22. Выбирай
Не только «жизнь есть сон», но и «сон сродни смерти». И как внутри сна ты не владеешь собой, так и по ту сторону жизни (внутри смерти) – не будет у нас такой возможности. Если ты хочешь продлить свое существование посмертно, – исследуй сон. А потом, когда нас выдернут из нашего тела, и мы окажемся в мире более тонком, – нам придется снова взяться за изучение тайн и законов того, последующего мира, чтобы и в нем найти возможность спасения. И так, вероятно, будет продолжаться без конца, до тех пор, пока существование наше не станет настолько «тонким», что мы уже окончательно растворимся в Творце. Учитывая масштабы Вселенной, путешествие это может длиться не одну тысячу световых лет. «Механизмы» спасения, думаю, во всех мирах одни и те же, и нам предстоит много «работы». Но начинать надо с двух ближайших миров: мира внешнего, и мира сна. «В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь», – говорит великий Имадеддин Насими. Два ближайших мира – для двух полушарий нашего мозга. Но мы плохо владеем механизмами своего мозга, а потому и во внешнем мире, и в мире сновидений, – мы крайне рассеяны. Мы не способны концентрировать свое внимание ни в одном из этих миров. В них мы, как слепцы, движемся на ощупь. Арлекин (Трикстер, Нафс), – это и есть та сила, что мешает нам рассматривать объекты как наяву, так и во сне. Замутняет наш разум разными мнимостями. Нафс – это наша «животная душа», в меру окультуренная, подвижная, имитирующая смыслы, но лишенная высших целей и устойчивых ориентиров. Фокусируя внимание на этом ускользающем психическом объекте, мы подключаем к «работе» нашего внутреннего Режиссера: наше Сверх Я, то Нечто, что является умельченным в размерах аналогом божественного. Режиссер пытается организовать, упорядочить безотчетные психические процессы, вызываемые в нас Арлекином, – придать этому хаосу форму и истолкование. Режиссер создает культурный контекст и образы, адекватные этому контексту. Режиссер хочет навести порядок, направить этот бессмысленный поток психики к какой-нибудь сверхцели, Режиссер ставит перед Арлекином сверхзадачу, и силится утвердить некий духовный и этический императив. Арлекин же, понятное дело, норовит весь этот порядок разрушить, разорвать, любыми средствами он хочет от него освободиться. Арлекин меняет формы, и тем дурачит нас, вводит в заблуждение, уводит от высоких целей. Арлекин – мастер импровизации, ему не интересно подчиняться режиссерской воле и рисунку. Арлекин не признает «Систему», он всегда действует от положения, подчиняясь только своей древней природе: его цель – увести нас за собой, увлечь, одурачить, ввергнуть в темный лабиринт беспамятства и там бросить. Арлекин заводит нас в тупики бессознательно, из которых он уже не даст нам выйти, и где он будет пугать нас изменчивыми тенями безумия. Арлекин – это Протей со знаком минус, ни одну его форму нельзя воспринимать всерьез: он – неутомимый мим, лицедей, мастер перевоплощений, находящий свое удовольствие в оболванивании простачков. Арлекин – он сам великий Простец, и всюду он сеет невежество, абсурд и профанацию. Единственное, чем можно с ним бороться, – это наш режиссерский императив. Легендарное «Не верю!» Станиславского. В Трикстере много от животного, и общение с ним похоже на дрессировку хищника: стоит тебе только дрогнуть, и зверь, почуяв слабину, тут же набросится на тебя и разорвет. Так и Арлекин, он должен всегда ощущать, что ты огражден от него лучом скептического, неусыпной бдительностью и активностью мысли. Это интереснейшая игра (где-то здесь прячутся корни театра): наблюдение за Арлекином, удержание его в фокусе нашего разума. Ведь не случайно, наверное, и сцена театральная, и арена цирковая всегда освещены слепящим светом, – тут прямо заявляется цель рассматривания. То же и в нашем сознании: театр – это модель нашего сознания, его пластический образ. Идя за такой аналогией, можно допустить, что и мы не видны Арлекину, когда мы рассматриваем его, и на сцену направлено множество лучей. Когда же мы отвлекаемся, Арлекин перенаправляет свет рампы на нас, и тогда уже мы слепнем, а Трикстер нас рассматривает. Арлекин хитер, но ты всегда должен быть выше тех игр, что навязывает тебе этот Плут. Ты сам должен режиссировать. Наблюдая за Арлекином (при условии, что ты не будешь терять нить своего внимания, и будешь максимально бдителен и строг к его хитрым уловкам), – можно свершить невероятное: можно войти в сон, проникнуть в это дивное царство Протея, и уже там, во сне, наблюдать за игрой Арлекина, находясь на его территории. Это более сложная ступень, и на его территории переиграть Арлекина, конечно же, сложнее. Если ему удастся тебя одурачить, внушить тебе те мнимые законы, по которым ты якобы должен существовать внутри сна, – тогда ты будешь полностью отождествлять себя с тем миром, который будет тебе навязан. Ты подчинишься его логике и его законам, и тебе сложно будет что-либо изменить внутри этого сновидения. Сон поглотит тебя, Арлекин восторжествует, и ты уснешь. Точно также усыпляет нас и мир внешний, мир людей и автомобилей. Если же ты сохранишь критический взгляд на все происходящее, и если тебе удастся войти в сон (или в явь) в роли наблюдателя и Режиссера, – тогда ты будешь видеть все, происходящее во сне, словно зритель, сидящий в зале и наблюдающий за действием, происходящим на сцене, отстраненно. Ты будешь пассивен, но в тоже время захвачен игрой Арлекина. Это волнующий опыт, и внутренний театр – он по-настоящему мистериален. Тут происходит раздвоенность: объективно ты удерживаешь внутри сна контроль над образом своего Я, и ведешь его, куда сам пожелаешь, но, с другой стороны, ты (как образ сновидения) испытываешь всю полноту нереальных переживаний, какие только доступны фантому. Ведь в эти мгновения ты на три четверти – фантом. Удивительно, что максимально приблизившись к состоянию призрака, ты живешь наиболее полно. Душа твоя живет по-настоящему актуально, ее жизнь не обкрадывает груз физического тела, и Душа становится свободна почти абсолютно. Наука называет такие сны «люсидными». Люсидные сны по тому так полны ощущениями, что в них я сохраняю «работу» обоих своих психических центров (центра своей личности, и центра своей сущности, по Георгию Гурджиеву). В люсидных снах ты не только отождествляешь себя с образом своего Я во сне, но сохраняешь также и критическое к нему отношение: то, что принимает во сне твой пластический образ – это Арлекин (ведь Арлекин – еще и твой Двойник), а то, что ведет его внутри сна, и сохраняет критический взгляд на среду и ситуацию, – вот это-то и есть твое Сверх Я. Да, именно так, внутри люсидного сна активна мыслящая, рефлексирующая часть нашей психики, а тот образ (твой Двойник), который действует во сне, и за которым ты наблюдаешь, – это и есть Арлекин в твоем обличье. И теперь воочию видно, как абсурдна и немотивированна трикстерская часть твоей Души, – это видно во сне по нелепым поступкам Арлекина. Но не нужно думать, что то, мол, сон, а в реальности я совсем не такой, наяву я разумный и рассудительный. Нет, это не так. Трикстерская часть в нас и в «реальной» жизни существует по тем же ложным законам, по которым проявляет себя во сне наш Арлекин, это надо помнить. Итак, состязание, или лучше сказать игра «Режиссер – Актер», – происходит в обоих мирах. И нам нужно все силы бросить на эту «работу», ведь именно эта жестокая диалектика и формирует нашу жизнь. Если ты не хочешь, чтобы жизнь твоя была подобна пустому фарсу, – тебе нужно серьезнее отнестись к тем законам, которыми оживляется наша психика. Тут любопытнейший намек и на понимание сакрального, мистической природы театра, и на более высокое понимание профессии Режиссера, – тут тема для новых интереснейших прорывов и изучений. Нужно быть полным идиотом, чтобы пренебречь своей жизнью, доверить ее мнимым играм, площадному шутовству Арлекина. Арлекин любит, когда ты перестаешь им заниматься, это его воодушевляет, ведь если ты не занимаешься им в серьез, то тогда – он начинает в серьез заниматься тобою. Выбирай.