Глава 4
Первое время я держалась напряжением, шоковой собранностью, а чуть попривыкла к своей новой жизни, и вот, пожалуйста – впала в какое-то меланхоличное отупение, расклеилась.
Тянулся уже третий день моей новой жизни. Проходя мимо зеркала, я каждый раз вздрагивала, уверенная, что рядом со мной вдруг материализовалась на миг незнакомка. Когда я тянулась за каким-нибудь предметом, то пугалась собственной руки. Казалось, я сижу в чьём-то чужом теле и управляю им. Рука была незнакомой, слишком худой, даже костлявой, удивительно рельефной. Под кожей пролегали жёсткие мышцы, тоненькими змейками тянулись вены, а пальцы, казалось, растут не из ладони, а сразу из запястья – до того сильно выпирали из-под кожи тонкие косточки. Если я поднималась по ступеням, то видела острые коленки и загорелые ляжки, слишком худые, чтобы быть моими. Когда мне случалось улыбнуться, в голове тут же проносилась мысль о том, какие белые и красивые теперь у меня зубы.
Я всё никак не могла привыкнуть к жаре, и мне пришлось просто научиться жить с ней. Воздух казался таким тяжёлым и влажным, что лёгкие отказывались от него, я всё ждала, когда у меня вырастут жабры и станет легче дышать. Большую часть времени я проводила в каком-нибудь случайном месте – в кресле, в кровати, иногда даже на ступеньках террасы, поджимала под себя ослабшие вдруг ноги и сидела, застигнутая врасплох туманом задумчивости. Я часто бывала рассеянной и совсем не замечала, как течёт время. Часами могла сидеть на одном месте в полном бездействии и ни о чём не думать.
Артём как мог старался занять меня, развлечь и отвлечь. Рассказывал мне что-то, предлагал съездить куда-то, посмотреть то или иное место, поесть в каком-нибудь ресторане, но я не могла заставить себя остаться с ним наедине. Избегала его. В основном находилась в своей комнате, с диковинной штукой – планшетом на коленях, делая вид, что изучаю новости за последние шесть лет. Изучать было что, но я всё больше сидела, глядя сквозь погасший экран, погруженная в своё прошлое.
Меня терзало ощущение, что прежде я была занята каким-то важным делом, которое занимало все мои мысли и про которое я забыла теперь. Порождало его чувство постоянной тянущей пустоты, чувство того, в моей жизни чего-то очень и очень не хватает. Несколько раз принималась плакать. Размазывала слёзы по щекам и не могла понять: почему я плачу? По какому поводу? Начинала чувствовать себя глупо, и это чувство собственной неразумности было тем единственным, что хоть немного отрезвляло и успокаивало. Я придумывала для себя массу разных идиотских и не очень занятий, чтобы хоть чем-то заткнуть сквозящие бреши в своей нестабильной психике, однако противное до костей пробирающее ощущение голой пустоты никуда не исчезало. Оно всегда было внутри, как бы я ни исхитрялась замаскировать его.
– Не представляю, как можно вот так в одночасье собраться и покинуть насиженное место, не взяв с собой ничего? – вздыхала я, разочарованно перебирая скудное содержимое коробки из-под сигар.
– Пока мы с тобой в спешке собирались, наши друзья уничтожали документы, жёсткие диски, флешки. Всё, что несло хоть какую-то информацию о нас. Всё, что мы с собой прихватили, лежит здесь. Ничего, Лу, не переживай, наделаем новых фотографий.
– Ага…
Когда он уезжал по каким-то своим или нашим делам, я чувствовала себя свободнее, ходила по комнатам, как унылое привидение, подолгу стояла возле окон, глядя пустыми глазами на чужой для меня двор. Это так странно, когда за стенкой никто не живёт, и не ходит, и не стучит. Ни справа, ни слева, ни сверху, ни снизу. Никого. Нигде. Будто одна в целом мире. Холодное, несмотря на постоянную жару, чувство, непривычное и пугающее. Иногда, не очень часто, я выходила погулять в сад, сидела возле декоративного фонтанчика, смотрела как рвёт радугой мраморного дракона. Буквально. Лучи солнечного света преломлялись изрыгаемыми потоками брызг и превращались в маленькую радугу.
По сути, всё, что я теперь могу о себе вспомнить, можно уместить в ящик размером с небольшой гроб. И похоронить. Всё равно эти воспоминания никак не увязываются с нынешней реальностью, а значит, не очень-то и нужны.
Мы много гуляли по городу или по пляжу, но о прошлом разговаривали мало. Я почему-то никак не могла заставить себя довериться Артёму, почему-то мне казалось: что бы он ни начал рассказывать, правды в его словах будет немного. В основном обсуждали происходящее вокруг нас, архитектуру, погоду, местных жителей и их нравы, ходили по магазинчикам, покупали разные безделушки в дом и одежду для меня.
Вечерами прощались и расходились по своим комнатам. Потом я долго лежала в своей кровати, перебарывая страх засыпания, всё ещё боялась не вспомнить на следующее утро то, что было сегодня. Как только глаза слипались, как только я проваливалась в блаженное забытьё, этот страх снова выдёргивал меня на поверхность. Засыпала я лишь тогда, когда сил бороться уже совсем не оставалось. И тогда в моей голове вспышками мелькали яркие образы, проносились, как кометы по небу. Иногда они затягивали меня в себя, в вязкую неразбериху, в жуткий бедлам сна. Иногда я слышала чей-то голос, тут же просыпалась, но никого рядом не было, однако голос какое-то время продолжал звучать в моей голове, непонятный, приглушенный и будто бы на чужом языке. В такие моменты мне становилось жутко, казалось, будто так мои сны стремятся проникнуть в реальность.
Я вздрогнула и открыла глаза. На кровати кто-то сидел. Женщина. Тёмный силуэт на фоне темноты.
– Кто вы? – прошептала я, прижимая к груди одеяло.
Голова её шевельнулась, но ответа не последовало. Она внимательно изучала пустоту впереди себя, до меня ей не было никакого дела. Я не видела лица, но её фигура и осанка напоминали мне кого-то… Кого-то очень знакомого, очень близкого.
– Кто вы такая? – повторила я уже громче.
Голова её чуть опустилась и повернулась немного в мою сторону, будто она рассеянно соображала, не послышался ли ей мой голос. Теперь я видела её профиль, видела, как опускаются и поднимаются ресницы.
– Эй… – позвала её одними губами.
Она посмотрела мне прямо в глаза, и от этого взгляда меня пробил озноб. Я так часто вижу эти глаза! Эти чужие, но принадлежащие мне глаза! Это она – женщина из зеркала!
Она поняла, что я её узнала, и снова отвернулась к своим мыслям.
Почему так холодно? Я же не включала на ночь кондиционер! Воздух вдруг стал непригодным для дыхания, будто в нём летала ледяная крошка. Я старалась не дышать им и молча дрожала под одеялом, а она сидела на дальнем конце кровати и не обращала внимания ни на меня, ни на мои терзания. От неё исходил этот могильный холод, и мне было страшно, страшно от того, что, если она снова обернётся, я увижу кишащие червями пустые глазницы и белую оголённую кость вместо лица.
– Пожалуйста, уйди! – попросила я, стараясь ничем не выдать своего страха.
– Я уже ушла, – сказала она тихо.
– Нет! Ты сидишь тут! В моей спальне! – в моём голосе появились истеричные нотки.
Она снова повернулась ко мне, печально улыбнулась, потеребила краешек простыни.
– Я ушла, – повторила она и поправила волосы.
Я следила за ней, не отрываясь. В жизни не видела таких красивых волос. Длинные, густые, мягкие. И мягкие движения изящных рук, пальцы тонкие…
– Как тебе живётся? – прервала она мои мысли.
– Что?
– Как ты живёшь? Хорошо?
– Ну, допустим, хорошо. А тебе какое дело?
– Хорошо, что хорошо. Я… – голос её оборвался, она глубоко задышала, будто насильно успокаивая себя. – Я рада за тебя.
Мне вдруг стало её жалко. Жалость эта зародилась где-то в глубине грудной клетки и в одно мгновение горячим потоком разлилась по всему телу. Весь её вид кричал о том, что она глубоко несчастна и одинока. Так одинок может быть человек, отброшенный невиданной силой глубоко во вселенную, где кругом только темнота и пустота на миллионы километров вокруг. Ни до кого не достучаться, и никто не знает, где ты.
– А тебе как живётся? – спросила я и из вежливости, и из жалости.
Она долго молчала, постепенно всё сильнее сжимая в кулаке простынь, потом сказала:
– Нельзя было его слушать. Я должна была сделать это.
Голос, преисполненный отчаяния и сожаления, но твёрдый, как сталь.
– О чём ты?
– Я должна была…
Как быстро меняются её настояния и её интонации. Теперь она плакала.
– Не могу, не хочу ждать! Это было страшной ошибкой! Непростительной ошибкой!
– Что было ошибкой?
– Я застряла. Ничего не могу делать!
Я вслушивалась в каждое слово, но всё равно никак не могла уловить смысл.
– Мне жаль, но я совсем тебя не понимаю, – сказала я. – Расскажи мне лучше про Артёма. Он ведь твой муж?
– Муж?
– Ты ведь выходила за него замуж, а теперь мне приходится с ним жить. Расскажи мне о нём, он хороший человек?
– Да не пошёл бы он к чёрту? – фыркнула он с ненавистью и рассмеялась: – Артём! Это ж надо!
Меня удивила её странная реакция.
– Что с ним не так? – насторожилась я.
– Это он заставил меня! Только он виноват! Ненавижу его!
– Что заставил? Почему ненавидишь?
– Если бы не он… Я уже была бы там…
– Где там?
Её все время нужно было возвращать. Она мгновенно забывала обо мне.
– Где там?
– Всё сначала! – вдруг разрыдалась она, прислонив ладони к лицу. – В очередной раз всё сначала!
– Ты можешь нормально объяснить мне?..
Она отбросила с лица волосы, окинула меня спокойным холодным взглядом и набросилась. В один страшный момент она, как дикий зверь, вскочила мне на грудь и вцепилась в глотку. Я забилась под ней, пыталась кричать, пыталась вдохнуть хоть немного воздуха, раздирала ногтями кожу на её руках…
Проснулась я от своих же криков, села на кровати судорожно глотая воздух, всё ещё чувствуя сильные пальцы на своей шее. Я не знала раньше, что значит «холодный пот», но теперь я поняла. Тысячи и тысячи ледяных игл впиваются в тело, пронзают его насквозь. Этот пот начинает стекать по лицу, и рука сама смахивает капли. Через секунду в спальню ворвался Артём.
– Что случилось?
Он включил свет, подошёл ко мне, сел на кровать. Волосы растрёпаны, на щеке след от подушки, глаза тревожные.
– Кошмар, – выдохнула я. – Мне приснился кошмар.
– Уф, я перепугался! Ну ничего, – он гладил меня по голове, пока я бешено вращала глазами, – кошмар – это не страшно.
– Нет! Это как раз было очень страшно! От начала и до конца.
– И что же тебе приснилось? Ужасные ужастики? Монстры под кроватью?
– Нет, хуже! Мне приснилась она…
– Кто?
– Она вышла из зеркала и стала меня душить.
Артём нахмурился, погрузил пятерню в волосы, какое-то время ерошил их.
– Почему она стала тебя душить?
– Сказала, что я… Я ей мешаю.