13:42 – 13:51
Перемена в облике Никанора вдруг напомнила девушке мимику персонажа одного новогоднего фильма, когда вместо хмурой, неприветливой физиономии в мгновение ока появлялось симпатичное дружелюбное лицо. Эта двухсерийная комедия – главный объект коллективного ностальгирования по «совковому» образу жизни, – долгие годы являлась бессменным инструментом синхронизации народного сознания. Запускаясь по традиции в канун Нового года, данный образец киноискусства спаивал воедино весь честной народ до состояния абсолютной податливости, а затем, как бы перенастраивал его на волну экономического подъема и светлого будущего. Точнее, настраивал не сам фильм, а так называемый Subliminal message в виде дополнительных кадров – гипнотическое внушение, ровно на год, вступающее в силу с последним боем курантов. Вследствие этого достаточно продолжительный период новогодние обращения исходили от двух ликов одной сущности, попеременно сменяющих друг друга.
Никанор Саблезубов, возглавлявший на то время ведущее политическое PR агентство страны, и напрямую причастный к разработке данной сублимальности, на свой страх и риск (хотя не находил в этом ничего оскорбительного) нарек эту сущность «Двуликим Анусом», поскольку в древнеримской мифологии подобное явление уже имело место быть и носило схожее название.
Двуликий Янус – бог хаоса, входов и выходов, различных проходов, а так же начала и конца, – изображался с двумя лицами, обращенными в противоположные стороны. Одно лицо, молодого безбородого человека, было устремлено в будущее, другое лицо, бородатого старца – обращено в прошлое.
Разница во взглядах – вот в чем, по мнению Никанора, заключалось главное отличие современного властителя от древнеримского божка. «Господствовать – вовсе не значит смотреть в разные стороны. Господствовать – значит смотреть в одном направлении», – так давешний глава PR агентства определил (не вслух, конечно, а про себя) политическое кредо двуглавого идола. Хотя, достоверности ради, надо заметить, что периодически лики все же поглядывали друг на друга скрытно, украдкой из-под опущенных век, обменивались подозрительными взглядами, делились информацией.
Надлежит пояснить, что замена заглавной буквы в имени была обусловлена вовсе не полярностью взглядов, которую в пределах алфавитного порядка символизируют альфа и омега кириллицы, а острой проницательностью Никанора Ефимовича, который одним из первых ясно узрел, и не без оснований, а доказательно с фактами на руках, какой именно проход открывало для страны это лицемерное лжебожество.
Что также немаловажно: с именем древнеримского Януса, связано начало нового года. С именем же «Двуликого Ануса» у Никанора связано начало конца его карьеры. Однажды, в самый что ни на есть канун праздника, во время очередного новогоднего обращения, по неизвестной причине куранты остановились. Программа внушения не запустилась, и в ту же ночь, яростный коллективный «зверь» сбросил гнет длительного заточенья, разорвав цепи, вырвался на свободу. Прозревшие народные массы, единым духом, сплотившись в вооруженном восстании, свергли идола – самодержца, которому долгое время поклонялись в слепом упоении. Вернее сказать, они вообразили, как это всегда и бывает, что свергли зло, уничтожив лишь его очередную ипостась. Смена режима – это всегда пластическая операция демона власти. Можно лишь временно обезвредить его, сбросив ненавистную личину, но он обязательно вновь предстанет перед укротителями, вернувшись в новом обличье.
В отличие от Никанора Ефимовича, который по иронии судьбы угодил в черный список и уже никогда не возвращался на работу.
– В природе так заведено: ты либо охотник, либо жертва, и это неизбежно, – разъясняла Полина. – Хороший охотник должен знать до тонкости психологию своей добычи. Вот, к примеру, те же тигры – мало кто ведает, что их главным оружием являются не когти и клыки, а гипноз. Приметив жертву на охоте, тигр начинает производить звуки низкой частоты, наводящие такой ужас на бедную особь, что она впадает в состояние оцепенения, а он с легкостью перегрызает ей глотку.
– Показательный пример, – заметил Чесс. – С одной стороны тигр вовсю старается не угодить в поле зрения жертвы, с другой – привлекает иной вид её внимания.
– Верное дело! – подняв голову, возликовал Никанор. – Оставаясь вне фокуса внимания, он подключается к приемнику добычи. Но иногда для подключения необходимо как раз наоборот – оказаться в фокусе.
– Как это проделывают змеи, – сказала Полина голосом более сухим, чем ожидала сама. – Они способны ввести жертву в состояние остолбенения движениями и взглядом, хотя сами практически слепы. Руководящими инструментами ориентации в пространстве у них являются чувствительный язык и обоняние.
Закрыв глаза, она вдохнула тонкий аромат влажного тропического фрукта, а затем, нежно проведя по нему языком, добавила:
– Скажите, разве это может не распалять? По-моему, в хищниках заложена особая первобытная страсть, повышенная чувствительность дикаря. Уж вам-то, Никанор Ефимович, должно быть известно, кто тайно посещает во снах телесно-раздосадованную женщину.
Никанор согласно кивнул головой:
– Хищный зверь – маститый символ.
– По сути, каждый мужчина – это охотник, и не только за провиантом или представительницами слабого пола.
– Биологически слабый пол – это как раз мужчины, – вмешался Чесс. – Научный факт. Хотя правильно будет сказать иначе: женщины – это основной пол, а мужчины – экспериментальный.
– Экспериментальный? – Никанор негодующе сверкнул глазами.
– Биологическая структура человека как вида продолжает меняться. Поначалу генетические новшества затрагивают только одну его половину, отвечающую за привнесение в генотип информации об изменениях, и лишь после этого переходят к женщинам, отвечающим за сохранение генов.
– Что это значит? – спросила девушка.
– Это значит, что, если завтра человеку по какой-нибудь причине потребуются рога или копыта, то первым делом они отрастут у мужчин.
Полина расплылась в улыбке:
– Звучит довольно удручающе, но как бы там ни было, для любого охотника ценность трофея определяется его затратами. Чем больше времени и сил уходит на добычу, тем больше восторг от обладания.
– То есть ты подводишь к тому, что именно нежелание расходовать эти ресурсы приводит к сокращению хищников? – спросил Никанор.
– Поначалу мне казалось, что так оно и есть, но со временем я пришла к другому выводу.
– И к какому же? – Никанор принял позу заинтересованного лица.
– Трусость. Простая человеческая трусость. Если говорить в поведенческих терминах – это стремление к надежному стабильному центру. Некоторые, по трусости, чувствуя себя довольно неуютно, сбиваются в небольшие стаи, причем самого разного характера – будь то присоединение к многочисленным клубам, ассоциациям, церковным общинам или политическим партиям. Некоторые избирают наемное рабство, обеспечивающее стабильность дохода и ярма на собственной шее. Большинство же из них, вскормленные и заклеванные благоволящей матушкой, спасаясь бегством, охмуряют захудалую самку, однажды, по глупости, принявшую их ухаживание и заключают с ней священнодолженствующий, марьяжный договор, что, в сущности, оборачивается расторжением соглашения с иной матушкой – природой. Вряд ли у неё были подобные планы на их счет.
Облокотившись на руку, Никанор слушал вежливо, с непомерным любопытством во взгляде, который, несмотря на различимую в нем доверчивость и наивность был пронзителен и испытующ. Полина не унималась.
– Сужать сексуальный рацион в одну точку, да еще возводить это в ранг целомудрия – просто-напросто криводушие, фарс. Природа многолика и разношерстна, она не прощает монотонности и однообразия, не терпит двуличия, – слова прозвучали искренно, но по-детски наивно и простодушно. – Совсем скоро этот окольцованный волк – глава семейства и домовладыка, начнет метаться и скулить, как раненый зверь, не находя помощи; затем повизгивать, как неподвижный хряк, набивая брюхо харчами и утрамбовывая их помоями с телеэкрана; наконец, приняв своё положение и окончательно смирившись со своей участью – заблеет овцой. Трансформация завершена.
– Жестко! – выпалил Чесс и уткнулся головой в подушку.
– Самое страшное, что они напрочь лишаются способности открыто протестовать. Весь их бунт сводится к агрессивному сарказму и издевкам. На большее они не отваживаются. Никаких попыток улучшения своего состояния. А ведь они хотят быть дикими.
– Ты говоришь о выученной беспомощности, – снова раздался голос кота. – Помещаешь крысу в металлическую клетку, без предоставления возможности избежать болевого воздействия, и в течение определенного времени подвергаешь стимуляции электрошоком. Затем переносишь в клетку с низкой перегородкой, через которую она может с легкостью перепрыгнуть и избежать мучения. Однако вместо этого крыса ложится на дно и, поскуливая, переносит удары током все большей и большей интенсивности.
– И эта беспомощность наиболее часто выдается за брачные узы безгреховности. Корчат из себя верующих, святош, в то время как истекают слюной от ненависти к окружающим. Убеждают себя, что учатся ходить по воде, а сами в дерьме по горло. В этой субстанции, сколько не барахтайся, сливки не собьются, – Полина поджала губы, лицо её исказила гримаса брезгливого отвращения. – Была такая пытка в Италии: на повозку водружалась бочка с экскрементами, в неё помещали узника, а рядом становился палач, который, периодически размахивал над бочкой мечом. Так этому бедолаге приходилось каждый раз нырять с головой в помои, и так целый день. Если оставался в живых – отпускали.
– Вполне гуманно и даже изящно, – проурчал Чесс себе под нос. – У человека хоть выбор был. Дерьмовый, конечно, но выбор. Непонятно только, на кого ты бочку катишь, и причем тут брак?
– Брак – это та же бочка, только снизу её безустанно подогревает пламя семейного очага, вместо меча – позывные природы, а жертва и палач – одно и то же лицо. Как озарит над головой манящим блеском клинок гормонального счастья, так у этих жалких существ случается морально-этическая диарея. Вот и варятся две половинки в собственном соку, смрад от этого за версту.
«Жертва и палач – одно и тоже лицо, – повторил Никанор про себя. – Порой и не знаешь, что страшнее: одно существо с двумя ликами или один лик с разными сущностями?»
Сделав вид, что не заметил сарказма в голосе, он произнес сочувственно:
– Прикрытие трусости и беспомощности религиозной проповедью – защитный механизм довольно универсальный…
– В наше время, Никанор Ефимович, куда ни плюнь – одни проповедники.
– Ничего не поделаешь. Богобоязнь, конечно же, не панацея от неразличения смыслов, но должно же хоть что-то смягчать душевные терзания этих агнцев. Обустройство загробного пространства – их болеутоляющий религиозный фэн-шуй.
– Зрит в корень Саблезубый, – отметил Чесс и положил голову на колени Полины, угодливо глядя ей в глаза.
– В какой еще корень? – удивилась девушка.
– Изначально фэн-шуй являлся искусством украшения могил. Это позже практику стали использовать для постройки городов.
– И все же, каждый роющий себе могилу, надеется наткнуться на клад господень, – произнес Никанор с каким-то благоговейным трепетом. – Мне видится отсюда и название – кладбище. В любом случае, как говорится, не нам судить.
Полина тяжело вздохнула.