивнула.
– Вы меня убедили, – согласилась она. – Я привыкла вести дело с цифрами, для меня важна прибыль и конкретные результаты. Но я допускаю, что должны быть люди, которые ведут дела… подобные этому… по-другому. Хорошо, ассистент директора Скиннер, я не стану закрывать ваш проект.
Скиннер едва сдержал победную ухмылку.
– Спасибо. Скорейшего выздоровления.
Выйдя из палаты и спустившись в фойе, он задумался.
Поначалу он защищал «секретные материалы» из чистого упрямства, словно пес, не желающий расставаться с давно обглоданной косточкой. Однако он уже давно понял важность этой программы, а теперь знал, как донести ее значимость до других.
Вот бы и Шерон осознала, как важно ему перестать ночевать на диване в прихожей. Но Скиннер подозревал, что тут даже Малдер ему не помощник.
А вот шоколад – вполне. Горы, горы шоколада.