А. Л. Литинский. Формирование этнического самосознания афроамериканцев в XX в
Афроамериканцы – этническая общность, сформировавшаяся в результате ввоза рабов из Африки на территорию сегодняшних США в XVII–XIX вв. В руки работорговцев попадали представители самых разных народов Западной Африки, говорившие на разных языках и принадлежавшие к разным культурным традициям. В Америке они практически полностью утеряли связи с родным континентом и переняли язык и культуру своих бывших рабовладельцев.[109] Получив свободу, чернокожие продолжали жить в государстве, власти и население которого не соглашались считать их полноценными гражданами.
В этих условиях естественным было начатое в конце XIX в. создание собственной, афроамериканской национальной идентичности: «зеркальным отражением расизма становится то, что его жертвы вынуждены воспринимать самих себя как некое целостное и закрытое сообщество».[110] Это совпало с общемировым процессом (конца XIX – начала XX в.) формирования национального самосознания у многих колониальных народов. Для афроамериканцев, как и для других народов, оказавшихся под культурным и экономическим контролем белых, было характерно желание завоевать культурную и духовную независимость. Свои поиски в этом направлении они вели, отталкиваясь от господствовавших в то время представлений. Представлений, естественно, созданных белыми.
Специалист по культуре растафари Н. С. Сосновский приводит такие примеры: один из основных образов античерной ксенофобии – «черный, только что слезший с пальмы», образ антибелой ксенофобии – «белый, только недавно вылезший из пещеры». Белые расисты считают, что чернокожие похожи на обезьян, а черные расисты – наоборот, что белые.[111] Известно, что Маркус Гарви, известнейший националистический деятель черных американцев, вел переговоры с Ку-клукс-кланом, считая клансменов «самыми честными белыми».
Представление о том, что чернокожий – это «изначальный человек», за спиной которого – тысячелетия культуры и цивилизации, а белые – непонятно откуда взявшиеся дикари, сумевшие подчинить себе мир только лишь наглостью, жестокостью и хитростью, постоянно фигурирует и в исторических, и в религиозных концепциях афроамериканцев.
Понятия нации и этнической группы очень условны, имеют много определений. Несмотря на мнение ряда специалистов, есть много факторов, указывающих на то, что афроамериканцы – это именно нация, а не этническая группа в рамках американской нации. Во-первых, очень спорно, существует ли вообще такая нация, как американцы. Но если и существует, она имеет явные англосаксонский и протестантский «бэкграунды». Так называемое дефисное сознание сохраняют многие народы, в течение нескольких поколений живущие в США (ирландцы, итальянцы, евреи, русские, украинцы, поляки и др.).
Во-вторых, стремление к обособлению угасло у афроамериканцев только в 1970–1990-х годах. Немало было проектов по репатриации в Африку, переселению в Канаду, созданию государства афроамериканцев в Латинской Америке, Африке или на территории одного из американских штатов. Или просто создания только черного штата в рамках США. В XIX в. даже большая часть аболиционистов была уверена в невозможности совместного проживания на равных правах черных и белых в одном государстве.
В-третьих, существует афроамериканское искусство, традиции, нормы поведения, отличающие черных американцев и от белых, и от представителей своей расы в других частях света. Существует афроамериканский диалект английского языка.
В-четвертых, афроамериканцы – практически однородная нация. Например, каталонцы и баски стремятся избавиться от испанского влияния, шотландцы и уэльсцы – от английского и т. п. Афроамериканцы не имеют проблемы этнических групп внутри себя, стремящихся стать отдельными нациями.
При создании собственной картины мира, оценке истории своего народа для афроамериканцев было (и остается до сих пор) важным дать оценку прошлому и настоящему «черного континента», степени необходимости связей с ним сегодня. Соответственно афроамериканцы сталкиваются примерно с таким набором вопросов: почему Европа смогла получить контроль над Африкой? Почему так получилось, что миллионы африканцев стали товаром для работорговцев? Как жили африканцы столетия назад? Можно ли сравнивать Европу и Африку в категориях «хуже» и «лучше»?
Нужно ли переносить африканские традиции в повседневную жизнь афроамериканцев? Есть ли необходимость если уж не уезжать обратно в Африку, то помогать африканским странам, создавать организации, отстаивающие интересы людей африканского происхождения по всему миру?
Нужно отметить, что афроамериканцы – это не полностью люди африканского происхождения. Еще в первой четверти XX в. крупнейший американский антрополог Ф. Боас пришел к выводу, что в результате сексуальных контактов с белыми в течение многих поколений американские чернокожие отличаются от африканских, а по некоторым своим антропологическим особенностям приближаются к белым американцам. По подсчетам другого американского антрополога – М. Херсковица и У. Дюбуа, уже в 1930-х годах три четверти афроамериканцев были мулатами.
Но об этом афроамериканцы не любят вспоминать, так как в подавляющем большинстве случаев расовое смешение являлось следствием принуждения черных женщин белыми мужчинами к интимным отношениям. Среди социальных низов афроамериканцев мулатов меньше, чем среди тех, кто смог попасть в средние и высшие слои американского общества, и этот факт использовался черными националистическими движениями. Афроамериканские националисты всегда не любили ярко выраженных мулатов, отказывали им в праве на африканское прошлое, припоминали существовавшую еще во времена рабства взаимную неприязнь между рабами, трудившимися в поле, и рабами, прислуживавшими в доме рабовладельцев (среди последних мулатов было больше, чем среди работавших в поле).[112]
Самоназвание афроамериканцы обрели не сразу. В начале XX в. черные американцы боролись за право писать слово «Negro» с большой буквы (как и названия всех остальных наций в английском языке). Уже к середине XX в. «Negro» перестало устраивать афроамериканцев – ведь действительно, впервые это слово употребили португальцы-колонизаторы. И тут началось: Black American, Afro American, African American, American people of African descent… Этот список не полон. Приводятся разные аргументы за и против каждого возможного самоназвания черных американцев. Нация, которая не может выбрать себе название, явно находится в стадии становления.
Если говорить о работах афроамериканских общественных деятелей и ученых, практически у всех – от сторонников полного размежевания с белыми (яркий современный представитель – Х. Мадубути) до интеграции чернокожих в американское общество (например, Д. Дикерсон) – Африка прошлых столетий представляется высоко развитым технологически и культурно регионом, который белые колонизовали лишь коварством и обманом. Другие мнения, в частности К. Ричбурга, черного журналиста, автора книги «Из Америки», описавшего дикость и нищету в нынешней Африке и поблагодарившего работорговцев прошлого за то, что он – афроамериканец, а не африканец, мало распространены.[113]
На мой взгляд, развитие в XX в. афроамериканского национального самосознания в целом и представления об Африке, в частности, можно разделить на три временных периода. Первый – первая половина XX в. В эти пять десятилетий черные американцы, осмысляя изыскания теоретиков XIX в., всерьез приступили к формированию собственной национальной идентичности. К началу XX в. у черных американцев были немалые наработки в этом направлении, во многом определившие их идейные течения XX в. Активизируются связи с африканцами и представителями черной расы в Европе и на островах Карибского бассейна. Проходят основные панафриканские конгрессы. Осмысление ведется в сферах теологии, политики, истории. Делаются последние масштабные попытки переселения афроамериканцев в Африку.[114]
Если на американскую «большую политику», на программы ведущих политических партий чернокожие в первой половине XX в. не имели возможности по-настоящему влиять, то афроамериканская религиозная жизнь развивалась бурно.[115] Повод к появлению афроамериканской расовой теологии дали прежде всего белые американцы: основные церкви белых (и протестантские, и католические) продолжали практиковать сегрегацию.
Хотя ведущую роль в духовной жизни афроамериканцев на протяжении всего XX в. играли массовые черные протестантские и католические церковные объединения, отличающиеся от белых в основном более эмоциональными, яркими традициями богослужений, появляются и другие религиозные группы. Обычно немногочисленные, они играли и играют до сих пор видную, периодически даже ведущую роль в движениях афроамериканцев.
«Черные иудеи» остались в США совсем малочисленным явлением. В том числе это связано с непростыми отношениями между евреями и афроамериканцами. Еще в конце XIX в. афроамериканские националисты сформулировали идею о том, что Христос на самом деле был чернокожим. И в первой половине XX в., и в 1950– 1970-х годах она имела заметное число сторонников.
Появившись в первой половине XX в. и по-настоящему реализовавшись во второй половине, в духовный мир афроамериканцев вошел «черный ислам». Несмотря на то что чернокожие мусульмане всегда составляли меньшинство афроамериканцев, афроамериканские национальные движения часто ассоциируются именно с «черным исламом». Надо отметить, что американский «черный ислам» существенно отличается от того, что принято называть африканским «черным исламом».[116] Рост количества мусульман (и в общепринятом, и в «черном» вариантах) среди афроамериканцев продолжается по сей день. Еще к XIX в. относятся оценки ислама (в принципе, как раз с евроцентристской точки зрения) как варианта христианства, культурно близкого арабам, азиатам и африканцам.
Ислам стал близок афроамериканцам и потому, что его ценности сходны с христианскими, и потому, что в Африке есть исламские государства. В США ввозились в том числе и рабы-мусульмане. Никто же не осмелится сказать, что ислам не имеет под собой огромнейшего культурного и славного исторического пласта? Для ассоциирующего себя с исламом черного американца, таким образом, решалась проблема навязываемого белыми представления о «дикости», «отсутствии истории» у Африки и черной расы в целом. С момента своего появления в США и практически до 1970-х годов среди афроамериканцев господствовали только группы, мало что знающие об исламских традициях, но активно использующие мусульманскую символику и риторику. С 1970-х годов ислам представлен в США как признанными во всем мире, так и «нестандартными» мусульманскими течениями.
Сейчас существуют и группы афроамериканцев, пытающиеся возрождать африканские языческие традиции. Они немногочисленны и исходят из идей о том, что чернокожим ныне нужно полностью «очиститься» от всего неафриканского. Такие идеи, например, пропагандируют Х. Мадубути, М. Асанте и М. Каренга.
В первой половине XX в. происходит переселение большинства афроамериканцев с сельского Юга – с территории, где прошли века рабства, где и сегодня черные зачастую побаиваются белых, в космополитичные мегаполисы. Такое переселение явилось поводом для разрушения страхов рабского прошлого, развития у афроамериканцев большей уверенности в себе. Но и в мегаполисах чернокожие оказались в гетто, в тисках сегрегации, внизу социальной лестницы.[117]
Афроамериканцы, несмотря на все чинимые препятствия и несправедливости, приняли активное участие в обеих мировых войнах. Черные американцы принимали участие и в Войне за независимость, и в Гражданской войне. Но именно в первой половине XX в., в мировых войнах такое большое количество потомков рабов получило опыт участия в боевых действиях. В то же время они продемонстрировали свою готовность воевать за Соединенные Штаты. Продемонстрировали, что считают США своей родиной.[118]
Но первая половина XX в. не была пока еще эпохой полноценных гражданских прав для черных американцев.[119] Белые не готовы были пока признать неправоту своих отцов, дедов и прадедов, строивших благосостояние на подневольном труде черных американцев. Непонимание, страх и ненависть белые выражали через террор против черных американцев, создали «систему Джима Кроу», при любой возможности унижавшую чернокожих, не допускавшую их к влиянию на политическую жизнь страны, обрекавшую афроамериканцев на худшие условия труда, худшее образование и т. п.[120] Только во время Второй мировой войны в южных штатах были ликвидированы остатки системы пеонажа, немногим отличавшейся от рабовладельческой.
Так как среди белых продолжали бытовать представления об отсутствии исторического прошлого у черной расы, об однозначной пользе для нее колониализма, вообще о неполноценности африканцев, целью афроамериканских мыслителей становится дискуссия с такими концепциями, доказательство величия африканского прошлого. При этом, исходя из представления об «обеленности» исторической науки, черные националисты далеко не всегда стремились найти серьезную доказательную базу для своих исторических изысканий.[121]
Следующий период в истории афроамериканцев – 1950– 1970-е годы. Определяющие моменты этих десятилетий – обретение независимости африканскими государствами и движение за гражданские права в США. Естественно, все это стимулировало небывалый подъем национального самосознания черных американцев.[122] Афроамериканские исторические и теологические концепции прошлых десятилетий перекочевывают во вторую половину XX в. без существенных изменений. Но теперь основные события происходят в области политики и культуры. Как и свойственно этой эпохе, действия и идеологические построения (в том числе и многих афроамериканских движений) были эпатажными и радикальными. Всерьез обсуждалась перспектива создания черного государства на территории одного или нескольких штатов. Африка (наряду с Латинской Америкой, Китаем, странами Юго-Восточной Азии) рассматривалась как объект антиимпериалистической для одних и антибелой солидарности для других.
И черные националисты, и черные левые радикалы создавали похожий образ врага. Для черных левых радикалов – это высшие и средние социальные слои белых. При этом они считали, что белый пролетариат в расистской политической системе США занимает привилегированное (относительно цветного пролетариата) положение. И вообще, авангардом социалистической революции в США может быть только цветной пролетариат. Среди черных левых дискутировался такой вопрос: можно ли использовать работы Маркса, ведь он же белый? В отличие от 1900–1930-х годов, черные приняли активное участие в американских леворадикальных движениях. Радикальные фракции борцов за гражданские права, студенческие движения, радикальные профсоюзы чернокожих, «Черные пантеры» – все уделяли много внимания расовому вопросу.[123]
Права черных вошли в число важнейших требований и для групп белых левых радикалов. Начала формироваться тенденция, когда ксенофобские высказывания черных против белых не считались таким же расизмом, как ксенофобские высказывания белых в адрес черных. Вошел в обиход довольно странный термин «антирасистский расизм». Черные националисты не делили белых на буржуазию, средний класс и пролетариат – черные националисты не любили всех белых. Идея полного отделения от белых (которое предполагалось осуществить разными способами) имела довольно широкое распространение.
И черные националисты, и черные левые радикалы выдвигали идею антитезы «белый – цветной». То есть белым противопоставлялись все остальные народы. Афроамериканским левым более импонировал Китай, а националистам – арабский мир. Наверное, не существует других исторических примеров в XX в., когда ультралевые и ультраправые были бы настолько близки, когда наблюдалось бы такое количество переходов из одного лагеря в другой.[124] На фоне беспорядков на расовой почве все это смотрелось очень серьезно. Именно 1950–1970 годы – время, когда черные американцы впервые решились и эпатировать, и предъявить серьезные претензии своим белым согражданам.[125]
С 1970-х годов наступает новая эпоха в истории афроамериканцев. По крайней мере, по действующему законодательству афроамериканцы имеют такие же права, как и белые. А благодаря «программам позитивного действия» – даже больше возможностей, чем белые. Афроамериканские ученые, юристы, мэры, политики, крупные бизнесмены не являются редкостью. Впервые путь к богатству и успеху для афроамериканца перестал ограничиваться спортом, театром и музыкой. За голоса афроамериканцев борются все партии.
Но афроамериканцы продолжают оставаться «проблемной нацией». С некоторыми проявлениями неафишируемого расизма чернокожие действительно сталкиваются, некоторые же ситуации видятся им как расистские благодаря обостренному восприятию этой темы. Среди афроамериканцев увеличивается пропасть между теми, кто смог удачно интегрироваться, войти в самые высшие слои американского общества, и теми, кто остался на социальном дне. Причем последних, к сожалению, значительно больше.[126]
И тут перед черными американцами встает вопрос: а нужно ли им национальное самосознание? В чем причина того, что им нужно продолжать ощущать себя афроамериканцами, а не просто американцами? С одной стороны, продолжают жить исторические концепции о величии прошлого черной расы, сохраняется интерес к традиционным африканским культурам, делались и делаются попытки проследить свою родословную до трансатлантической работорговли, черные националистические мотивы играют важную роль в хип-хоп-культуре, на несколько десятилетий покорившей сердца афроамериканских (и не только) подростков.[127] Помощь афроамериканцев в борьбе с апартхейдом, репарационное движение, Марш миллиона черных мужчин, беспорядки в Лос-Анджелесе показали сохраняющуюся силу черного национализма.
С другой стороны, бедность и хаос, царящие во многих независимых африканских странах, дают пищу для насажденного белой пропагандой прошлого представления об Африке как о континенте дикарей. Не особо дружелюбно встретили афроамериканцы африканских трудовых мигрантов – первую массовую волну чернокожих, которые едут из Африки в США не в качестве невольников. Афроамериканцы нередко припоминают им, что многие увезенные в США рабы были куплены белыми работорговцами у африканцев (т. е. у предков нынешних чернокожих иммигрантов).
Да и сам интерес афроамериканцев к Африке правительство США уже давно научилось использовать в своих дипломатических делах, так что неясно, насколько поиск афроамериканцами своей «национальной идеи» сейчас является чем-то протестным (в отличие от всех прошлых десятилетий). Вообще во всей ситуации с черным национализмом политическая система США показала свою гибкость. Столкнувшись с черным национализмом, она не стала его уничтожать – она его интегрировала. Когда национальные меньшинства стали заявлять о себе, американская элита признала, что США – это страна не только белых англосаксонских протестантов.
Афроамериканские поиски национальной идентичности и самоопределения – еще не закрытая страница истории. Можно предположить, что они будут актуализироваться в обстановке будущих социальных, национальных, экономических или каких-либо других кризисов в США.[128] Так что изучение их полезно не только с ретроспективной точки зрения, но и для понимания процессов, происходящих в нынешних США.
Приложение
1. Хаки Мадубути. Враги: столкновение рас[129]
«<…> Белая всемирная история, как ее нам преподавали, дает нам картину мира, которая не только античерна во всех возможных вариантах, но и уничтожает какой-либо позитивный образ черных как составной части истории человечества.
Если мы поинтересуемся, сколько миллионов евреев было убито во Второй европейской мировой войне ХХ в., большинство сойдется на цифре в 6 миллионов или больше. <…> Европейцы-немцы убивали европейцев-евреев, т. е. белые убивали белых. Если же мы спросим, сколько африканцев (черных) было убито во время евроазиатской торговли черными рабами, немногие, если вообще кто-то найдется (исключая историков-дилетантов), смогут назвать точную цифру. Число погибших, если говорить не только о Соединенных Штатах, а о Западном и Восточном полушариях, составляет более 250 миллионов мужчин, женщин и детей – африканцев, убитых европейцами и азиатами, или черных людей, убитых белыми. Да, рассуждения о цифрах, тем более в таких масштабах, можно посчитать либеральным эскапизмом. Но разговор о том, кого мы потеряли, напрямую касается нашего сегодняшнего порабощения и экономической отсталости. Мы потеряли величайших независимых мыслителей – тех, кто предпочел смерть для себя и своей семьи порабощению; мы потеряли ученых, учителей, докторов, религиозных лидеров, ремесленников – тех, кого посчитали «слишком умными» для порабощения и, следовательно, «потенциальными бунтовщиками». Мы потеряли женщин и мужчин, чья преданность своему народу была для них важнее жизни в качестве рабов. Тех, кто отказался подчиняться «дьяволам с Запада». Мы потеряли женщин, которые были в силах задушить своих грудных детей, а затем ночью молча остановить свое собственное дыхание, чтобы не подчинить себя сексуально и духовно как иноземным врагам, так и своим собственным братьям, ставшим предателями. Евроазиатская работорговля нанесла черной расе такой ущерб, чтобы мы никогда не смогли подняться. Самую нашу душу, дух наших предков, суть нашего существования, смысл жизни были содраны с нас, как лев сдирает шкуру с пойманной антилопы <…>».
2. Лия Голден. Мой долгий путь домой[130]
Я была поражена, насколько они (афроамериканцы. – А. Л.) не знают африканскую историю, в то же время пытаясь принять африканскую культуру, сохранив параллельно блага американского общества. Хотя они страстно желают в первую очередь быть африканцами, а американцами – во вторую, весь их жизненный опыт, образование и манеры – американские в двух-трех поколениях. Некоторые пытаются одеваться в национальные костюмы, часто смешивая мужскую и женскую одежду, а также виды причесок. Когда они пытаются представиться в Европе как афроамериканцы, неизменно возникает вопрос: «Из какой части Африки? Из какого племени? Из какой страны? Может быть, вы из Южной Америки? А, из Северной? Вы из Канады?» Очень стыдно.
Только некоторые американцы, как я обнаружила во время лекций в американских университетах, понимают, что Африка – это многогранное явление. Американцы часто воспринимают Африку как единообразный континент, несмотря на то что в Африке живут представители шести расовых типов (и не все они – черные), 1600 наций и этнических групп, а также находится более 50 стран – каждая со своей историей, культурой, религией, языками и музыкальными стилями. Когда бы я ни говорила на лекциях о древней (и продолжающейся до сих пор) арабской работорговле, которая, по сути, сравнима с трансатлантической, неизбежно я получала ответ: «Но они нам никогда не говорили». Когда я спрашивала, кто эти «они», ответом было: «белые». На это я обычно парировала: «Все это есть в компьютерах и библиотеках. Почему вы сидите и ждете, когда белый человек расскажет вам об истории и культуре, которые вы декларируете своими? <…>»
3. Муалана Каренга. Падение африканских цивилизаций[131]
Ученые, занятые изучением черной расы, обязательно задаются вопросом: почему Африка, со всей ее славой и достижениями, пала под натиском европейцев? На то есть несколько причин, но сначала рассмотрим проблему в исторической ретроспективе. Во-первых, надо понимать, что все цивилизации, неважно, насколько они велики или кажутся великими, неизбежно угасают по разным внутренним и внешним причинам. Египет, Эфиопия, Рим, Греция, Гана, Маои, Сонгай, а позже – британская, французская и американская империи – все прошли этот путь. Так что нельзя говорить о какой-то специфической слабости африканских цивилизаций. Во-вторых, нужно заметить, что покорение и колонизация Африки заняли более 400 лет – с середины 1400-х до конца 1800-х годов, и их кульминацией стал раздел Африки. За это время африканцы последовательно сопротивлялись и выиграли множество битв у европейцев. Длительная война ангольской королевы Нзинги с португальцами, развернувшаяся в Западном Судане война Самори Туре с французами, разгром британцев зулусами в битве при Исандлване в 1896 г., разгром итальянцев Менеликом в битве при Адуа в 1898 г., длительные войны асанте с британцами. <…> Фактически европейцы, пришедшие в Африку, первоначально не только не превосходили, но даже иногда уступали африканцам в культурном и политическом отношении. <…>
В конце концов, критически анализируя падение Африки, можно сделать вывод: она и не пала. Отдельные империи, государства, нации и этнические группы были колонизованы. Говорить об Африке, как будто это была осознающая себя политическая общность, а не в основном географически связанный район с различными культурами, – это игнорировать реальность. Африка не пала после краха империй зулусов и асанте, государства хауса или Судана. Не было никакого африканского правительства или столицы. Африка была континентом в себе, но не осознающим себя. Только с подъемом панафриканизма африканцы начали ощущать себя общностью. Европейцам разобщенность была на руку, но если покорение и колонизация заняли 400 лет, то установленная колонизаторами система практически развалилась менее чем за 70 лет. Так что надо ставить вопрос не почему Африка пала, а какие факторы привели к покорению и колонизации африканских обществ.
4. Автобиография Малькольма Х[132]
Глава 11. Спасен
Я писал Элайдже Мухаммеду. Он жил в то время в Чикаго, в доме 6116 по Саус Мичиган Авеню. По крайней мере 25 раз я переписывал первое одностраничное письмо к нему, раз за разом. Я пытался сделать его четким и понятным. Я сам не мог разобрать свой почерк, стыдно даже вспоминать это. Моя орфография была такой же плохой, если не хуже. В результате я написал, в тех рамках, в каких мог выразить, что я слышал о нем от своих братьев и сестер и что я приношу извинения за свое корявое письмо.
Мистер Мухаммед послал мне типовой ответ. Больше всего меня гипнотизировала подпись «Посланник Аллаха». После того как он открыл для меня путь к «истинному знанию», он дал мне пищу для размышлений. Черный заключенный, говорил он, символизирует преступление белого общества по угнетению черных, содержанию их в бедности и невежестве, без возможности получить достойную работу и превращая их в преступников.
Он призвал меня проявлять мужество. Он даже послал мне немного денег – пятидолларовую купюру. Мистер Мухаммед, возможно, до сих пор посылает деньги по всей стране заключенным, которые пишут ему.
Регулярно мои родственники писали мне: «Повернись к Аллаху, молись на Восток».
Молитвы стали тяжелейшим испытанием для меня. Вы понимаете. Мое понимание, моя вера в учение мистера Мухаммеда состояли лишь из того, что мозг мой говорил: «Это правильно!» или «Я об этом раньше не думал».
Но склонить колени для молитвы, этот акт – да, он потребовал неделю усилий.
Вы же знаете, как я жил: раньше мои колени сгибались только ради того, чтобы сломать замок на двери дома во время ограбления.
Мне пришлось заставить себя встать на колени. И волны стыда и смущения тянули меня назад.
Для дьявола встать на колени, признать свою вину, молить Бога о прощении – самая сложная вещь на свете. Сейчас мне это легко видеть и говорить. Но тогда, когда я был воплощением дьявола, мне пришлось пройти через это. Снова и снова я заставлял себя встать в позу мольбы к Аллаху. А когда я заставлял себя сделать это – я не знал, что сказать Аллаху.
В течение следующих нескольких лет я был ближе всех в норфолкской тюрьме к отшельническому образу жизни. Я в жизни никогда не был так занят. Я до сих пор удивляюсь, как быстро улетучился мой прошлый образ жизни, словно снег с крыши. Как будто бы кто-то другой, кого я знал, жил пороками и преступлениями. Я начал ловить себя на том, что думаю о своей прошлой жизни в отвлеченной манере, как будто бы речь шла о другом человеке.
Чувства, которые я испытывал, невозможно было передать одностраничными письмами, которые я каждый день отправлял мистеру Элайдже Мухаммеду. И я ежедневно писал по крайней мере еще одно письмо, отвечая моим братьям или сестрам. Каждое письмо, которое я получал от них, добавляло что-либо к моим знаниям об учении мистера Мухаммеда. Я сидел и долго изучал его фотографии.
Я никогда не отличался бездействием. Все, к чему я когда-либо относился серьезно, я воплощал на практике. Я думаю, поэтому, не имея возможности сделать ничего другого, вскоре я начал писать людям, которых знал по криминальному миру, таким, как Сэмми Пимп, Джон Чьюджес, хозяин игорного дома, вор Джампстеди и несколько торговцев наркотиками. Я писал им все об Аллахе, исламе и мистере Элайдже Мухаммеде. Я не имел представления, где большая часть из них жила, я адресовал письма барам и клубам в Гарлеме и Роксбури, в которых я их встречал.
Я ни разу не получил ни одного ответа. Средний преступник слишком необразован, чтобы писать письма. Я знавал много лоснящихся, круто выглядящих бандитов, которые могут произвести на вас впечатление людей, имеющих интересы на Уолл-Стрит, но в личном общении они попросят кого-нибудь прочесть им письмо, если они его получили. Но в то же время я бы тоже не ответил, если бы мне написали что-нибудь столь же дикое, как «белый человек – это дьявол».
По Гарлему и Роксбури расходились слухи о том, что Детройтский Красный сходит с ума в тюрьме, или же он придумал какой-то план, чтобы запудрить мозги тюремному начальству.
В течение тех лет, что я находился в норфолкской тюрьме, ни один чиновник мне ничего не сказал про эти письма, хотя, конечно же, они проходили через тюремную цензуру. Хотя я уверен, что они проводили мониторинг моих писем для досье, которые любая тюрьма штата, как и федеральная тюрьма, составляет на негров-заключенных, перешедших на позиции мистера Элайджи Мухаммеда.
Но в то время я думал, что истинной причиной было то, что белый человек знает, что он дьявол.
После этого я писал мэру Бостона, губернатору Массачусетса, и Гарри С. Трумэну. Они ни разу не ответили; вероятно, они никогда и не видели моих писем. Я живописал им, как общество, созданное белым человеком, ответственно за ужасные условия жизни черных в Северной Америке.
О свои письма я буквально споткнулся, именно они натолкнули меня на мысль о необходимости какого-то подобия домашнего образования.
Я стал крайне нервозен из-за того, что не мог выразить то, что хотел передать, особенно в письмах к Элайдже Мухаммеду. На улице я лучше всех выражался на криминальном жаргоне, я был сконцентрирован, когда говорил что-либо. Но сейчас, пытаясь просто написать по-английски, я не то что не был сконцентрирован, я полностью не управлял ситуацией. Как бы это выглядело, если бы я писал на сленге: «Смотри, папаша, позволь мне натянуть твое пальто на кошечку, Элайджа Мухаммед».
Многие, кто сегодня общается со мной лично, видели по телевизору или читали какие-либо мои речи, думают, что я посещал школу намного дольше, чем восемь лет. Это все из-за моих тюремных занятий.
На самом деле началось это еще в чарлстонской тюрьме, когда Бимби впервые заставил меня почувствовать зависть из-за объема его знаний. Бимби всегда держал под контролем любую беседу, в которой участвовал, и я стремился подражать ему. Но любая книга, взятая мной, содержала некоторые предложения, включавшие слова (от одного до всех), которые с таким же успехом могли быть и на китайском. Когда я просто пропускал такие слова, я дочитывал книгу со слабым представлением о том, чему она была посвящена. Я появился в норфолкской тюрьме только лишь с практикой книгочитальных моционов. Очень скоро я прекратил эти моционы, когда потерял мотивацию к ним.
Я понял, что лучшее, что я могу сделать, – это взяться за словарь, изучать, учить новые слова. Мне достаточно повезло, что я понял, что мне надо также заняться чистописанием. Печально, но я не мог даже написать строчку ровно. Обе эти причины подвигли меня попросить в школе норфолкской тюрьмы словарь вместе с бумагой и карандашами.
Я потратил два дня просто на просмотр страниц словаря. Никогда не думал, что существует так много слов! Я не знал, какие слова мне нужно учить. В конце концов, чтобы начать что-либо делать, я начал переписывать.
Моим медленным, старательным, неровным почерком я переписал себе в блокнот все, что было написано на первой странице до сносок.
Похоже, это заняло день. Затем вслух я перечитал для себя все, что записал в блокнот. Снова и снова вслух для себя я читал свои записи.
Я проснулся на следующее утро, думая о тех словах – безмерно гордый от сознания, что я не только так много написал за один раз, но я писал слова, о существовании которых я никогда не слышал. Более того, с некоторыми усилиями я мог вспомнить, что эти слова значат. Я просмотрел слова, чьи значения я не помнил. Забавно, прямо сейчас мне вспоминается «трубкозуб» с первой страницы словаря. В словаре была картинка с его изображением – длиннохвостое, длинноухое, живущее в норе африканское млекопитающее, питающееся термитами, которых ловит с помощью выбрасывания языка, так же как муравьед ловит муравьев.
Это было так увлекательно, что я продолжил – скопировал следующую страницу словаря. И испытал то же, когда выучил ее. С каждой успешно освоенной страницей я узнавал о людях, местах и событиях из истории. По сути, словарь – это миниатюрная энциклопедия. В конце концов буква «A» была полностью переписана и я перешел к «B». Так я начал копирование, которому в конце концов подвергся весь словарь. Практика увеличила скорость переписывания. Начиная с записывания в свой блокнот и заканчивая писанием писем, я думаю, в тюрьме я написал миллион слов.
Естественным результатом стало то, что по ходу расширения моего словарного запаса я смог в первый раз взять книгу, прочесть ее и теперь уж понимать, о чем она. Любой много читающий человек может представить, как открываются новые слова. Вот что я скажу: с того момента, как я покинул тюрьму, в каждую свободную минуту, если я не читаю в библиотеке, я лежу с книгой. Вы меня от книг не оттащите. Между освоением учения мистера Мухаммеда, перепиской, свиданиями – обычно с Эллой и Реджинальдом, чтением книг месяцы протекали так, что даже не думалось о том, что нахожусь в тюрьме. По сути, до сегодняшнего дня я в жизни не был так свободен.
Библиотека норфолкской тюрьмы была в здании школы. Ряд предметов преподавался здесь учителями, пришедшими из таких заведений, как Гарвардский и Бостонский университеты. Каждую неделю в помещении школы проводились дебаты команд, состоящих из заключенных. Вы удивитесь, узнав, как заводили участников дебатов и зрителей темы вроде «Надо ли поить детей молоком?»
На полках тюремной библиотеки были книги практически по всем важным темам. Большая часть большой частной коллекции, которую Пархерст передал тюрьме, все еще находилась на задворках библиотеки – тысячи старых книг. Некоторые из них выглядели древними: выцветшие обложки, старый переплет, похожий на пергамент. Пархерст, как я заметил, сильно интересовался историей и религией. У него были деньги и заинтересованность доставать такие книги, которые обычными способами не достать. Любая библиотека колледжа была бы рада получить такую коллекцию.
Как вы можете представить, особенно в условиях тюрьмы, где господствовала идея исправления попавших в нее, заключенный, проявлявший яркий интерес к книгам, поощрялся. Так что в тюрьме было заметное число начитанных заключенных, особенно среди участников публичных дебатов. О многих говорили как о ходячих энциклопедиях. Они были знаменитостями. Ни один университет не потребует от своих студентов так жадно поглощать литературу, как делал это я, когда новый мир открылся мне – мир возможности читать и понимать. У себя в комнате я читал больше, чем в самой библиотеке. Пользующийся доверием заключенный мог брать больше книг, чем разрешалось. Я предпочитал читать в полной изоляции своей комнаты.
Когда я освоился с действительно серьезным чтением, ежевечерне меня бесило «выключение света» в 10 часов. Каждый раз оно заставало меня на чем-то захватывающем.
К счастью, прямо за моей дверью был коридорный свет, бросавший отблески в мою комнату. Его хватало для чтения, когда мои глаза привыкали к нему. Так что когда наступало «тушение света», я садился на пол и продолжал читать в этих отблесках.
С интервалом в час мимо каждой камеры проходили ночные охранники. Каждый раз, как я слышал приближающиеся шаги, я прыгал в кровать и притворялся спящим. И как только охрана проходила, я возвращался из кровати на пол в освещенное поле, где я читал следующие пятьдесят восемь минут, пока охрана не появлялась снова. Так продолжалось каждые сутки до трех или четырех утра. Трех-четырех часов сна ночью было достаточно для меня. За годы, проведенные на улице, я часто спал еще меньше.
Учение мистера Мухаммеда упирало на то, как история была «обелена»: когда белый пишет книгу по истории, он игнорирует черных. Мистер Мухаммед не мог сказать ничего, что зацепило бы меня больше. Я никогда не забуду, как, когда мой класс и все эти белые изучали в седьмом классе историю Соединенных Штатов в Мэнсоне, история негров была собрана в одном параграфе, а учитель долго смеялся над шуткой о том, что «негритянские ступни были такими большими, что, когда черные ходили, в земле оставались дыры».
Это одна из причин, почему учение мистера Мухаммеда так быстро распространяется по всем Соединенным Штатам, среди всех негров, становятся они последователями мистера Мухаммеда или нет. Его учение кажется правдоподобным каждому негру. Вы с трудом найдете взрослого черного в Америке – да и белого также – кто знал бы правду из книг по истории о роли черного человека. В моем случае, когда я услышал о «славной истории черного человека», я потратил немало сил на поиски в библиотеке книг по истории черных.
Я точно могу вспомнить первые книги из этой серии, которые произвели на меня впечатление. Позже я купил эти книги, они стоят у меня дома для детей, когда те подрастут. Они назывались «Чудеса света». В них было много иллюстраций с археологическими находками, статуями, изображавшими в большинстве случаев неевропейцев.
Я находил такие книги, как «История цивилизации» Вилла Дюранта. Я читал «Исторические наброски» Х. Дж. Веллса. «Души черного народа» Дюбуа бегло осветили мне историю чернокожих до их появления в этой стране. «Негритянская история» Картера Дж. Вудсона открыла мне глаза на черные империи, существовавшие до того, как черных рабов начали привозить в Соединенные Штаты, и раннюю негритянскую борьбу за свободу.
Трехтомник Дж. А. Роджерса «Секс и раса» рассказал о смешении рас до рождества Христова; о сказителе басен Эзопе, который был черным, о египетских фараонах, о великой Коптской христианской империи, об Эфиопии, самой старой на земле не прерывавшейся черной цивилизации наряду с Китаем – самой старой цивилизацией в мире.
Учение мистера Мухаммеда о том, как был создан белый человек, привело меня к «Изысканиям в области генетики» Г. И. Менделя. (Раздел словаря, содержащий слова на букву «G», – оттуда я узнал, что такое генетика.) Я серьезно изучил эту книгу австрийского монаха. Читая ее снова и снова, особенно определенные разделы, я смог понять, что из черного человека может получиться белый, но из белого черный – никогда, потому что белая хромосома рецессивна. Так как никто не опровергает, что изначально был один Первочеловек, вывод очевиден.
В течение примерно года Арнольд Тойнби в «Нью-Йорк Таймс» использует слова «выбеленный» по отношению к белым людям. (Вот его слова: «Белые (т. е. выбеленные) человеческие существа североевропейского происхождения…»). Тойнби также считает Европу всего лишь полуостровом – частью Азии. Но в то же время Тойнби среди тех, кто помогает выбеливать историю. Он писал, что Африка – это единственный континент, который не создал истории. Больше он такого не напишет. Сейчас каждый день всплывает все больше правды.
Я никогда не забуду, насколько был шокирован, когда начал читать о тотальном ужасе рабства. Это произвело на меня такое впечатление, что позже, когда я стал священнослужителем у мистера Мухаммеда, стало одной из моих любимых тем. Самое чудовищное преступление на свете, грех и кровь на руках белого человека – в это просто невозможно поверить. Книги, такие, как работы Фредерика Олмстеда, открыли мои глаза на ужасы, которые раб испытывал, высаживаясь в Соединенных Штатах. Фанни Кимбалл, вышедшая замуж за южного рабовладельца, описывала, как люди деградировали. Конечно же, я прочел «Хижину дяди Тома». По сути, это было единственное литературное произведение, которое я прочел с тех пор, как стал серьезно читать.
Коллекция Пархерста содержала также несколько переплетенных памфлетов Аболиционистского антирабовладельческого общества Новой Англии. Я читал описания жестокостей, видел иллюстрации с черными женщинами-рабынями, связанными и избиваемыми плетьми; черных матерей, на чьих глазах продают их детей, которых они больше никогда не увидят; собак, преследующих рабов; охотников за беглыми рабами – дьяволов-белых с плетьми, палками, цепями и ружьями. Я читал о рабе-проповеднике Нэте Тернере, который посеял страх Божий среди белых рабовладельцев. Нэт Тернер не тратил время на проповедование счастья-на-небесах и «ненасильственной» свободы для черного человека. Как-то ночью в 1831 г. в Виргинии Нэт и семь других рабов, начав с дома своего хозяина, в течение ночи, убивая, переходили от одного плантационного «большого дома» к другому. К следующему утру 57 белых было убито, а за Нэтом следовало порядка 70 рабов. Белые, опасаясь за свои жизни, покидали жилища, запирались в общественных зданиях, прятались в лесах, а некоторые покинули штат. Маленькой солдатской армии потребовалось два месяца, чтобы поймать и повесить Нэта Тернера. Где-то я читал, что пример Нэта Тернера тридцать лет спустя вдохновил Джона Брауна, и он пошел в наступление в Виргинии и атаковал Харперс Ферри с тринадцатью белыми и пятью неграми.
Я читал Геродота, «отца истории», или, скорее, о нем. И я читал истории разных народов, и эти истории постепенно все шире и шире открывали мне глаза на то, что по всему миру белые люди ведут себя, как дьяволы, грабя и насилуя, раня и выкачивая соки у небелых людей. Я помню, например, историю восточных цивилизаций Вилла Дюранта и опыт Махатмы Ганди по вытеснению британцев из Индии.
Книга за книгой показывали мне, как белый человек нес по всему миру черным, коричневым, красным и желтым людям все виды страданий и эксплуатации. Я наблюдал, как с XVI в. так называемый белый купец-христианин курсировал по морям в поисках африканских и азиатских империй, жадный до грабежей и власти. Я читал и видел, что белый человек никогда не шел к небелым людям с крестом, неся в сердце истинно Христовы намерения и его дух – мягкость, скромность, святость.
Я понимал по мере чтения, что коллективный белый человек был, по сути, не кем иным, как пиратом-авантюристом, использовавшим фаустовские махинации, чтобы сделать свое христианство первым клином, за которым следовали преступные захватнические действия. Во-первых, он навешивал ярлыки «варварский» и «языческий» на все древние небелые культуры и цивилизации. После религиозного успеха он обращал на своих небелых жертв оружие войны. Я читал, как, войдя в Индию – полумиллиардную глубоко религиозную страну коричневых людей, – белый британец с 1759 г. с помощью обещаний, жульничества и манипуляций поставил под контроль большую ее часть через Ост-Индскую компанию Великобритании. Паразитическая британская администрация держала под контролем половину полуострова. В 1857 г. некоторые отчаявшиеся люди взбунтовались – и, за исключением африканской работорговли, история никогда не фиксировала более зверского и безжалостного уничтожения людей, чем подавление британцами восстания небелых индусов.
Более 115 млн черных африканцев – эта цифра близка к числу всего населения Соединенных Штатов в 1930-х годах – были порабощены или убиты во время работорговли. И я читал, что, когда рабовладельческий рынок был насыщен, каннибалистские белые власти Европы вырезали по мере колонизации жителей самых богатых районов черного континента. И европейские канцлеры весь следующий век раздевали до нитки всех от мыса Горн до Каира.
Десять тюремщиков и их начальник не могли бы оторвать меня от этих книг. Даже сам Элайджа Мухаммед не мог быть более убедительным, чем эти книги, в утверждении неоспоримой истины о том, что усредненный белый человек действовал, как дьявол, практически во всех своих контактах с усредненным небелым человеком. Сегодня я слушаю радио, смотрю телевизор, читаю заголовки газет, показывающие страх усредненного белого человека перед Китаем. Когда белый человек проявляет невежество в вопросе о том, почему же китайцы его так ненавидят, я не могу не вспомнить то, что читал тогда в тюрьме: как кровные предки этого же самого белого человека насиловали Китай, когда тот был доверчивым и беспомощным. Эти «первопроходцы», «христианские купцы» привозили в Китай миллионы фунтов опиума. К 1839 г. в Китае было так много наркоманов, что доведенное до отчаяния китайское правительство уничтожило двадцать тысяч ящиков с опиумом. Белый человек быстро начал Первую опиумную войну. Представьте себе! Объявить войну против кого-либо, кто сопротивляется наркотизации! Китайцы были жестоко разбиты, для чего использовался изобретенный китайцами же оружейный порох.
Нанкинский договор обязал Китай заплатить белому человеку-британцу за уничтоженный опиум, заставил открыть основные китайские порты для британской торговли, заставил китайцев уступить Гонконг, установил китайские тарифы импорта так низко, что скоро страну наводнили дешевые британские товары, искалечил индустриальное развитие Китая.
После Второй опиумной войны тяньцзыньские договоренности легализовали опустошающую опиумную торговлю и британско-французско-американский контроль над китайской таможней. Китай попытался затянуть ратификацию этого договора – Пекин был разграблен и сожжен.
Лозунг китайского Боксерского восстания 1901 г. был «Убей иностранных белых дьяволов!» После поражения китайцы были выдворены из лучших районов Пекина. Злой и заносчивый белый человек придумал известную надпись: «Китайцам и собакам вход воспрещен».
После Второй мировой войны красный Китай закрыл свои двери для западного белого мира. Огромные успехи китайцев в сельском хозяйстве, науке и индустриализации описаны в книге, недавно опубликованной журналом «Лайф». Некоторые обозреватели, живущие в красном Китае, сообщают, что мир еще не видел такой волны ненависти к белым, которая сейчас захлестнула эту небелую страну, при этом уровень рождаемости там повышается и через 50 лет китайцы составят половину населения Земли. И мне кажется, китайцы кое-что припомнят, тем более что они недавно успешно провели ядерные испытания.
Давайте посмотрим в глаза реальности. В ООН мы видим образование нового мирового порядка – альянса небелых наций. Представитель Соединенных Штатов в ООН Эдлай Стивенсон недавно жаловался, что там ведется «игра цвета кожи». Он прав. Он адекватно оценивает ситуацию. «Игра цвета кожи» ведется. Но представитель Стивенсон выглядит, как Джесси Джеймс, обвиняющий маршала в ношении оружия. Потому что кто же в мире устраивал худшую «игру цвета кожи», чем белый человек?
Мистер Мухаммед, которому я писал ежедневно, не представлял, что за новый мир открылся мне через мои усилия в поисках подтверждения его учения в книгах.
Когда я открыл философию, я пытался охватить все значительное в ее развитии. Постепенно я прочел всех старых философов, западных и восточных. Я предпочитал восточных философов; в конце концов у меня сложилось впечатление, что большая часть западной философии лишь только копия достижений восточных мыслителей. Сократ, например, путешествовал по Египту. Некоторые источники даже говорят, что Сократ был приобщен к египетским таинствам. В большинстве случаев Сократ брал свою мудрость у восточных мудрецов.
Я всегда рефлексировал об открывавшихся мне новых перспективах. Уже в тюрьме я понял, что чтение навсегда изменило направление моей жизни. Как я вижу сегодня, чтение пробудило мою мозговую деятельность. Я не искал никакой ученой степени, которые в колледжах дают как символы статуса в студенческой среде. Мое самообразование с каждой новой прочитанной книгой еще немного увеличивало понимание слепоты, глухоты и немоты, поразивших черную расу в Америке. Недавно один английский писатель звонил мне по телефону из Лондона, чтобы задать несколько вопросов. Один из них: «Что есть ваша альма-матер?» Я ответил ему: «Книги». Вы никогда не застанете меня в свободные пятнадцать минут, чтобы я не изучал что-то, что, я чувствую, может помочь черным людям.
Вчера я выступал в Лондоне, а по пути туда и обратно изучал документ, описывающий, как ООН собирается защитить права нацменьшинств в мире. Черные американцы – самый позорный в мире случай угнетения нацменьшинств. То, что заставляет черных рассматривать свои проблемы только как внутренние для США, это два слова-ловушки – «гражданские права». Как же черный человек получит «гражданские права», когда сначала ему надо получить человеческие права? Если черные американцы начнут думать о своих человеческих правах и будут воспринимать себя частью всемирного человечества, то они обратятся в ООН.
Я не знаю лучшего примера! Четыре сотни лет черной крови и пота, вложенных в Америку, и черным до сих пор приходится выпрашивать у белых то, что любой иммигрант получает, только сойдя с корабля.
Но я отвлекся. Я сказал англичанину, что моя альма-матер – это книги, хорошая библиотека. Каждый раз, когда я лечу на самолете, я всегда беру с собой книгу, которую хочу читать, – и так я прочел немало книг. Если бы мне не надо было ежедневно биться с белым человеком, я бы весь остаток жизни посвятил чтению, просто ради удовлетворения своей любознательности, потому что сложно найти что-то, что бы меня не интересовало. Я не думаю, что кто-либо когда-либо извлек столько же пользы от попадания в тюрьму, как я. Фактически тюрьма дала возможность мне обучаться максимально интенсивно, куда более, чем если бы я ходил в какой-нибудь колледж. Мне кажется, наибольшая беда колледжей в том, что в них слишком много отвлекающего, любовных интрижек, студенческих организаций, ничегонеделания и т. д. Где еще, как не в тюрьме, мог я атаковать свое невежество, имея возможность посвящать учебе иногда по пятнадцать часов в день?
Шопенгауэр, Кант, Ницше – я действительно прочел о них все. Я не уважал их. Я просто пытался запомнить некоторые из их теорий, которые впитал в те годы. Эти трое, считается, создали почву, на которой была построена нацистская и фашистская философия. Я не уважаю их, потому что мне кажется, что большую часть своего времени они потратили на вещи, которые не так важны на самом деле. Они напоминают мне некоторых негритянских так называемых интеллектуалов, с которыми я контактировал, – они все время спорят о чем-нибудь бесполезном.
На некоторое время меня привлек Спиноза, когда я выяснил, что он был черным. Черным испанским евреем. Иудеи отлучили его от своей веры, потому что он отстаивал пантеистическую доктрину, что-то вроде «всеобщности бога» или «бога во всем». Иудеи совершили по Спинозе погребальный обряд, как будто бы он умер; его семья бежала из Испании, по-моему, в Голландию.
Я вам вот что скажу. Вся западная философия сейчас зашла в тупик. Белый человек совершил преступление не только по отношению к черному человеку, но и по отношению к себе. Его преступление было настолько велико, что ударило и по нему. Он сделал это через свое тщательное, неврастеничное стремление замолчать настоящую роль черного человека в истории.
А сейчас белый человек сталкивается с тем, что происходит на черном континенте, в Африке. Посмотрите на археологические находки оттуда, они снова и снова доказывают, насколько великую, прекрасную и тонкую цивилизацию имели черные люди, пока белые жили в пещерах. Южнее Сахары, оттуда, откуда большинство предков американских негров были похищены, откапывают самые прекрасные ремесленные изделия, скульптуры и другие вещи, когда-либо виденные современным человеком. Некоторые из этих вещей сейчас хранятся в нью-йоркском Музее современного искусства. Золотые работы выполнены с таким мастерством, что им нет равных. Древние предметы сделаны черными руками так, как сегодня ни одна рука не может создать что-либо подобное.
История была настолько «обелена» белым человеком, что даже черные профессора знают ненамного больше, чем самые необразованные черные, о достижениях и богатых цивилизациях черных тысячелетней давности. Я выступал в негритянских колледжах, и некоторые из этих черных профессоров с промытыми мозгами бежали потом в белые газеты и называли меня «черным фанатиком». Многие из них отстали от жизни лет на 50. Если бы я был президентом одного из таких черных колледжей, я бы целыми кампусами отправлял своих студентов на раскопки в Африку, дабы находить больше, больше и больше подтверждений исторического величия черных. Белый человек сейчас проводит раскопки в Африке. Африканский слон не может ступить, не споткнувшись о белого с лопатой. Почти каждую неделю газеты пишут о новом открытии в области африканских потерянных цивилизаций. Это все достижение белых наук. Все это время древние цивилизации покоились в глубине черного континента.
Вот пример: британский антрополог д-р Луис С. Б. Лики демонстрирует откопанные кости: ступню, кусок руки, фрагменты черепа. На базе этого д-р Лики утверждает, что надо полностью переписать историю появления человека.
Эти останки датируются 1 818 036 лет до рождества Христова. И кости эти нашли в Танганьике, на Черном континенте.
Преступна ложь, которую из поколения в поколение рассказывали черным и белым. Маленькие невинные дети, рожденные от родителей, считающих, что их раса не имеет истории. Маленькие черные дети, видящие, что их родители считают себя подчиненными. Невиновные черные дети, вырастающие, проживающие свою жизнь и умирающие в старости. И все это – стыдясь того, что они черные. Но правда выходит на свет.
Были еще две вещи, которые оказали сильнейшее влияние на мою жизнь с момента первого знакомства с тюремной жизнью в норфолкской колонии. Во-первых, у меня был первый опыт открытия глаз моим собратьям с промытыми мозгами на правду о черной расе. И во-вторых, когда в результате чтения я уже знал кое-что, я начал посещать еженедельные дебаты между заключенными – мое крещение в области публичных выступлений.
Мне пришлось принять печальный, постыдный факт. Меня так тянуло к белым, что в тюрьме мне даже не нравилось, как сильно негры-заключенные привязаны друг к другу. Но когда учение мистера Мухаммеда повернуло меня к черным братьям, в качестве заглаживания вины и стыда я не упускал случая, чтобы не привлечь кого-нибудь к мистеру Мухаммеду.
Вы должны быть аккуратны, очень аккуратны, представляя правду черному человеку, который раньше никогда не слышал правды о себе, себе подобных и белом человеке. Мой брат Реджинальд говорил, что каждый мусульманин переживал это в процессе агитации за мистера Мухаммеда. Черные братья настолько введены в заблуждение, что они могут сопротивляться правде, впервые ее услышав. Реджинальд советовал, что правду нужно открывать по кусочкам. И надо дождаться, пока утвердится какая-либо часть, перед тем как предложить новую порцию.
Я начинал с рассказов о славной истории черных своим собратьям-заключенным – о вещах, которые они никогда себе не представляли. Я рассказывал им ужасную правду о работорговле, которую они никогда не знали. Я наблюдал за их лицами, когда говорил им это, потому что белый человек полностью стер прошлое рабов, негр в Америке не знает своей настоящей родословной, и даже к какому племени он принадлежал: мандинго, волоф, серер, фула, фанти, ашанти или какому другому. Я говорил им, что часть рабов, привезенных из Африки, говорила на арабском и исповедовала ислам. Многие заключенные не могли поверить в это, не услышав от белого. Так что я часто читал им отрывки из книг белых людей. Я объяснял им, что настоящая правда известна некоторым белым, ученым, но из поколения в поколение она скрывается от черных.
Я смотрел, как каждый реагирует на это. Я всегда должен был быть осторожным. Я никогда не знал, вдруг какой-нибудь черный черт с промытыми мозгами, «готовый-умереть-под-ярмом» дядя Том, криво на меня посмотрит и побежит жаловаться белым. Когда человек был к этому готов, я мог сказать ему – отдельно от других, я выливал на него то, чему учил мистер Мухаммед: «Белый человек – это дьявол».
Это шокировало многих из них, пока они не начинали это обдумывать. <…>
Возможно, это самая большая опасность для американской тюремной системы сегодня – способ, с помощью которого циркулирующее среди негров по всей стране мусульманское учение находит новых адептов в тюрьме, а черные в тюрьмах находятся куда в большем количестве, чем в среднем по стране.
Причина заключается в том, что черные заключенные лучше, чем какие-либо другие черные, готовы услышать слова: «Белый человек – это дьявол».
Вы говорите это любому негру. Но не помешанным на «интеграции» так называемым интеллектуалам. И у того же черного человека, который в других случаях толст, счастлив, а также слеп, глух и нем и довольствуется крошками с богатого стола белых, вы задеваете нерв американских черных. Его реакция может занять день, месяц, год, он в открытую может никогда не ответить; но будьте уверены – он видит, что белый человек действует, как дьявол.
И, как я сказал, впереди всех негров – черный заключенный. Здесь черных содержат за решеткой, иногда годы, благодаря белым. Часто заключенные рекрутируются из негров с самого дна, негров, которых вышвыривали отовсюду и обращались, как с детьми, всю их жизнь, негров, которые никогда в жизни не встречали белого, который взял бы что-то у них, так же как и дал им.
Дайте этим черным людям, сидящим в клетках, начать думать, так же как начал я, впервые услышав учение Элайджи Мухаммеда: дайте ему подумать, как, имея лучшие возможности в молодости, когда он был амбициозен, он мог бы стать юристом, доктором, ученым – да кем угодно. Дайте этому посаженному в клетку чернокожему возможность понять, как мне в свое время, что, начиная с первого прибытия первого рабовладельческого корабля, миллионы черных были в Америке, как овцы в логове волков. Вот почему черные заключенные так быстро становятся мусульманами, когда учение Элайджи Мухаммеда попадает в их клетки через других мусульман-заключенных. «Белый человек – это дьявол» – идеальное эхо всего жизненного опыта черного заключенного. <…>
Я уже говорил, что дебаты проводились еженедельно в норфолкской тюрьме. Чтение действовало на мое сознание, как давление на пар. Каким-то образом я начал говорить белым об их сущности прямо им в лицо. Я решил, что смогу сделать это, участвуя в дебатах.
Стоять и говорить перед аудиторией – такого в моей прошлой жизни не случалось. На улице, продавая травку и грабя, у меня были фантазии после гашиша, но даже в них я никогда не представлял, что буду в один прекрасный день выступать в колизеях и на аренах, в величайших американских университетах, на радио и телевидении, не говоря уже о турне по всей Африке, Египту и Англии.
Но, скажу я вам, прямо здесь, в тюрьме, выступления перед толпой, участие в дебатах будоражили меня не меньше, чем чтение. Стояние, здесь и сейчас, смотрящие на тебя лица, утверждения из моей головы, выходящие через рот, пока мозг ищет следующий лучший вариант для продолжения того, что я уже сказал, и если мне удавалось убедить людей и перетянуть на свою сторону – я выигрывал дебаты. Что бы ни заявлялось темой дебатов, я прочитывал все, что мог найти по теме, я ставил себя на место оппонента и просчитывал его варианты победы в дебатах, находил в них слабые места. Я любым способом старался рассказать миру о дьявольской сущности белого человека.
«Принудительная служба в армии – нужна ли она?» Хороший шанс, который появился у меня неожиданно, я хорошо помню. Мой оппонент сотрясал воздух, приводя пример эфиопцев, кидавших камни и копья в итальянские самолеты, «доказывая», что обязательная служба в армии нужна. Я сказал, что эфиопскую черную плоть забрасывали бомбами, которые благословил Папа Римский, и что эфиопы готовы были бросаться на самолеты, потому что видели, что сражаются с дьяволом.
Мне выразили возмущение, что я расистски рассматриваю этот случай. Я сказал, что это всего лишь исторический факт, пусть они пойдут почитают «Дни наших лет» Пьера ван Пассена, и, что меня не удивило, эта книга после дебатов исчезла из тюремной библиотеки. Прямо в тюрьме я решил посвятить остаток своей жизни обличению белого человека глаза в глаза – или же умереть. <…>