13:52 – 14:05
– Свобода ценою лапы, – пробурчал Никанор себе под нос, выходя из минутной задумчивости.
– Что вы сказали? – спросила Полина.
– Волк, попавший в капкан, отгрызает себе лапу. В этом вся психология хищника.
– Откуда вам известна вся психология хищника, Никанор Ефимович? – естественная улыбка украсила лицо девушки.
– Оказавшись в западне, серый разбойник не издает ни звука, лишь иногда огрызается или испускает чревное клокочущее рычание.
– Ррррррр… – убедительно проиллюстрировал Чесс.
– Кричащего, паникующего неудачника звери убивают сами. Как водится, после поимки волка, капкан от зубов хищника в засечках и вмятинах, будто по нему долбили долотом. Участь жертвы для хищника просто неприемлема. Так что, идея трансформации волка в овцу хоть и допустима, но с большой натяжкой. «Вечный муж» – врожденный тип.
– Вечный муж? – переспросила Полина, со всплеском интереса в улыбающемся взгляде. – Это вы хорошо сказали, в самую точку.
– Это не я сказал, а Достоевский. Неужели ты не читала?
– Нет.
– Тогда завидую грядущему удовольствию. На мой взгляд, одна из лучших интерпретаций поведения хищника и жертвы в мировой литературе. Как утверждает дядя Федор, «вечный муж» – это всегда неинтересный, скучный, нелепый раздражающий тип. Сущность его состоит лишь в том, чтоб быть в жизни только мужем и больше ничем…
– «Такой человек рождается и развивается единственно для того, чтобы жениться, а женившись, немедленно обратиться в придаточное своей жены…» – подхватил Чесс.
– Одним словом, как всегда гениальный текст классика, полный фарса и сарказма над институтом брака, с безоговорочным и жестким вердиктом: «Люди не меняются».
– Ну, если уж такова участь рода человеческого, – протянула Полина, – то мне ближе Вознесенский:
«Запомни этот миг.
И молодой шиповник.
И на Твоем плече прививку от него.
Я — вечный Твой поэт и вечный Твой любовник.
И — больше ничего…»
– Мышь мне в порт! – Чесс рассыпался в рукоплесканиях. – Вот это трибьют!
– Все-таки это удивительное дело, когда текст рождается от движения пера, когда каждое слово выводится вручную, когда образы наполняются жизнью.
– Люди уже отвыкли писать ручкой или карандашом, – согласился Никанор, – нынче книги настукиваются исключительно на клавиатуре. Скопище безграмотных мастеров клавиатурного соло изо дня в день строчит с бешеной скоростью доносы на собственную бездарность.
– Сегодня, Никанор Ефимович, строчат все: кто в командной строке, кто в текстовом редакторе, кто в соц-сетях. Один мой знакомый рифмоплет набирает свои «сложносочиненные» тексты прямо на мобильник в кармане брюк.
– Чудные дела, господа! Экая сексуальная девиация – мобильная мастурбация, – выпалил Чесс живым манером, запальчиво, имитируя любопытство. – Забавная подтасовка, не находите?
– Держите себя в руках, поручик, – сказала Полина нарочито сдержанным тоном и укоризненно покачала головой. – Шутки шути, а народ не мути. Люди, между прочим, свой почерк теряют – индивидуальности лишаются.
– Причем самооправдание этому они находят в информационных перегрузках и в задачах справиться с любым цейтнотом, – Чесс скорбно возвел взор к потолку, – то есть, отмести все ненужное и уложиться в дедлайн.
– Весьма сомнительное оправдание, – Полина нахмурилась. – Находясь в постоянном дедлайне, и Достоевский гнал строку, не имея времени на доработку текстов, как это делал, к примеру, граф Толстой, переписывая их по сто раз и шлифуя неровные грани, и, тем не менее, не берусь ручаться за остальных мужей, но Достоевский вечен.
– А знаешь, он ведь для меня не просто писатель, – спокойно произнес Никанор с какой-то неожиданной завораживающей нежностью.
– Что значит «не просто»? То есть он еще и…
– Мой внутренний камертон, если угодно – целитель.
– В каком смысле? – удивилась Полина.
– Помнишь, ты как-то говорила о направлении в традиционной восточной медицине, в котором воздействие на организм осуществляется специальными иглами через особые точки на теле. Считается, что эти точки расположены на меридианах, по которым циркулирует жизненная энергия Ци, а все меридианы составляют единую функциональную систему.
– Конечно, помню. Когда Ци перестает двигаться свободно, появляются застои, ослабевает течение энергии по меридианам, что приводит к дисбалансу в организме и человек заболевает. Собственно, для восстановления равновесия и используется акупунктура. Но, причем тут Достоевский?
– Притом, что писательство – это то же самое иглоукалывание, вот только вместо кожи выступает бумага, а вместо иглы – перо. От степени мастерства владения пером и зависит сила целительного эффекта. Поэтому, настоящих писателей отсеивает не столько время, как это принято полагать, сколько различные эпохи застоя в меридианах бытия, будь то период пассивного состояния общественной или индивидуальной жизни, замедленного развития экономики, упадок, сопровождающийся коррупцией, моральным и духовным разложением, деградацией личности – всегда возникает потребность в писателе, который поможет перераспределить жизненную энергию и разблокировать каналы. Достаточно укутаться покровом его страниц и ощутить живительные покалывания его пера. Тексты Достоевского – это кожа, в которой я живу.
Полина озорно блеснула глазами.
– Так вот, значит, откуда у месива невежественных людей такая тяга к нательной письменности.
– И не только в уголовной среде, где они выполняют функции знаковой системы, но и среди вольной молодежи, которая с большим интересом относится к известным изречениям и высказываниям на философскую и любовную тематику.
– «He, who does not love loneliness, does not love freedom24» или «Love is all you need25», – последней фразой, Полина пропела мелодию знаменитого гимна хиппи26.
– Большинство текстов пишутся на английском или латинском языках, несмотря на то, что латынь – язык древний и на сегодняшний день считается мертвым. Тем ни менее, крылатые фразы на латыни продолжают завораживать.
– Завораживать чем?
– Сказать сложно. Быть может, своей уникальностью, а быть может и обаянием ушедшего времени.
– Выходит, что процесс нанесения на тело печатей и штрих-кодов перманентного свойства – не просто рекламный модуль, вызов обществу или стремление к индивидуальности?
– Разумеется, нет. Это интуитивное, искаженное, примитивное по форме своего проявления желание, в буквальном смысле, на собственной шкуре ощутить сквозь нетленность времен ту самую, врачующую «прививку на плече».