© Анатолий Зарецкий, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 26. За бугор
Наконец объявили, что скоро начнется подготовка к пуску летного изделия. Новость вдохновляла. Предстоящая напряженная работа, конечно же, освободит нас от армейской рутины, да и время полетит гораздо быстрей и интересней.
Мы с Суворовым взвесили наши возможности. Теперь в команде самым опытным начальником расчета оказался я. Даже Суворов не имел такого опыта. А у капитанов Алексеева и Кольцова был свой круг обязанностей.
В мое распоряжение попали также расчеты Шуры Шашева и Пети Иванова. Не густо. Бойцы, в основном, молодые. Остались единицы из тех, кто принимал участие в предыдущем пуске.
Начались интенсивные теоретические занятия. Хорошо, еще не уволились мои лучшие кадры – рядовые Дорин и Лобойко. Этих бойцов я отобрал, когда они еще проходили курс молодого бойца. С давних пор курсами командовал майор Липинский. Он обожал эту обязанность, потому что мог отобрать толковых новобранцев в свою команду. Он всегда приглашал меня рассказать новобранцам о нашей технике. Тогда я еще делал это с энтузиазмом. Часто после моих «лекций» подходили молодые бойцы с огоньком в глазах и просились в нашу команду. Так я и познакомился с Володей Лобойко.
Он рассказал, что они с его школьным товарищем Дориным уже окончили институт в Ташкенте, прежде чем их взяли в армию. Я попросил Липинского, и тот определил обоих к нам. Ребята оказались толковыми и вскоре знали технику лучше всех.
Но армия есть армия. Помню, как старлей Шашев принес в комнату офицеров огромный арбуз. Они съели его с нашим «техником» Геной Соколовым буквально по-свински, прямо на столе. А в заключение кто-то из них сбросил корки и семечки на пол.
– Дневальный! – вызвал дневального старлей Соколов, – Уберите! – приказал он вошедшему Дорину. Через минуту Дорин и Лобойко уже отмывали стол и полы комнаты офицеров.
– Только в нашей стране такое возможно, – возмутился тогда Боря Афанасьев, вошедший вместе со мной в комнату, когда уборка была в самом разгаре, – Техник нагадил, а два инженера обязаны за ним убирать, – ворчал Боря, который, в отличие от меня, не заметил еще одного нагадившего – Шуру Шашева.
И Дорин, и Лобойко не рвались в командиры, а потому так и остались в рядовом звании, но по моему распоряжению их команды исполняли все, вплоть до старшины команды. Сейчас я поручил им провести дополнительные занятия с теми, кто из-за нарядов не успевал бывать на основных занятиях. И ребята великолепно справились с моим поручением.
И вот снова настал день вывоза изделия. Все проходило, как и в прошлый раз, но теперь с изделием на старт не поехал, а отправил Петю Иванова. Пусть привыкает.
Неожиданно встретил старого знакомого – морского полковника из Госкомиссии. Тот почему-то обрадовался встрече. После взаимных приветствий первым делом спросил о Шурике. Узнав, что тот будет работать, побежал куда-то жаловаться. Кончилось тем, что Шурика навсегда отстранили от работ с изделием.
Кошмар. Теперь нас снова только двое – Петя и я. Ладно, десять дней подготовки выдержим. А вдруг снова доработки, как в прошлый раз? Доложил Суворову. Пусть думает.
Я оказался прав. Подготовка изделия к пуску началась с его доработок. И мы с Петей с головой окунулись в непрерывную работу. Она изматывала, но оба были молоды, и легко переносили все, что перепадало на нашу долю.
А вскоре нам повезло. В свое дежурство обнаружил любознательного молодого лейтенанта, который задавал вопросы со знанием дела. Оказалось, Юра Павутницкий – выпускник академии имени Можайского. К тому же золотой медалист. А главное – как и мы с Петей, двигателист по специальности.
Вот только при распределении полковник Ананич назначил его в один из расчетов башни обслуживания. Тут же обратился к полковнику Яшкову, и явная несправедливость была устранена.
С моей помощью и с помощью майоров Кавзалова и Кочеткова, Павутницкий через две недели сдал все зачеты на допуск к самостоятельной работе и влился в нашу команду.
Помог и однокашнику Павутницкого лейтенанту Леше Талалаеву. Специалиста, которого готовили управлять луноходом, определили заведовать примитивными сантехническими системами. Его тоже перевели в нашу группу к управленцам…
В среде гражданских специалистов, наиболее плотно контактировавших с нами, тоже были изменения. Вместо опытных двигателистов Пескарева и Сафронова, появились Анатолий Семенович Мазо и Владимир Александрович Кузнецов. Старший инженер Леня Мокшин был все в том же качестве.
Леня, по виду борец или штангист, всегда удивлял поверхностными знаниями. А ведь он представлял Головное конструкторское бюро, созданное Сергеем Павловичем Королевым. Тогда мне это было просто непонятно. Вот и в тот раз обнаружил кучу ошибок в эксплуатационной документации. Решил разобраться во всем с Мокшиным – представителем отдела-разработчика.
– Леня, скажи, пожалуйста, – обратился к нему, – Как мне по этой схеме работать? По вашей инструкции или на основании здравого смысла?
– Конечно по инструкции, – ответил Леня, бросив взгляд на схему.
– Леня, а что будет с резиновыми шлангами высокого давления при температуре жидкого кислорода? – ехидно спросил его.
– Что будет. Что будет… Ничего не будет, – удивил ответ «специалиста».
– Леня, резина при таких температурах твердеет, а под давлением ее разорвет на мелкие кусочки. Здесь по науке металлорукава должны быть… Так как будем работать? По инструкции или как? – продолжал пытать горе-разработчика.
– По инструкции надо работать, но ты поставь металлорукава, – дал странный ответ Леня.
– Леня, но это же не по инструкции… Ладно, иди, правь инструкцию, а то дам официальное замечание, – завершил я бессмысленный разговор.
Владимир Александрович оказался человеком иного порядка. Это был знаток своего дела – специалист с большой буквы. С ним у меня проблем не было никогда.
Снова появились майоры, предъявляющие удостоверения КГБ и интересующиеся защищенностью объекта от действий «вредителей».
Создалось впечатление, что каждый из этих работников действует в вакууме, абсолютно автономно, ни с кем не обмениваясь информацией, а потому всякий раз наступая на одни и те же грабли.
Или мне просто попадались такие работники, которым, как и Лене Мокшину, было абсолютно все равно, что творится вокруг них. Лишь бы их поменьше тормошили.
Помню, как мы с волонтером Лешей Зайцевым отбирали, в качестве наглядных пособий для спецкласса, агрегаты ракетных двигателей, которые разыскивали в громадной куче обломков взорвавшейся на старте ракеты. В тот раз отыскали подходящий газогенератор. Мы отсоединили его от магистралей и в трубопроводе подачи горючего неожиданно обнаружили посторонний предмет. Это был аккуратно свернутый кусочек перкаля, перевязанный проволокой.
Несомненно, попасть туда этот посторонний предмет мог только при сборке двигателя. Обнаружить его на более поздних стадиях невозможно.
Последствия очевидны – запущенный двигатель не вышел бы на режим минимальной тяги и был бы выключен системой управления. По маркировке определили, что это двигатель последней ступени ракеты. Это значило, что если бы ракета не взорвалась на старте, она все равно не вывела бы объект на орбиту. Перед нами не что иное, как один из следов подрывной работы внедренного на ракетный завод диверсанта.
Мы с Лешей доложили в КГБ. Там нас долго пытались убедить, что посторонний предмет мог попасть в трубопровод при взрыве. Но когда мы не поленились и принесли причудливо изогнутый трубопровод и показали схему его установки, версия мгновенно отпала.
Нам так ничего и не сообщили о результатах расследования – все это осталось большим секретом госбезопасности…
Доработки изделия мало-помалу провели. Начались все те же проблемы у управленцев. На этом изделии впервые применили бортовой компьютер, или, как тогда говорили – бортовую ЭВМ. Но, как всегда, день за днем комплексные проверки шли с отрицательными результатами. Все нервничали.
В конце концов, бортовую ЭВМ сняли с изделия и отправили в МИК для повторных автономных проверок. Выяснилось, машина неисправна. Сняли такую же со следующей ракеты. Оказалось, и та неисправна. Из деталей двух машин срочно собрали одну исправную.
По закону подлости, собранную ЭВМ поместили не в тот корпус, имеющий совсем другие точки крепления в приборном отсеке ракеты. Но просчет обнаружили лишь на стартовой площадке.
Срочно изготовили специальный переходник, чтобы все-таки установить ЭВМ в «чужом» корпусе на наш борт.
Дальнейшая подготовка пошла, как по нотам. И вот уже, наконец, объявили время пуска. Началась предстартовая подготовка.
Меня снова включили в боевой расчет под тем же номером «152». Вторым в нашем расчете двигателистов назначили Петю Иванова. Всю заправку благополучно проспал все за тем же электрощитом. Заправка прошла без проблем, а потому Петя меня не будил.
Началась эвакуация. Мы с Ивановым, как тогда с Афанасьевым, оставались для проведения заключительных операций. Перед отводом башни обслуживания вручную отстыковали наши металлорукава от разъемов третьей ступени и проконтролировали расстыковку бортовых и наземных коммуникаций.
И вот мы у машины на нулевой отметке. Начался отвод башни. Все в порядке. Доложил по рации и замер в ожидании команды покинуть старт. До пуска всего пятнадцать минут. Последний взгляд на ракету и теперь как можно быстрее и дальше от нее…
В этот раз в район эвакуации боевого расчета успели добраться вовремя. Но мы еще подходили к траншеям, когда раздались крики «Ура». Ракета была в полете. Она уже поднялась над усами молниеотводов и продолжала быстро набирать высоту.
И вот участок вертикального старта пройден. На высоте около десяти километров ракета начала плавно отклоняться от вертикали. Появился инверсионный след. Визуально и по рокоту двигателей чувствовал, что полет проходил нормально.
Наконец, ракета растворилась в пространстве, а звук работающих двигателей, постепенно затихая, все еще гулко рокотал в утреннем небе. Даже не верилось, что все прошло не как обычно, а наоборот – как должно быть при нормальном пуске. Неужели это долгожданный успешный пуск? Как жаль, что с нами нет Бори Афанасьева и всех, кто видел одни только аварии. Вот бы они порадовались…
Увидел довольное лицо Кузнецова. Он подошел к нам, протягивая руку для поздравления. Уж он, как опытный ракетчик, наверняка чувствовал, что все в порядке.
Улыбающиеся люди спокойно садились в машины. Машины организованно уезжали. Нам же с Петей необходимо было вернуться на старт, чтобы снять наше оборудование с башни обслуживания.
«И все же аварийный пуск – более впечатляющее зрелище, чем штатный», – мелькнула и пропала дурацкая мысль.
Проезжая мимо сто третьего сооружения, откуда велось управление пуском, увидел старшего лейтенанта Лопаткина. Он и был тем оператором, который нажимал всем известную кнопку «Пуск». Остановились, чтобы узнать детали пуска.
– За бугор, – огорошил Лопаткин.
– Да ты что?! – не поверили ему. Хотя, как не верить, если он знал истину из первых рук.
– Вторая ступень не сработала. Предварительная команда на запуск прошла, а дальше полный аут, – сообщил Лопаткин.
– Ну и дела… Промышленность все время нудила, лишь бы первая ступень не подвела, а с остальными проблем не будет. Вот тебе и не будет, – ворчал теперь я, как когда-то Боря Афанасьев, все отчетливей осознавая, что наша многодневная круглосуточная работа снова оказалась напрасной, нерезультативной. Приподнятое настроение резко сменилось на противоположное.
Решили никому не сообщать эту печальную новость. Пусть люди хоть немного порадуются мнимой победе. Они заслужили этот отдых, несмотря на отрицательные результаты их труда.
На старте мы еще застали горящее стартовое сооружение и понаблюдали за работой пожарных. На наших глазах с силой небольшого взрыва звонко лопнул рельс оттого, что пожарные подали на него потоки холодной воды.
«Придурки», – подумал я, но какая теперь разница, больше или меньше убытков от действий этих дураков, если не выполнена главная задача.
Мы сделали свою работу на старте и приехали на площадку. Там уже вовсю праздновали победу. У дверей гостиницы для работников промышленности нас перехватил радостный Кузнецов.
– Толя, ты куда пропал? Давайте к нам, ребята. У нас шикарная рыба. Сам готовил. Закуски навалом, а вот выпить нечего, – пригасил нас Владимир Александрович. Я снял с пояса и протянул ему фляжку со спиртом.
– Вот, держите пока. Спасибо за приглашение… Петя, – обратился к Иванову, – У нас это все, или у Юры что-нибудь есть?
– Конечно, есть, – с улыбкой ответил Петя, – Суворыч побеспокоился. Все у Юры. Я сейчас к нему сбегаю, а вы нас здесь подождите. А то не найду вашу комнату, – попросил Петя и быстрым шагом направился в нашу гостиницу. Оттуда тоже гремела музыка. Народ гудел, дождавшись, наконец, праздника.
– Толя, что такой мрачный? Или случилось что? – встревожено спросил Кузнецов.
– Да устал за двое суток. Поспать удалось только во время заправки на брезенте за электрощитом. Я пойду, Владимир Александрович, а ребята пусть празднуют. Это их первый пуск.
– Нет, дорогой, мы тебя не отпустим. Потом отоспишься, – возразил Кузнецов, – Толя, давай на «ты». Зови меня Володей. Не люблю я эти отчества. Никак не привыкну. Это у нас Мазо большой любитель на «вы» и по отчеству, – предложил он.
– Согласен, – поддержал предложение Кузнецова, – А этот Мазо, откуда у вас взялся? И чем теперь занимаются Пескарев и Сафронов?
– Мазо от вас взялся. Он три года на десятке лейтенантом служил, в отделе анализа. Потом у нас работал старшим инженером, тоже у телеметристов. А когда Пескарева повысили, Бродский его протолкнул к нам начальником. Будто своих не было. Вот теперь и мучаемся, – поделился своими проблемами Кузнецов, – А Пескарев и Сафронов стали большими людьми. Они сейчас высоко – в службе Главного конструктора.
И тут мы увидели занимательную картинку. Впереди, расчищая дорогу и отбиваясь от жаждущих и страждущих, медленно двигался Петя. За ним осторожно, дабы не пролить ни капли содержимого налитой до краев трехлитровой стеклянной банки, внимательно ощупывая почву ногами, перемещался Юра.
Я посидел часа два в компании моих будущих сослуживцев, даже не подозревая об этом. Было весело, но я все же чувствовал, что падаю от усталости. Меня, наконец, отпустили, а ребята остались.
Проспал часов двенадцать. Вскоре ко мне зашел возбужденный и, похоже, уже опохмелившийся Петя. Оказалось, он до сих пор не уезжал на десятку, а переночевал на одной из свободных коек в моем номере, который я вчера даже забыл закрыть.
– Мазо, физо, шизо, – ворчал Петя.
– Что случилось? Чем недоволен? – спросил его, пытаясь окончательно проснуться.
– Да этот придурок Мазо вчера выступал, выступал… Надоел… Послушать его, так он здесь самый умный, а все остальные дураки. Ну, я этого умника сначала в шашки обыграл, потом в шахматы, а потом и в карты заодно. Хотел в заключение еще и морду набить, но Леня за него вступился… Сегодня с утра тебя будил-будил, но ты так и не захотел вставать. Ну, мы с Юрой отнесли им еще баночку. И снова этот Мазо… Ну, сегодня не удержусь!.. Вставай, пойдем к ним!
– Иди, Петя. Мне что-то не хочется. Обыгрывай его во что хочешь. Только не буянь.
Не успел снова задремать, зашел Гена Соколов, весь помятый и почему-то босой. Он тоже не уехал домой на десятку, но оказался в какой-то чужой компании, а не с Петей и Юрой. Ночевать его определили в пустой номер, где не было даже койки. Он проспал всю ночь на голом полу, подложив под голову китель. Но самое забавное, что когда утром вышел осмотреться, оставил в том номере свой китель с галстуком, фуражку и туфли с носками. А потом уже не смог найти ни свою компанию, ни тот номер. Хорошо хоть меня нашел.
Пришлось срочно вставать и выручать бедного беспамятного Гену.
Петя с Геной прожили в моем номере еще сутки. А когда от полной канистры спирта, выданной Юре Павутницкому, осталось литров пять, этот спирт, вместе с канистрой, прямо из номера Юры стащили волонтеры. Петя был возмущен до глубины души. Часа два бегал по гостинице в поисках хотя бы пустой канистры. Так ничего и не нашел. После этого веселье естественным путем пошло на убыль. И Петя с Геной поехали отдыхать на десятку. Праздник кончился.
Уже на службе узнал подробности аварийного пуска. Первая ступень не успела отработать буквально секунды до момента разделения ступеней. Похоже, причиной неудачи явился взрыв в хвостовом отсеке ракеты.
Ее обломки упали в трехстах пятидесяти километрах от старта. Их разбросало в зоне пятьдесят на тридцать километров. Создана аварийная комиссия, которая должна решить, что делать дальше…
Получил письмо от Тани. Она сообщила, что пришло уведомление из ЦК КПСС, что направлен запрос во все инстанции, в которые я когда-либо обращался. Решение будет принято после получения и анализа ответов.
Похоже, лейтенант Макаров, наконец, окажется в стороне. Не ответит же он, в самом деле, один за все инстанции, как это случалось всякий раз, когда обращался я. Хотя все может быть. Но, кажется, ситуация стала развиваться явно по другому сценарию. Это обнадеживало…
Неожиданно встретил Валеру Панкина. Его волонтерский срок службы давно истек – еще до того, как вывезли ракету на старт. Я был уверен, что он уже гуляет в штатском по своему Питеру.
– Армия еще не полностью со мной рассчиталась, – ответил на мой недоуменный вопрос Валера, – Мне так и не сшили парадную форму, не выдали новые яловые сапоги и зимнее белье. Я так и сказал начальнику штаба: «Пока не выдадите, что положено, не уеду».
– Валера, зачем тебе парадная форма? Ты что, в Питере на парады будешь ходить? Ну, сапоги и зимнее белье еще сгодятся, но охота тебе из-за этого здесь сидеть? Я бы сейчас все бросил и рванул в Европу.
– Вот-вот… Они на это и надеются. Мне не парадная форма нужна, а ткань и деньги на пошив. Ткань загоню – покупатели всегда найдутся… А ваш начхоз предложил взамен ткани мешок звездочек и эмблем на погоны. Что я ими дорогу в Питер буду посыпать?.. Пусть дают все, что положено. Я уже здесь третий лишний месяц сижу, а получку мне регулярно выдают. И попробуют не выдавать!.. На гражданке я бы за такие деньги упирался, а здесь ничего не делаю. Даже на службу не хожу… Да я готов еще год прожить в таком режиме.
То была моя последняя встреча с Валерой Панкиным. Вскоре он все же уехал, получив, наконец, денежную компенсацию за все, что недополучил за свои два года службы в армии.