Путешествие
Сменился ветер, нагнал тучи, словно в баллон сжиженного газа. Какие перемены несет с собой этот ветер? О каких переменах кричат чайки, живущие на крыше школы и оглушающие округу своим тревожным, протяжным покрикиванием?
Скрипит кровать, и в душе тоже будто что-то поскрипывает, поднывает, и болит где-то справа в груди.
Тучи, тучи, нависшие, серые, беременные дождем, с темно-хакистыми подпалинами, кое-где с розовым воспалением заката. На сей раз чайки предвещают дождь с сильным ветром, который и нагнал сюда все эти дородные тучи.
Град сыпется крупинками, словно свадебными конфетти, но нет, это обиды зимы на весну, пришедшую так рано, осквернившую холод своим неуместным теплом. Но старушка зима еще и не такое видала, собралась с силами и подняла восстание против узурпаторши. Схватка равная, средства разные. В такое время только ветер заглядывает в окна домов, настежь раскрывает форточки, оставленные щелки приоткрытых окон, будто выметая из домов все лишнее, весь мусор и грязь, принося кому-то простуду, а кому-то облегчение, но есть и такие, у которых он уносит последнее дыхание.
Смерть похожа на преступление с тысячью исходов или на дверь, за которой кроются тысячи ходов. А тут многолюдно – кто-то спешит, кто-то уже еле плетется, проклиная все и вся, растратив все силы, есть и те, кто ничего не понимает, они в ступоре – куда идти, зачем, будет ли от этого блуждания какой-то толк? Ни табличек, ни указателей – блуждающий свет, как при бомбежке в катакомбах. А где же туннель со светом, где же направляющий голос? Хотя и так все понятно. Еще рано, нужно навестить кое-кого, кого-то такого знакомого…
Черт из коробочки
В каждом из нас, в самом укромном уголке нашей сущности есть мa-а-ленький чуланчик. В нем лежит много всякого хлама и крошечная коробочка разноцветного резного дерева. В ней живет чертик, это наш собственный маленький чертик, который иногда выскакивает из коробочки и творит всякие разности, за которые нам частенько бывает стыдно впоследствии. И если вовремя его не приструнить, он станет выскакивать все чаще и чаще, и, наконец, загонит нас в эту крошечную коробочку, из которой не так легко выбраться, как забраться в нее. Поначалу кажется, что это просто расшалившийся маленький ребенок, который, по сути, не делает ничего дурного, он просто живет своими инстинктами и делает только то, что хочет.
– Но так ли это хорошо, чтобы закрывать глаза на его мелкие шалости?
– Нет, надо загнать его под лавку!
– Лучше подружиться, чтобы он не стал потом самостоятельной Единицей Сознания, то есть, чтобы не произошло раздвоение и уже натуральное главенствование патоличности. Нам это надо? Нет.
– Но как же трудно взять его за шкирку, швырнуть в коробочку; тогда давайте поговорим с ним.
– Но он ускользает, он играет, дурачится, тогда давайте учиться с ним жить, сотрудничая. Выпуская на время, зная, что его час – после передачи Спокойной Ночи – и он обязан отправиться спать, пусть учится дисциплине, как это ни банально звучит.
– Мы будем приручать его как дикого звереныша, это вовсе не значит, что он станет совсем ручным, однако, коль скоро он живет в нас, пусть живет по нашим правилам. Но все в меру, рамками тоже можно задавить, нужно лишь определить границы. Грань – за которой пропасть.
Битва равная, как подрос наш чертик, каким сильным он стал, но с некоторыми людьми ему не сравниться. За жизнь в каждом накапливается…
Капля яда
Повесь свою решимость на гвоздь и улыбайся… улыбайся. Так, чтобы скулы заныли, и страшно заболела голова. Ничего не делай, только улыбайся, так тебе будет удобней и радостней дожить свой последний миг. Ты притворялся всю жизнь, так зачем кривляться перед смертью. Если ложь для тебя – это правда, если боль ты наковыривал сам, наковыряй себе и смерть с пафосным названием, с готической архитектурой, тебя все равно никто не запомнит, ты все равно никому не нужен – так паясничай, тогда в людские, по сути, птичьи, мозги залетит твое гламурненькое шоу и вылетит. Ты – целлофан в целлофановой империи, ты – такой же, как все. Инкубатор человеков-целлофанов работает вовсю. Поэтому никогда никому не будет никакого дела ни до тебя, ни до твоей никчемной смерти, ровно как и жизни, а раз ровно – значит, ты и не рождался вовсе.
А теперь забирай свою решимость – и уходи. Меня тошнит от мертвечины.
Хватит визитов, хватит сожалений, их отмерили ровно столько, чтобы хватило. Ну – в путь; он будет долгим – пора, для твоей души наступает пора…
После дождя
Дождь уже прошел, точнее, он не переставал. Он не начинался и не кончался, он просто был, и только когда она перестала его воспринимать – он закончился.
Она стояла на краю разрытой могилы; кучковатая грязно-коричневая земля и эта мокрая яма – ее удел? Это уже слишком. Она не просила вскрывать себя от горла до пупка, не просила мазать лицо и руки отвратительно воняющим составом, от которого она походила на престарелую проститутку, никогда не умевшую наносить макияж, не просила нелюбимое платье на себя напяливать, не просила класть себя в ящик, не просила заколачивать крышку и бросать в эту выгребную яму для отходов человечества.
Она огляделась по сторонам – нет!…Наверное, они тоже всего этого не хотели, а их скорбящие родственники стараются выращивать на могилах цветы, как на клумбах, многие стараются засыпать гравием, засеять травой, которая не желает расти на глине. А другие – просто закатывают в гранит, чтобы навсегда стереть из памяти, чтобы отрезать все пути к отступлению, чтобы навечно гнил и перегнивал храм души.
Она сошла с отвала земли и зашлепала дальше… босиком по лужам… странно, но окружающая грязь к ней не приставала, и ее ноги по-прежнему оставались чистыми, только саван болтался рваными краями, у нее, наверное, был видок, как у городской сумасшедшей… но разве это было так важно?
Главное, что дождь уже закончился… слезы высохли…
Ее путь лежит дальше… и она идет дальше…
К началу нового дождя и к его концу, к концу и к началу…
Она уже пришла к месту назначения, теперь перед ней…
Очередь
…здесь много очередей. Одна – за несбывшейся мечтой. Кто-то стоит за проглоченными, как здесь говорят, часами, за минутами, потраченными впустую, почему-то именно теперь их стало не хватать. Кто-то стоит за новой жизнью, которую всем так хотелось начать, да вот все старая мешала. Однако, может, все это еще одна очередь – за воспоминаниями, которых никогда не было. Они нынче в цене. И все вокруг рассказывают одну и ту же нудную историю на разные лады. Что самое смешное, у этих очередей нет ни начала, ни конца. Никто не знает, когда же его очередь подойдет, и подойдет ли когда-нибудь. В них не встают и не выходят, хотя, возможно, это еще одна очередь в бесконечность, за бесконечностью… против нее… во имя нее…
Да, много здесь очередей. Есть даже очередь за мертвыми цветами. Кому и зачем они нужны?.. тем не менее – она есть, правда, говорят, в ней, мертвые цветы достаются только мертвецам.
Каждому по его справедливости.
Кто-то стоит за жизнью, да еще и не для себя. Для себя – это запрещено, да и вообще редкость. Но стоят в затылок…
Здесь времени нет – иначе бы его расхватали, а пустота – она никому не нужна, ее много. Она повсюду – вокруг и внутри, и только очередь поддерживает в ком-то тлеющий огонек желания, но и оно начинает напоминать сумерки или смятение, но это не столь важно…
Важно, чтобы очередь была!
В жизни, как и после нее, все очень переменчиво. Один день тебя разочаровывает, утро другого – воодушевляет. Опускаются руки, а потом снова поднимаются – такова наша бесконечная жизнь, бесконечное путешествие по мирам и сознаниям. Мы учимся на чужих и своих ошибках, мы меняем себя и других, мы можем стать спусковым крючком, скальпелем, бинтом или бальзамом. Просто, мы забываем, что жизнь не одна, но переписать набело ничего не удастся. Есть повороты, после которых уже нет возврата, путь один, хотя возможностей масса, впрочем, как и невозможностей.