2-й пролог, объясняющий книгу
В детстве я стал учить греческий язык, но выучил только алфавит, потому что меня сманили другие увлечения. Так, я стал составлять картотеки королей и императоров по странам, одновременно классифицируя растения по семействам, с приложением рисунков, переведенных мною на кальку, из взятых в библиотеке книг по ботанике.
Еще меня увлекали одновременно: мореходство, история, исторические личности, геология, и вообще, занятий моих было не счесть.
Лет в пятнадцать я влюбился в поэзию и меня стали привлекать девки, но природные наклонности не исчезли и продолжали проявляться.
Привлекали меня ситуации и личности и знания таинственные, стечения обстоятельств необычайные, гипотезы безумные.
Впоследствии, помню, бродя по римскому Форуму в декабре 1974-го, нюхая старые стены и водя пальцами по мрамору (я даже на землю ложился рядом с древностями), я упорно отказывался верить в седую древность всех этих «терм», Колизея и других римских построек.
…Этого заряда подозрительности неверия хватило мне на многие десятилетия.
К тому старому неверию прибавилось и новое неверие. Так, я не поверил в неподвижность военного дела, в то, что изобретательство военных машин подозрительно остановилось на пороге между последними столетиями до новой эры и не развивалось приблизительно до XI века новой, когда, наконец, появился арбалет. То есть тысячу с лишним лет, получается, ничего не изобретали? Целых 1300 лет?
Да не могло этого быть!
Между тем я сумел к середине жизни себя кое-как дисциплинировать и потому успел создать довольно большое количество стихов и прозы. Специалисты по литературе находят мои достижения значительными. Сам я скорее воспринимаю мои достижения как должное.
В конце 80-х – начале 90-х годов я увлекся войной и политикой. Отсидев в тюрьме, я вдруг опять заболел моей детской болезнью, а именно увлекся многими тайнами сразу, в результате появились такие книги, как «Ереси» и «Illuminationes».
И сейчас я только и жду повода, чтобы сбиться с дороги и опять раздробить мои интересы. И сладострастно увлекаться всем и сразу.
Эту книгу населяют таинственные египтяне в льняных одеждах, обритые и надушенные. В ней пробегает похотливый молодой Фауст в колпаке чернокнижника. И соревнуется с постным Лютером на общей для обоих площадке – в городке Виттенберге, Германия.
В персонажах этой книги числятся пульсирующие черные дыры, пожирающие материю, как поймавшие насекомых и ящериц плотоядные цветы тропиков. Так же как и планета Земля, с температурой ядра свыше пяти тысяч градусов несущая нас на чудовищных скоростях, 107 тысяч километров в час, по вокруг солнечной орбите, и скромные около полутора тысяч километров в час вокруг своей оси.
Египтяне и черные дыры соседствуют с размышлениями о предметах странных, старомодных и вопиюще бесполезных, так, об эпифизе. (Эту шишку в головном мозге в прошлом считали обиталищем души.) Или о «Франкенштейне», первом в истории романе о сшитом из кусков человеке, написанном две сотни лет назад. Случай, так же как и время, – предметы моих размышлений.
Лекции об истории войн и оружия убийств соседствуют с гипотезой о том, что два великих изобретателя, Архимед и Леонардо да Винчи, якобы разделенные во времени на 1800 лет, на самом деле – одна историческая личность, поскольку изобретения их фактически идентичны.
Арийские племена в этой книге вторглись в теплую Индию, Фридрих Великий играет на флейте и выводит породу прусских гренадеров и ссорится с отцом королем и с Вольтером, чудаковатый философ Григорий Саввич Сковорода бродит по городкам Воронежской области, где уже живут с ним рядом мои прямые предки… «Всякому городу нрав и права, Всякий имеет свой ум голова…» Гамлет простенько убивает Полония шпагой через занавеску и сурово и грубо отчитывает свою мать королеву Гертруду, всего лишь помогавшую дяде Гамлета убить своего брата – ею нелюбимого мужа.
Христос, оказывается, был греком, а его апостолы – парфянами, а не иудеями…