ФРИЛАНСЕР
Этот слоган я заметил еще метров за восемьсот до рекламного щита, на котором он был написан. Во весь щит огромными буквами – НЕ НАДО ГАДИТЬ!
Социальная реклама, что ли? Своевременно. Весь город уже загадили, лет как десять назад, а власти опомнились. Не надо гадить! Грязь им, значит, помешала. Каково? Может, стоит слоган сменить? Например: Не надо экономить на уборочной технике. Или: Не надо посыпать дороги химическим говном. Или просто: Надо убирать улицы? А то не делают ни черта с этой грязью, a потом завешивают город идиотскими лозунгами. Может быть, вообще издать указ, запрещающий в Москве продолжаться зиме больше, чем два месяца. А может быть, вообще зиму запретить? Или лень? И тогда реально станет чище?
Февраль действительно стоял весьма мерзкий, впрочем, как и всегда. Под ногами отвратительная серая каша из бензина и машинного масла, приправленного снегом, над головой не менее отвратительная каша из рваных серых туч, из которых этот снег и сыпался. Люди на улицах так же не разнообразили пейзаж. Прохожие были одеты достаточно ярко, что характерно для зимней Москвы, в которой в это время года все как сговорились изображать этакое летнее настроение – надевать все оранжевое, зеленое, желтое, красное – вроде им вдруг показалось, что они живут в Лос-Анджелесе. Одеться-то они оделись, а вот лица… Лица не изменились. Лица оставались неизменно серыми и перекошенными, будто всех в городе одновременно тошнило. Скорее всего, и кашу эту серую на улицах они и наблевали. Реально, как еще могут выглядеть мостовые города, в которой всех тошнит?
Нет, не подумайте, будто я начинающий шизик, видящий жизнь в сером цвете. Отнюдь! Просто… Просто так оно все и выглядит. На дворе четырнадцатое февраля, день всех влюбленных, а радостных лиц что-то не прибавилось. Интересно, куда подевались все эти счастливые обнимающиеся парочки, разгуливающие по городу с красными коробками в руках или прижимающие к груди красные же открытки в виде сердца? Где они, я вас спрашиваю? Дома обнимаются? Бегают по магазинам? Строчат друг другу «валентинки» по е-мейлу? Или стоят в пробках, как и я? Или, может быть, никто никого уже не любит? Может быть, я прав и всех нас просто тошнит друг от друга?
Вот взять, к примеру, меня. Что-то я не припомню, чтобы меня вчера кто-нибудь поздравил. Про женщин, с которыми я провожу свой досуг, умолчим. Каждая из них считает, что мое к ней отношение несерьезно, посему и день влюбленных проводить со мной никто из них не собирается. Тем более дарить «валентинки». Проводить со мной отпуск, выходные, увеселительные мероприятия – это пожалуйста. А вот праздник святого Валентина – это мимо. Впрочем, меня это особо и не парит.
«Не надо гадить!» (До щита метров триста). А я никому особо и не гадил. Сто процентов, и в мыслях не держал. Не могу сказать, что был радушен и мил с девушками в преддверии праздника, но не гадил уж точно. Особенно учитывая то, что в последнее время чаще всего я общался с двумя. С Дашей, светской журналисткой по профессии и проституткой по призванию, и Светой, проституткой и по профессии и по призванию. Им-то я уж точно не гадил. Могли бы прислать открыточку, кстати. Но не прислали.
Может, коллеги по работе еще сподобятся? Дайте-ка подумать. Девушки из компаний клиентов? Знакомые журналистки? Пресс-секретари заказчиков? Может, хоть коллеги мужчины? Так, в качестве подъебки? Кто обрадует подарочком славного парня Антона Дроздикова? Наконец я подъезжаю к щиту и вижу, что на самом деле надпись читается как «Не надо гадать!» и рекламирует какой-то банк с супервыгодными процентами по вкладам. Ха, ха, ха. Действительно смешно.
Я, кстати, и не гадаю. Если прокрутить все последние события, то получается, что единственным подарком ко дню влюбленных оказался банковский перевод на десять тысяч долларов, который я получил как раз вчера. За пиар-компанию одного строительного холдинга, организованную моим агентством в различных СМИ. Я вчера думал на эту тему перед сном. Получается, что единственная, кто меня любит, – это медиа. Я даже «валентинку» вчера отправил по электронной почте. С одного своего ящика – на другой. Взял картинку с сердцем и написал на ней: «Медиа любит вас, Антон!» Для полноты картины стоило бы отправить в ответ что-то вроде «Медиа, я вас тоже очень люблю!», только вот знать бы еще ее настоящий электронный адрес.
Честно говоря, за последний год я стал все больше и больше сомневаться во взаимности наших чувств, потому как дела у моей компании шли как-то вяло. Я даже стал подумывать о правильности принятого мной четыре года назад решения. Хотя, объективно говоря, после увольнения из ФЭПа выбор у меня был не слишком-то и велик. Кому всерьез может быть интересен молодой политтехнолог? Точнее, у кого он может получить серьезные деньги? Да, можно было бы сменить поле деятельности. Например, заняться имиджевым пиаром или открыть столь модное нынче «рекламное агентство полного цикла», занимающееся всем, на чем можно заработать больше тысячи долларов: от изготовления подарочных упаковок до предоставления девочек для продвижения товаров в клубах и ресторанах. На худой конец, можно было бы попробовать устроиться в маркетинговый отдел крупной компании и тихо-мирно воровать там рекламные бюджеты до седых мудей. Но во всем этом было две проблемы. Первая состояла в том, что рекламный бизнес не подходил мне из-за атмосферы. Не важно, на какой стороне баррикад ты находишься, в любом случае имеешь дело с ублюдками из больших корпораций. Либо ты им подчиняешься, работая на них, либо ты ежедневно лижешь жопу, выполняя их заказы. И в целом совершенно все равно, получать от них зарплату или бюджеты. Тебя имеют во все дыры, в любом случае. Вторая проблема состояла в моем увлечении политическими технологиями. А политика – это как генитальный герпес – один раз подцепишь и на всю жизнь. Он может затухать, может обостряться, но никуда от тебя не денется. Так получилось и со мной. Начав карьеру с политтехнологий, я заболел ими. Поэтому продолжать свою карьеру я решил именно на этом поле. Чем я мог быть интересен?
О работе на государственные структуры после истории с Гордеевым, ха-ха, точнее, истории с Геббельсом, не могло быть и речи. Структуры, «сидящие» на бюджетах состоятельных кротов, всяких там стальных, нефтяных и алюминиевых олигархов, уже имели своих руководителей, таких же пиарщиков «без страха и упрека». И собственных работодателей они защищали от подобных мне ландскнехтов политических технологий практически как Брестскую крепость. В свете будущих выборов идеальным вариантом была бы игра на поле оппозиции, но для получения в разработку серьезного направления нужно было иметь предыдущие проекты в своем портфеле, а их на момент увольнения из ФЭПа у меня не было. Таким образом, оставалось одно – открыть собственное агентство, занимающееся пиаром. В том числе политическим. Что я и сделал. Поскольку агентству предстояло (по моему мнению) совершить революцию в СМИ, я, не долго думая, назвал его «Че Медиа».
Работать на вольных хлебах достаточно комфортно, но не слишком прибыльно. Поначалу все шло настолько хорошо, что я корил себя за то, что не ушел в самостоятельное плавание раньше. Мне удалось несколько раз неплохо прислониться к выборам мэров в провинциальных городах. На пике развития моего агентства наша команда совершенно гениально ухитрилась работать одновременно на два противоборствующих лагеря, стремившихся получить контроль за нефтеперерабатывающим заводом. Если можно было бы придать ту историю огласке, она вошла бы в учебники по технологиям и разводу «хозяйствующих субъектов». После мэрских выборов и этой «нефтянки» заказов было много. Мы заделывали трещины в репутации провинциальных чиновников, обслуживали пару корпораций, занимаясь контрпиаром, поддерживали информационные войны олигархов легкого веса. А потом как-то сразу все стихло. Не то чтобы заказы резко кончились, нет. Они просто… как бы точнее выразиться? Они усохли… Съежились до микроскопических размеров. Я почувствовал эту перемену, возвратившись однажды из отпуска. В какой-то момент денег стало катастрофически не хватать. Понимаете, о чем я? Я не стал больше тратить, я стал меньше зарабатывать. Сначала закрылся рынок депутатов – одномандатников, которые теперь проходили в Думу по партийным спискам, затем у нас перестало получаться работать в провинции, которая больше не испытывала благоговейного трепета перед столичными пиарщиками, предпочитая работать с собственными кадрами. Надо отдать им должное, они сильно выросли за прошедшее время.
В конце концов мы перестали получать доходы от нашей традиционной работы – медийных кампаний для московских заказчиков. Мы вели какие-то переговоры, встречались с потенциальными заказчиками, писали предложения, рисовали схемы, но в финале нам либо доставались крохи, либо не доставалось ничего. Мы продолжали встречаться с нашими клиентами на разных бизнес-форумах, презентациях и вечеринках, но они лишь улыбались и, отводя глаза, говорили что-то типа «вы знаете, мы пока решили отложить намеченные с вами проекты». Кое-кто даже уклончиво говорил «вы же знаете, какая у вас репутация» и о том, что к нам обращаться «не рекомендуют».
Таким образом, мы доползли до того порога, когда имя на рынке вроде бы еще есть, а вот денег уже нет. Проекты становились все мельче и мельче. «По совету знакомых» к нам изредка приходили какие-то тревожные пассажиры, предлагавшие небольшие бюджеты за то, чтобы снять материал с какого-нибудь сайта или, наоборот, разместить в Интернете или прессе информацию о том, что их конкурент строит элитное жилье, которое может любой момент развалиться. Платили они мало, да еще и долго, посему мы после размещения соответствующей информации шли к их конкурентам и предлагали купить на этом сайте «блок». То есть гарантию отсутствия на этом сайте любой негативной для конкурента информации в течение определенного времени. Но это были уже семечки. Заниматься подобными вещами означало то, что со временем мы станем обычной швалью. Из разряда тех контор, что предлагают клиентам в ответ на появление гадостей на сайте Компромат ру устроить хакерскую атаку. Обещания эти выполнялись несложно, потому что «компромат» планомерно вырубается пару раз в месяц из-за атак всяких молодых сетевых хулиганов, тренирующих свои навыки. Такой ерундой можно было довольно долго заниматься, зарабатывая долларов по пятьсот за «хакерскую атаку». Чувствовал я, что если мы сейчас не брезгуем заниматься такой херней, то в скором времени окончательно измельчаем. Иными словами – доебемся до мышей.
Я утешал себя тем, что после затяжного штиля жизнь сама выносит на твой берег новых заказчиков. Я надеялся, что вот-вот у нас, наконец, появится тот самый Большой Проект. Главное – быть к нему готовым. И вот в ожидании этого проекта я, от безысходности, разрабатывал два направления: сетевые блоги и политический глянцевый журнал. Оба проекта были довольно утопичными, если выражаться корректно. Точнее, представляли из себя банальное наебалово, если называть вещи своими именами.
Сетевые блоги получили широкое распространение в Интернете, потому что давали шанс любому бездельнику в одночасье стать звездой, новостным ресурсом, порносайтом или службой знакомств в одном лице. Поскольку открытие личного дневника не требовало от человека знаний по созданию интернет-сайтов, а количество таких же, как и он лоботрясов, проводящих все рабочее время в Сети, ежедневно росло – такие сервисы быстро стали самыми популярными местами общения различных социальных групп. Однако в российском сегменте Интернета блоги имели свою специфику. Они были намного более политизированы, чем их международные аналоги. Сотни человек занимались обсуждением политики в своих личных дневниках на Live-journal.com, Liveinternet.ru или Blogs.mail.ru. Такие блоги пользовались устойчивой популярностью, и я вынашивал проект создания агентства, специализирующегося на продвижении нужной информации политического или коммерческого свойства через дневники наиболее популярных пользователей.
Вторым моим проектом было создание глянцевого журнала о политике, с либерально-оппозиционным уклоном. Издав пару-тройку номеров со скандальными материалами, думал я, можно было бы через полгода продать журнал кому-нибудь из гонимых олигархов для использования этого СМИ перед выборами.
Оба проекта я предлагал уже десятерым потенциальным покупателям, но то ли они боялись, то ли не понимали моего новаторства, то ли банально жали бабки. О том, что мои проекты слабые, как понятно, не могло быть и речи. Все-таки я уже шесть лет работал в медиа и чувствовал новые тренды.
Тем не менее время уходило, а Большой Проект так и не появлялся. Даже смутно не маячил на горизонте. И что-то подсказывало мне, что надежд на его появление у меня практически не остается. И агентству моему суждено исчезнуть из информационного поля, так и не произведя в нем переворота. Да что там. Даже не оцарапав всерьез.
Вот с такими, прямо скажем, не радужными мыслями я приехал в свой офис, когда-то занимавший целый этаж здания на «Парке культуры», а нынче ссохнувшийся до трех комнат. «Мы просто хотим быть более мобильными, поэтому отказались раздувать штат», – врали мы последним, не убежавшим от нас заказчикам, если те все-таки приезжали на переговоры к нам. Сами мы, как понятно, предпочитали проводить переговоры на их территории. Один из кабинетов занимали трое девушек, ведущих клиентов, в другом сидела секретарша и бухгалтер, третий занимали мы с моим партнером Сашкой Епифановым.
Зайдя в кабинет, я нашел Сашку играющим на компьютере в «Путин-чесс». Судя по его кислой роже, играл он уже час как минимум, но результатами не блистал.
– Здарова, партнер.
– Здарова, партнер.
– Чего не весел, сударь? Вечор прошел в возлияниях, по случаю иноземного праздника?
– Вечор мой, Антон, прошел в объясняловах с женой.
– Ты забыл ей послать «валентинку»? – картинно ужасаюсь я. – Нет, Саша, я не верю, ты не такой. Ты романтичный. Что же тогда стряслось?
– Иронизируй, иронизируй. Тебе можно, пока холостой.
– Что случилось-то?
– Да, банально. Потребности есть, а денег нет. В общем, забей.
– Ясно, – вздыхаю я, – «БМВ любви» разбился о быт. Ты, кстати, машину-то починил?
– Ага. Сегодня из сервиса забрал.
– Ясно. Ты сегодня газеты покупал?
– Вон, на столе валяются.
– Есть чего интересное?
– Не-а. Новости однако имею.
– Поведай.
– Никитоса помнишь?
– Этого бандоса? Дружка твоего, который к нам три года назад обращался, но так и не стал работать? Помню порожняка твоего.
– Ладно, хватит тебе. Он через сорок минут приедет.
– Опять порожняки гонять? На хуй он нам нужен?
– Слушай, что ты заладил? «Порожняки», «порожняки». Я тебе скажу, он нормально поднялся. Говорит, что хочет какое-то дело предложить. Ты полагаешь, в нашем положении стоит послать его?
– Да пусть приедет, за спрос денег не берут. К сожалению.
– А чего хочет?
– Сказал «при встрече».
– Что же, будем ждать. Может, принесет пять копеек.
– Я на это очень надеюсь, – с выражением посмотрел на меня Сашка.
Никита Исаев, также известный, как Никитос, мало изменился с момента нашей последней встречи. Может быть, чуть пополнел, надел более дорогой костюм и украсил себя очками в интеллигентной оправе, которые придавали его лицу более осмысленное выражение. По тому, как он оглядывал наш кабинет, по его вопросам о наших делах и скептичной улыбочке, я понял, что сегодня нам нужно использовать все свое актерское мастерство, если у него есть реальное предложение. Надо включить снисходительное понимание и легкое хамство. Иначе Никитос никогда не поверит, что мы еще на плаву. Одним словом, я решил играть ва-банк.
После обмена воспоминаниями и расспросами об общих знакомых мы, наконец, сели говорить о деле.
– Дело в следующем, – начал Никита и тут же сделал паузу, многозначительно посмотрев на меня. – Есть одно предприятие, в районе Кутузовского проспекта. Бывший завод военный, по выпуску каких-то там антенн или радаров, хуй их разберет. Территория громадная. Цеха, склады, площадки. И все это дело государственной важности в руках у полных уродов. Мы с моими партнерами…
– С «пацанами», что ли?
– Антон, ты друг и партнер Саши, а значит, и мой друг, вопросов нет. Но как бы базар-то фильтруй. Сейчас же не девяносто третий год. Где ты «пацанов» увидел? Мы бизнесмены. У нас серьезные интересы в строительном бизнесе. А ты, своими «пацанами», в натуре, криминализируешь мой… этот, – тут Никитос запнулся и обратил свой полный просьб о помощи взор к Саше, – ну, как теперь говорят?
– Дискурс… – подсказывает Саша.
– Во! Точно. Короче, ты, Антон, неправильно говоришь.
– Это кто же тебя таким речевым оборотам научил, я стесняюсь спросить? – спрашиваю я у Никитоса.
– Стараюсь идти в ногу со временем и выбирать правильных друзей, – Никита улыбнулся, одернул пиджак и обвел нас торжествующим взглядом.
– Ну, вы, ребята, даете, – смеюсь я, – скоро будете изъясняться, как настоящие филологи. Нормальные люди вас совсем перестанут понимать. Ладно, с ним, с дискурсом. Ты скажи мне лучше, зачем тебе завод понадобился? Что-то я сомневаюсь в том, чтобы ты решил отнять у плохих парней дело государственной важности и передать обратно государству. Или ты, может, хочешь в «оборонку» деньги свои инвестировать?
– Да какая там «оборонка»! Там земли десять гектар. Завод ясное дело, снесем, а земля в том районе, сам понимаешь, золотая.
– Это нам яснее, да Саш? А то начал с «дела государственной важности». И в чем проблема?
– А вот в чем, – Никитос достал из внутреннего кармана толстенную черную ручку, опоясанную кольцами из белого металла. Предположительно золота, судя по тому, что Никитос, по словам Сашки, ездит на тюнингованном «Porsche Cayenne».
Я наклоняюсь к Никите, чтобы рассмотреть ручку поближе, и говорю:
– Какая у тебя ручка интересная. Дорогая, наверное?
Никита, довольно ухмыляясь, отвечает:
– Картье. Две штуки стоит.
– Импортная?
– Ну не русская, ясен хуй. – Никита явно не понимает моего сарказма, но остается весьма доволен эффектом, который, по его мнению, произвела на меня его ручка.
– Короче, к делу.
Он начинает рисовать на листе бумаги аккуратные квадратики со стрелочками, подписывать их ровным, почти чертежным шрифтом. Видимо, это занятие со времен школы доставляет ему невообразимое удовольствие. Никита увлеченно пыхтит и изредка отрывается, оценивая схему, что наводит меня на мысль о том, что в советских ПТУ все же неплохо учили.
– Двадцать процентов акций принадлежат вот этим двум фирмам, учредителем которых является фонд «Бауманец»…
– Это в честь братвы, что ли? – вежливо интересуюсь я.
– Не смешно. Еще двадцать процентов принадлежат фирме «Велес», по пять процентов принадлежат фонду «Содействие спорту» и частным лицам. Мы выступаем учредителями холдинга «Господарь», контролирующего банк «Прогресс», который является учредителем во всех фондах. Короче, везде мы.
– Какая схема красивая, – подмигиваю я Саше.
– Это же додуматься надо. На тебя, Никит, наверное, полк специалистов по захватам года два трудился, – подыгрывает мне Саша, настроившийся на волну моего наглого поведения.
– И как сложно все, – продолжаю глумиться я, – никогда бы не подумал, что все так запутать хитро можно. Кто же это придумал? Или, правда, рейдеров нанял?
– Рейдеры-шмейдеры. Никого я не нанимал. Сами и придумали, что тут сложного-то? – Никитос демонстративно кидает ручку на стол, показывая собственное превосходство в вопросах захвата предприятий и выстраивания хитрых экономических моделей. – А вы думали, мы по-прежнему палатки крышуем?
– Что ты, Никита. Просто для нас это темный лес, – тихо говорю я, – так в чем проблема-то, брат?
– Еще сорок процентов принадлежат четырем структурам, которые контролируются банком «Зевс». Остаются десять процентов, необходимые для контрольного пакета…
– Которые находятся в руках у трудового коллектива, – говорит Саша.
– А директор завода, ветеран производства, крепкий хозяйственник, сам владеет частью акций и симпатизирует чувакам из «Зевса»… – резюмирую я.
– Откуда знаете? Они к вам обращались? – испуганно тараторит Никита.
– И завидев, что завод хотят захватить, «Зевс» через директора начал науськивать коллектив, чтобы не продавали акции чужакам… – Саша подходит к окну и поворачивается к нам спиной.
– И стращает коллектив тем, что захватчики не просто плохие люди, а самые настоящие бандиты… – продолжаю я.
– Что в целом недалеко от истины, – Саша закуривает.
– Коллектив устраивает пикетирование территории, митинги разные. В общем, готовится «Зевс», руками рабочего класса, приковать тебя, Никитос, к стене, что Прометея… – я встаю из-за стола совещаний и сажусь за свой стол, – за то, что ты у него хочешь спиздить священный огонь, исторгаемый доменными печами завода. Кстати, на этом заводе доменные печи есть?
– Печи? А при чем тут печи? – удивляется Никитос.
– Так просто, для красоты повествования спросил. Забей.
– Не исключено еще, что скоро на твои подставные «помойки» проверяющие органы налетят, как орлы… – Саша подходит к Никите и кладет ему руку на плечо.
– Действительно, непременно должны появиться орлы, клюющие печень рейдеров. Для полного соответствия мифам Древней Греции, – я делаю скучающее лицо и утыкаюсь в монитор, – помнишь миф о Прометее, а? Никит?
– Значит, они раньше пришли… Суки. – Никита встает и начинает ходить по кабинету. – Когда они приходили?
– Кто, Никит?
– Люди из «Зевса».
– Да не приходил никто, бог с тобой.
– А откуда же вы всю схему знаете? – Никита останавливается и по очереди обводит нас недоверчивым взглядом.
– Этой схеме, Никита, лет десять уже. Ох… лучше бы вы по-прежнему палатки крышевали… И повторяется она каждый месяц. Меняются только названия объектов и спорящих хозяйствующих субъектов.
– В целом задача ясна – говорит Саша, – ничего нового. Кампания предстоит довольно сложная.
– А варианты какие есть?
– Варианты, Никита, всегда есть. Велосипед выдумывать не надо. Все и так ясно. Никит скажи, ты Прометей или нет?
– Не понял?
– В смысле, работать готов?
– Так я за этим и пришел.
– Саша, бери бумагу, пиши план.
– Дай ручку или карандаш.
– Момент, – я вынимаю из подставки несколько карандашей, которые оказываются тупыми, поднимаю бумаги на столе, в поисках ручки и говорю раздраженным тоном: – медиа структура, бля, ни одного пишущего предмета нет нормального. Невозможно работать, – я открываю ящик стола, достаю оттуда увесистую ручку и запускаю ее по столу в сторону Саши, – на, хоть этим говном, что ли, пиши.
Никита провожает глазами ручку, пока она не оказывается в Сашкиных руках. Глаза его выдают туземный интерес:
– Нормально. Это ж «Монтеграппа», да? Косаря два стоит, я в каталоге видел.
– Ага, – согласно киваю я, – полное говно. Писать неудобно.
– А я своей научился грецкие орехи колоть, – отзывается Саша.
– Хорошо вы тут живете, – пожимает плечами Никита.
– Не жалуемся. В общем, Никитос, цена вопроса сто штук…
– Уфф, – выдыхает Никита, – крутовато.
– Это только наш гонорар. Еще на дополнительные расходы полтинник накинь.
– А… – начинает Никитос.
– Не интересно, – говорю я, – рыночная цена. За меньшее можем только палатку у метро отжать.
– Я могу пацанам позвонить?
– Партнерам, в смысле? Легко. Мы даже выйдем, чтобы тебя не смущать.
Мы выходим из кабинета, Саша снова закуривает и спрашивает у меня:
– По ходу довыебываемся мы сейчас, не думаешь?
– В нашем положении, Саша, «или пан или пропал».
– С ручкой хороший фокус. Не переборщим?
– Нет, не переборщим. Клиент должен видеть, что перед ним профессионалы – это раз. И то, что другие люди перед ним так же платили нам такие деньги, а может, и больше, за те же услуги – это два. Мы должны демонстрировать, что у нас по-прежнему все охуительно. Даже еще лучше.
– Чего предлагать будем?
– Схему с «нефтянкой».
– Классика, – улыбается он.
– А другой схемы, брат, у нас с тобой и нет, – тихо резюмирую я.
Через пять минут Никита выходит из моего кабинета и говорит:
– Мы согласны. Давайте ваш план.
Мы возвращаемся, снова садимся за один стол, и я начинаю излагать:
– Итак, первое, что необходимо сделать Прометею, это доказать людям, что священный огонь он спиздил для них. Для этого на завод запускается реальная братва, которая начинает запугивать заводчан. Неплохо было бы кого-нибудь отпиздить жестко, для полноты картины. Люди из «Зевса» начинают бороться с братвой. Братва наезжает на директора. На предприятии устанавливается атмосфера страха. Подключается пресса с рассказами о бандитах, которые хотят отобрать завод. Далее, запускается слух, что и сам директор, в общем, шибко нечист на руку, потому что бандиты на честных людей не наезжают, а только на жуликов или людей, имеющих связи с криминалом. Раскручивается тема о том, что подконтрольные «Зевсу» структуры подчиняются «кавказцам». Народная вера в «своего» директора начинает колебаться. Самому директору подбрасывается информация о том, что как только он передаст свои и народные акции в руки ребят из структур «Зевса», они же его и завалят после завершения сделки. С другой стороны, с «Зевсом» за акции борются бандиты. Директор начинает нервничать, потому что непонятно, как себя вести. Единственное его желание – быстро продать акции все равно кому и соскочить живым.
– Так кому же он продаст-то, если везде одни бандосы? – живо интересуется Никита. – Где же ему нормальных людей найти?
– Спокойно. Главное, чтобы акции были, а нормальные люди найдутся. В этот-то момент и появляется компания «Прометей», связанная с правительством Москвы, которая предлагает директору и народу продать акции хорошим людям, которые ни за что не разрушат их родной завод, так как сами они государственные чиновники. И все, что «Прометей» хочет – это вернуть заводу нормальное хозяйствование, с зарплатами вовремя, путевками и детским садиком дешевым. То есть «Прометей» выполняет свое предназначение – отдать священный огонь/завод в руки людей.
– А чего, у вас в мэрии настолько крутые завязки есть, Антон? – Никита до сих пор зачарованно слушал, но возвращение к мифу о «Прометее» заставило его воспрянуть. Видимо, прошел устойчивый ассоциативный ряд с выклеванной печенью.
– В смысле?
– Ну, ты же сказал, что конторку эту, «Прометей», будут чиновники из мэрии крышевать. А где мы их возьмем?
Мы с Сашей переглядываемся друг с другом, затем он обращается к Никитосу:
– Брат, ты когда ворованные тачки продавал, рассказывая, что это лизинговые машины из Германии, ты клиентам реальных немцев показывал?
– Нет, а на хуя? И так все на рынке знали, что у меня немецкие машины.
– Откуда это они знали?
– Пару-тройку раз пиздунка запустили и все. Народ повелся.
– Тогда, внимание, вопрос: если все вокруг будут говорить, что фирма «мэрская», потребует ли, кто-нибудь из народа предъявить живого мэра?
– Или живых древних греков, учредивших компанию «Прометей», – ржет Сашка.
– Да… – кивает головой Никита, – чо-то я затупил. Ничо нового, как на рынке, только оборот больше. Только вот непонятно одно.
– Что тебе, дорогой, непонятно?
– А «Зевс» чо, просто тупо будет смотреть со стороны?
– А «Зевсу», брат, мы устроим на Олимпе, то есть в его родном банке, такой пожар, что ему не до завода будет. Спасти бы свое.
– А как?
– А вот так. Будем твой «Зевс» банкротить…
– Во пиздец-то… И чо, правда обанкротим?
– А чо нет-то? – включается Саша. – В первый раз, что ли?
– А у вас уже такое было?
– Было, Никита, было. У нас не такое было. Как, ты думаешь, мы работали на всех парламентских и президентских выборах? Там не завод, там целые регионы отжимать приходилось…
– Круто… – Никита чуть встряхивает головой, от чего становится похожим на ротвейлера.
– В общем, да. Ладно, Никита. Мне нужна следующая информация: данные о директоре завода, данные о подставных фирмах «Зевса», данные о PR-отделе банка, его работа с прессой, имидж банка…
Все это время Никита сидит, уставившись в стол, затем поднимает голову и кротким голосом спрашивает:
– А можно чая попросить? И листок бумаги, мне записывать надо, я так не запомню.
– Тебе, может, сразу коньячку накатить? – предлагает Саша.
– В общем, неплохо было бы… а еще…
– А давайте обед закажем? – предлагаю я.
– Я только хотел предложить, – Никита поворачивается ко мне, его взгляд исполнен признательности. Где-то в глубине его серых глаз мною отчетливо читается: «Клиент готов».
Через три часа мы согласовали план действий, получили двадцатку задатка, обещание Никиты, что завтра будет еще тридцать штук, и разъехались из офиса.
По пути домой я зарулил в обмен валюты в «Седьмом континенте», и уже было собирался поменять пару сотен, как завибрировал мобильник. Звонила Ольга, сорокалетняя журналистка, работающая, кажется, на все газеты и интернет-ресурсы, вместе взятые. Ее статьи мне попадались настолько часто, что я начал думать о том, что она продала свое имя для подписи любых материалов, как продают бренд-нейм. Во времена моей работы в ФЭПе мы находились в разных лагерях, но то ли ввиду того, что баба она была вменяемая, то ли ввиду обоюдной симпатии, мы изредка общались. Пару раз после увольнения я получал от нее небольшие проекты, пару раз сам привлекал ее в качестве копирайтера для своих целей.
– Антон, привет. Это Ольга Авдеева, узнал?
– Определитель узнал, – смеюсь я.
– Значит, богатой не буду
– Будешь, раз мне звонишь. Ты же в последнее время без дела не звонишь.
– Да как-то все в бегах. Сам понимаешь, нас ноги кормят.
– Связи нас кормят, Оля, а не ноги. Ну, рассказывай.
– В общем, есть один человек, который хочет с тобой встретиться. Ты же медийкой еще занимаешься? – на всякий случай уточняет она.
– Только ею и занимаюсь. А что за человек?
– Знаешь, он последнее время здесь редко бывает. В основном «там». Ну, ты понимаешь, да?
– Догадываюсь. И чего хочет?
– Хочет с тобой встретиться, чтобы обсудить один проект.
– Серьезный?
– Я не в курсе, по телефону, как понимаешь, выяснять не стала. А человек… человек, в общем, серьезный. Мне его так рекомендовали. Он звонил мне вчера, но я тебе не дозвонилась, у тебя телефон был отключен.
– Ага. (Забыла ты просто, сука, или еще кому хотела проект спулить.) Когда встреча?
– Сегодня, в семь часов в «Свисс-отеле», сможешь?
– Да, постараюсь.
– Тогда я его секретарше позвоню сейчас. Как все закончится, позвони, встретимся, чаю попьем.
– Конечно, Оль, какие проблемы. (Ты же не бесплатно мне встречу тут намыливаешь.) Даже если не получится ничего с твоим пассажиром, обязательно встретимся. Давно не виделись.
– Точно. Я уверена, что все получится, – говорит она таким тоном, в котором слышится «не соскочишь, дорогой мой».
– Все. После встречи звоню. Увидимся.
Я кладу телефон в карман, протягиваю в окошко обмена двести долларов и неожиданно для самого себя говорю вслух:
– Медиа все еще любит вас, Антон…
– Во, во, цветы ей купи, раз любит, – услышал я за спиной чей-то надтреснутый голос.
Обернувшись, я увидел маленькую старуху, одетую в черное пальто и черный же платок. За спиной старухи висел рюкзак, а опиралась она на палку. Помните ту бабку в фильме «Собачье сердце»? «Странница я, собачку говорящую пришла посмотреть». Именно такая бабка мне и попалась.
– Чего купить?
– Цветов, внучек.
– Кому?
– Как кому? Ну, ты про девку говорил какую-то? Вот ей и купи. А мне дай на хлебушек.
– Девку? Ха-ха-ха, – бабка меня порядком рассмешила, – так я не про девку говорил, ха-ха-ха.
– Ой, – отшатнулась бабка, – а про кого? Ты может, этот? Ну, как их? Вроде не похож…
– Не, бабка, я не гомик. Но говорил я не про девку. На вот тебе, – протянул я бабке сто рублей.
– Спасибо тебе, внучек.
– Ага.
Я сел в машину и уже собирался отъезжать, но тут снова увидел старуху, стоящую около водительской двери.
– Чего? – опустил я стекло.
– В башню не ходи, слышишь? Не ходи в башню.
– В какую башню-то?
– Сам знаешь в какую. Не ходи туда, проклятое место это.
– Да не собираюсь я ни в какую башню. Брось ты.
– А я те говорю – не ходи.
– Ладно. Не пойду, не пойду. Все, давай. Ехать мне нужно.
Я тронулся, посмотрел в зеркало заднего вида, но бабки больше не увидел. Дорогой я размышлял о том, про какую башню говорила бабка? Старуха, наверное, с ума спрыгнула. Что за башня? «Свисс-отель», например, построен в башне и что. Черт ее поймет, старуху эту.