Глава 4
У нас случилось несчастье – Олег попал в больницу. Вчера пришел с работы, температура сорок, и ничем не могли сбить. Всю ночь провел в бреду, утром уже сорок один, я вызвала скорую. Они приехали, забрали его. А скорая (машина) – такая холодная и стылая, и дует изо всех щелей. Когда мы ехали, он еле держался, чтобы не свалиться с лавочки, я его придерживала, он то и дело приоткрывал глаза и бредил так, с открытыми глазами – страшно! Я боялась, что от этих сквозняков ему станет совсем плохо, и он упадет. Там даже уложить его было некуда. На мой вызов приехала фельдшер, а не врач, и машина была необорудована. Она сказала, что помочь ничем не может, а только забрать в стационар. Ну и за то спасибо.
Сейчас его перевели в районную больницу, никто не поймет, что с ним. Лежит в хирургии, ему обследуют все внутренние органы, только они в норме, но температура держится очень высокая, он часто теряет сознание.
Жан, вы молчите…
Получили ли Вы моё письмо, отправленное неделю назад, 4-го марта? Всё ли у Вас в порядке?
Да, я получил Ваше письмо. К сожалению, не было времени ответить, сейчас множество дел. У меня все в порядке. Я вчера был в Париже весь день по работе. Желаю Вам прекрасного дня.
Очень рада, что у Вас всё хорошо.
А у Вас как дела?
Олег все еще лежит в больнице, а я езжу за ним ухаживать. Его состояние стабильно плохое. Он и так никогда слова доброго не скажет, а теперь вообще такой нервный стал, злой. Всем недоволен, что я ни сделаю, всё плохо. И неловкая я, и готовлю ему не то, и бестолковая, чего только я о себе не наслушалась. К вечеру я уже совершенно без сил, а он говорит: «Ты так ужасно одета! Своими джинсами ты меня эстетически убиваешь. Надень другие брюки, другую кофту…» Он считает, что джинсы и футболка не подобают женщине моего возраста.
Читая Вас, меня удивило, как русские (в том числе украинцы) неуважительно, почти грубо относятся к женщинам, к супругам. Знаю, французы в этой области совсем не ангелы, но я лично пытаюсь исправить ситуацию как могу. Жена возвращается поздно вечером, она устала. На своей квартире в Лиможе она грызет помидор с салатом и семгой; зимой разогревает себе суп. Когда я приезжаю с дачи в четверг, я устраиваю для нее кое-что получше: пеку рыбу с морковкой, луком или укропом. Приготовление максимум пятнадцать минут. Я не гастроном и не повар, но кажется, получается у меня неплохо. Раньше ей не нравилось, что я готовлю – я недостаточно тщательно очищаю за собой плиту и мойку – а теперь она привыкла и рада сесть за стол, когда приезжает домой.
Я немного позавидовала Вашей жене. Вы заботливый. А мне муж никогда ничего не готовит. Но не потому, что он не любит этим заниматься или у него плохо получается, а потому что готовить для женщины он считает ниже своего достоинства. Только один раз сделал мне чаю, когда я болела.
Я бы назвал это отсталым поведением прошлого столетия. Но если присмотреться, такое часто бывает и у наших французских мужчин. Наверное, я слишком односторонне оцениваю.
Да, Вы правы. Отсталое поведение – очень верно сказано. При таком поведении живется тяжело. У меня дома растет комнатная роза. Она – это я, только в мире цветов. Она редко цветет и лишь в те моменты, когда я испытываю прилив счастья. А когда я страдаю, и она страдает – начинает желтеть и сбрасывать листья. Сейчас роза стоит уже полностью желтая, и листья вот-вот полетят.
Я думаю, что мы, мужчины, отстали в области уважения к женщинам из-за ошибок воспитания. В детстве мы, мальчики, только и делали, что играли, а девочкам приходилось заниматься хозяйством. Так было принято. Взрослым и нам казалось естественным, что девочки берут на себя домашний труд. Мы с братом не были избалованными детьми, но я хорошо помню, что нам было практически запрещено мыть посуду, пылесосить. Мать, наверное, боялась, как бы мы что-нибудь не разбили. Однажды, я захотел помочь отцу, который починял окно замазкой, мне было пять-шесть лет. Отец остановил меня и сказал: «Нет, когда ты будешь большим… а пока иди, играй с пластилином». Я воспринял это буквально, и даже когда вырос, ничего не пытался делать своими руками.
Зато сейчас вы пытаетесь исправиться, как можете.
О, мои успехи в этом деле не так уж велики!
И тем не менее. Жан, а если не секрет, что Вы делали в Париже?
Я был на встрече психоаналитиков. Мы встречаемся ежемесячно, но я туда езжу далеко не каждый раз – выходит дорого. Я сел в поезд в восемь утра и вернулся в пятницу во втором часу ночи. На конференции собираются коллеги из всех регионов Франции. Программа обычно известна заранее, в этот раз была психосоматика, толкование переноса и обмен опытом. Один из нас излагает затруднительный случай, а остальные участники обсуждают его, так что всегда интересно.
Послушайте, я, кажется, немного поняла, как действует бессознательное. Однажды мы шли с Олегом в Селидово, дорога эта занимает примерно два часа, ну и как всегда, за такое время мы успеваем поссориться. В этот раз мы поссорились в самом начале пути, и весь остальной путь я напевала про себя песенку:
Ведь я не боюсь никого, ничего,
Я подвиг готов совершить для него…
Мы идем дальше, помирились, разговариваем, но песня не отстает. Олег говорит: «Не пой». Он не любит, когда я пою, потому что песня въедается ему в голову, и не отпускает потом целый день. Но и я никак не могу освободиться от этой песни, и начинаю петь ее про себя. Пою именно эти две строчки. Потом вспоминаю, что у этой песни есть впереди куплет:
Куда ты, тропинка, меня привела,
Без милой принцессы мне жизнь не мила…
Принцесса. Это слово вспоминается мне в связи с тем, что однажды, когда мы ссорились, Олег сказал: «Может быть, и есть на свете женщина, ради которой я что-то делал бы (дарил цветы, ухаживал и проч.), но это не ты. Ты для меня не принцесса».
Юлечка, любимая моя ученица!
Молодец! Очень правильно Вы рассуждали! Вы очень быстро продвинулись в знании работы бессознательного. Хорошо видели, как за знаком (припев) может прятаться другой (куплет), а свободная ассоциация мыслей почти автоматически ведет Вас к нему. Для этого не нужны какие-нибудь усилия, наоборот. Только расслабляться и ждать!
Я потому и могу понять чужую жестокость, что жестокое видел в себе… Я потому и могу понять чужую низость, что низость видел в себе; Всего перечислить нельзя. Первое условие, чтобы стать психоаналитиком – подвергнуться собственному анализу.
Жан, а если Вы обо мне узнаете что-нибудь такое… низкое или жестокое, или еще похуже – что-нибудь ужасное. Ваше отношение ко мне изменится?
Юлия, Вы боитесь, что я обнаружу в Вас что-нибудь ужасное. Интересно, отчего это? Вы смутно подозреваете за собой какой-нибудь грех? Я как раз спрашивал себя, не стесняет ли Вас, что я читаю в Вас как в открытой книге? (Нет, преувеличиваю, конечно!) Но, правда, у нас с Вами теперь практически нет тайн друг от друга…
Юлечка. Я могу узнать о Вас что угодно – мои чувства к Вам от этого не изменятся.
***
Поздравьте меня. Слава богу, мы выбрались из этих больниц. В больницу, как в тюрьму, лучше не попадать. Почти через день там кто-то умирает, слышатся душераздирающие крики родственников, кто-то впадает в кому или не выходит из-под наркоза. Это всё так подавляет, что и здоровый человек заболеет. Настоящий дом скорби.
Сейчас Олег уже ездит на работу, хоть еще до конца не выздоровел. Ему прописаны процедуры дома в виде мазей и полосканий. Течение его болезни очень зависит от нервов, а самый большой нервный фактор для него – я. Он только вернулся из больницы, а мы уже успели раз пять поссориться.
Представьте, что он мне сказал: «Я вижу, что-то чужое появилось в тебе, раньше этого не было. Это не ты». А я (всего-то!) попыталась поговорить с ним о том, о чем всегда молчала. И оказалось, это для него что-то чужое, о котором он даже знать не хочет. Я хотела высказать ему то, что меня не устраивает в наших отношениях, а он оборвал меня словами: «Ведь всё хорошо, чего ты ноешь?» – «Всё плохо». – «Если для тебя всё плохо, это первый признак того, что тебе нужен другой мужчина». Вот и весь наш диалог! Мой внутренний мир он считает нытьем и капризами. Мне кажется, он вообще не слышит меня. Слушает лишь звук моего голоса, даже не пытаясь понять смысл.
Я думала, только роза реагирует на мое состояние, но оказывается, роза – это еще полбеды. Когда я всего лишь чуть-чуть обижусь на Олега, у него мгновенно наступает ухудшение. Я могу обидеться тайно и ничего при этом не говорить, но захожу к нему в спальню – а ему уже плохо! А если скажу резкое слово – поднимается температура.
Обиды мои мелочные: я обижаюсь за то, что он нагрубил мне, упрекнул, повысил на меня голос. Я хотела бы не обижаться, но пока не могу. Получается замкнутый круг: он мне грубит – я обижаюсь – он заболевает и становится еще более раздражительным – еще больше грубит – я обижаюсь и т. д.
Я ухожу от него в другую комнату, чтобы совсем не думать о нем, но и там оставаться спокойной не могу. В голову лезут разные мысли, вспоминается все самое обидное, злое. Один раз мы возвращались из гостей поздно вечером и шли по темной улице. Дороги у нас освещены только в центре, а на этой была кромешная тьма. Еще асфальт какой-то… даже не знаю, был ли он там. Мы переступали через буераки, камни, бревна и еще не знаю что. У нас на улицах, бывает, ведутся строительные работы, которые не заканчиваются годами, и это была одна из них. Я шла на каблуках и взяла его под руку, чтобы не упасть. Так вот он сказал: «Не цепляйся за меня»! – и стряхнул мою руку со своей. Олег говорит, что я злопамятная – это означает, что у меня хорошая память на всё плохое. Но что делать, если я помню это?
Когда мы идем по городу, он может взять у меня легкую сумочку и понести, но никогда не сходит на базар за продуктами. А сумки, которые я ношу оттуда, уж куда потяжелей будут! Мне нельзя носить тяжелое, у меня смещен один позвонок, и от этого бывают боли, но он все равно не пойдет, не царское это дело.
Я теперь всё больше бездумно сижу в интернете, перелистываю страницы, читаю все подряд, ничего не понимая, слушаю музыку на Ютубе, лишь бы занять себя чем-то. Олег раздражается, что я слушаю пошлую ресторанную музыку, типа розы-слёзы, кровь-любовь. Но она действительно немного отупляет и таким образом успокаивает мне нервы. Пусть бы и он позволил себе немного отупеть на время, глядишь бы, и поправился. Олег воспринимает мир слишком обостренно. Например, он говорит, что разочаровался в человечестве, и от этого страдает. Он грустит оттого, что не сможет увидеть будущее человечества через тысячу лет. Он хотел бы дожить до конца света, чтобы увидеть океанскую волну высотой двадцать километров, которая будет надвигаться на нас, ведь это такое величественное зрелище!
Довольно странные фантазии и желания. Впрочем, можно понять, если человек нездоров.
Жан, Вы не будете смеяться? Я записала и высылаю Вам песню в собственном исполнении.
Юлия, спасибо большое за песню! У Вас прекрасный голос, свежий, прозрачный в высоком регистре, и чуть таинственный в низком.
Из-за низкого качества записи трудно было разобрать слова. Но я поступил, как Ваш муж – слушал только звук Вашего голоса, не пытаясь понять смысл. И получилось чудесно… я, право, был очарован. В голову мне пришло такое изображение: идет лесная фея по руслу маленького ручейка. Кажется, она чем-то озабочена и едва слышно повторяет сама для себя мелодичные фразы, легко перепрыгивает с камня на камень. Она воздушна, невесома, ступает, почти не касаясь земли. Грациозна, сказочна, невероятна… Простите меня, я такой фантазер. Последнее время часто вижу умственные картинки, особенно, когда вы рассказываете истории Вашей жизни.
***
Если Вы и фантазёр, то в Вашей фантазии есть доля правды. Я не то чтобы невесома, но вешу 47 кг (при росте 157). А хотите, я расскажу Вам историю про один голос?
Лет пять назад я работала на одной фирме секретаршей. Звонило много людей, за день человек сто выслушаешь, и до такой степени все они перед тобой становятся одинаковыми, что и ты начинаешь отвечать как автомат. И вот звонит один мужчина, спрашивает моего шефа. Шефа не было, и я с ним немного поговорила. Голос у него был потрясающий: нежный, глубокий, сильный и вместе с тем очень интеллигентный. Я первая завязала разговор, он, как мне показалось, тоже был непрочь со мной пообщаться. Говорили мы о всяких пустяках. Я сказала, что передам шефу о звонке, и попросила его оставить телефон.
Он позвонил на следующий день. Шеф был на месте. Но вместо того, чтобы попросить соединить с ним, этот мужчина проговорил со мной примерно двадцать минут, после чего отключился. Потом сразу же перезвонил, извинился и попросил соединить с шефом.
После этого начались звонки каждый день. Постепенно я вникала в суть дела. Голос принадлежал генеральному директору одной очень солидной компании. Эта компания заключала с нами договор на аренду офиса, и скоро ее руководитель должен был прибыть к нам для подписания документов.
Но мы продолжали общаться помимо деловых интересов наших двух фирм, сами по себе. Спроси меня сейчас, о чем? я не отвечу – не помню!
Его звали Алексей Алексеевич, но он разрешил называть себя просто по имени. Он предположил, что, судя по моему голосу, я длинноногая блондинка с очень красивым лицом. Я ответила, что я всего лишь брюнетка невысокого роста, а насчет лица возражать не стала. Он сказал, что ему не важно, брюнетка я или блондинка, и какой у меня рост.
И вот настал день встречи. Я с утра была так занята, что пропустила его появление. Потом мой шеф позвонил из конференц-зала и попросил занести воды. Я зашла – о боже! Бутылка с водой чуть не скатилась у меня с подноса, а стаканы едва не посыпались на пол. Передо мной сидел Адриано Челентано, только ещё хуже. Не удивляйся такому сравнению – согласись, в лице этого певца есть что-то обезьянье. Как будто родители его не произошли от обезьян, а этими самыми обезьянами и были.
Он метал на меня огненные взгляды. Не знаю, смогла ли я изобразить на своем лице хотя бы элементарную любезность.
И вот пошли рабочие дни. Их компания обосновалась у нас в офисе, а наша – собиралась со дня на день съезжать. Но, знаешь, как это бывает, «царь три года собирался, а доселе не собрался», или как там у Пушкина. Офис был обширный, и обе наши компании прекрасно помещались в нем.
Мы стали видеться каждый день. Каждый день он приходил к моему шефу, они подружились. Причем в моей приемной он просиживал примерно такое же время, как и в его кабинете. Если случалось так, что шеф уезжал в командировку, он приходил просто ко мне, без всякого повода, усаживался на стул напротив и… мы молчали.
О чем молчал он, я не знаю, я же молчала потому, что говорить мне с ним было не о чем. Его голос уже не казался мне привлекательным, и я была рада, когда меня отвлекали дела. Ходил он некрасиво (ведь он произошел от обезьяны), жесты его были нелепы, смотрелся он смешно и был скушен, скушен, скушен! Но, кажется, он этого не понимал.
Я избегала на него смотреть, но он садился напротив, и так как я не могла все время крутить головой по сторонам, волей-неволей приходилось беседовать. Разговоры наши были столь тривиальны и пусты, что стыдно вспоминать. Более ничтожны бывают только разговоры о погоде. Я попыталась дать ему понять, что мне с ним неинтересно, но он оказался человеком не тонким.
Я не могла сказать ему как рядовому менеджеру: «Выйди отсюда, ты мешаешь мне работать», все-таки он был генеральным директором и другом моего шефа. Я забыла упомянуть: несмотря на солидную должность, он был моим ровесником.
Он начал преподносить мне небольшие подарки: огромные шоколадки, цветы, какие-то эксклюзивные канцелярские штучки. Я принимала их, все было в рамках приличия т.к. секретаршам принято что-то дарить, угощать и задабривать. Но о нас уже поползли слухи, которые доходили до меня через уборщиц и водителей, и мне это было ни к чему.
Однажды он пришел с торжественным лицом. Был какой-то праздник, может быть, 8-е Марта – не помню. Он не подошел и не сел на стул, как обычно, а стал на небольшом расстоянии и немного сбоку. Я посмотрела на его лицо – на нем было написано СОБЫТИЕ.
Он завел какую-то невнятную речь о том, что, дескать, вот он тут ходи-ходит, мы видимся каждый день, и что-то там еще… а в конце спрашивает: «Наверное, тебе не безразлично, что я прихожу»?
В его руке я заметила коробочку – маленькую, перевязанную шелковой ленточкой. Я ответила, что мне безразличны его визиты, нет времени для разговоров, и вообще, я здесь работаю, а не прохлаждаюсь. Вид у него был такой, будто его отхлестали по щекам. Он спрятал в карман свой подарок, косолапо развернулся и побрёл к себе
Три дня Челентано не появлялся, и я думала, что уже всё. Но на четвертый день – пришел, сел на свой любимый стул, и началось все с начала.
Так мы общались еще некоторое время. Вымучивали слова, выдавливали улыбки. Я думала: зачем он меня мурыжит? И сколько это будет продолжаться? Вы не поверите, я избавилась от него, только когда уволилась с этой работы, примерно через полтора месяца. Конечно, я уволилась не из-за него, но среди причин, по которым я решила уйти, он стоял примерно третий в списке.
Насчет АдрианоЧелентаноПодобного мужчины, мне кажется, Вы чего-то не договариваете. Ведь человек без причины не дарит подарков. Без причины не заходит к Вам в приемную неделями. Я уверен, в Ваших речах он находил повод для того, чтобы заходить. А то надоело бы ему, и он искал бы себе другую.
Искать другую? А как это возможно, если нравится эта, а ни какая ни другая?
Да, но мужчина не приглашает себя к девушке без того, чтобы его хоть немножко не поощряли. Допустим, сознательно Вы не хотели его поощрять, но оказалось, бессознательно поощряли. Я по опыту говорю.
Наверное, мою открытость, доброжелательность и любовь к общению можно толковать как поощрение. Но ведь это же ошибка. К тому же, улыбаться и поддерживать беседу со значимыми людьми было частью моей работы. Удивительно, с какой охотой мужчины притягивают за уши свои толкования, вместо того, чтобы логически осмысливать происходящее.
В связи с этим мне вспоминается один громкий процесс, который однажды у нас произошел, и который СМИ раздули до размеров национальной трагедии. Одна девушка, познакомившись в ресторане с тремя парнями, поужинала с ними. Потом они уединились в отдельную комнату, били ее, насиловали с элементами садизма, а под конец облили бензином, подожгли и выбросили на обочину. Так вот на суде эти парни заявили, что они ничего против ее воли не делали. Все, что они с ней сотворили, она «сама захотела».
Я и думаю: как далеко может зайти понимание мужчинами того, чего хочет женщина?
Нет, я не претендую знать, чего хотят женщины. Я часто ошибался в них и, наверное, буду еще ошибаться. Но это и к лучшему. Скучно было бы понимать мир женщин до самого его основания
Вот еще один, которого я «поощряла», послушайте.
Заходит как-то мужчина в библиотеку и вместо приветствия говорит такую фразу: «Они обрадовались». Я спрашиваю: «Кто?» – «Наши поля. Они обрадовались друг другу». В общем, он был такой… мистически настроенный, по знаку зодиака Рыбы.
Он стал приходить и сидеть около меня. Ну как же, ведь мое «поле» обрадовалось ему, и мужчина совершенно четко это понял. Спрашивать у меня подтверждения было излишним!
На входе стояли стульчики для старичков, чтобы они могли сесть отдохнуть, почитать газеты, а последний стул был плотно придвинут к моему столу, его-то он и облюбовал. Иногда делал вид, что читает газету; брал в руки книгу, вертел ее, клал на место и смотрел в пространство – без единого слова, без единого взгляда в мою сторону. А стояла зима, и было холодно. От холода у него краснел и разбухал кончик носа и, просидев так немного, он начинал подшмыгивать. Молчит и подшмыгивает, и так часами.
Однажды мне это надоело, я ему и говорю: «Что вы сидите»? Он отвечает: «Я испытываю к тебе такую страсть, что не владею собой. Взгляну на твои руки и весь дрожу». Я, мягко говоря, не ожидала такой откровенности. Но даже не это поразило меня, а то, какой у него был при этом вид. Представьте себе отстраненные водянистые глаза и лицо замороженной рыбы. И эта рыба с вами разговаривает. Открывает рот, шевелит губами – маленькими белыми рыбьими губами, – смотрит как будто на вас, а как будто и не на вас, и страдает. Она говорит, что ей мучительно больно, что я жестокая, потому что не замечаю ее боли, и если так дальше будет продолжаться, то у рыбы разорвется сердце.
После этого первого разговора он перестал молчать, и начал мне понемногу о себе рассказывать. У него были сплошные неудачи с женщинами, он пробовал с одной сожительствовать, но ничего не вышло – женщина оказалась корыстной и злой мегерой. Родители не понимали его, денег не было, работа осточертела.
Потом вдруг признался, что ему нравится молодой парень, сотрудник по работе. Рыба постоянно хочет быть рядом, говорить с ним, чувствовать его. Когда удается заглянуть этому парню в глаза, у него будто солнце в сердце поселяется, ему и работать хочется, и жизнь кажется не такой бессмысленной. А когда видит меня – на сердце тоска и мрак, но сладкий мрак, затягивающий, и он разрывается между нами.
Иногда Рыба просто молчал, а в конце дня говорил: «Как ты меня измучила», – после чего поднимался и уходил.
Он был невыносим в своей унылости, но под конец все-таки подхохмил. Ходил он так примерно год, а потом говорит: «Я знаю, что ты не будешь со мной (ему понадобился год, чтобы понять это), тебе нужен совсем другой мужчина, не я. Но, может, ты согласишься за…» – и называет сумму.
После этого он исчез. Но это был еще не конец наших отношений. А конец их был столь непригляден, что даже неловко рассказывать.
О нет, мои пациенты и наполовину не так расстроены, как этот несчастный Рыба.
Он тогда исчез, и надолго. За это время я успела познакомиться с Олегом. Однажды мы пошли за город, на природу. У нас не было цели, мы просто гуляли. Дошли до самой балки, а в балке у нас есть одна отличная полянка, очень красивая. Представьте небольшой холмик, закрытый со всех сторон деревцами. И вот мы взбираемся на него, и видим там… Рыбу. Он сидит на корточках и поджаривает на огне курочку. Вид у него был жальче жалкого – даже поздней весной, в мае он выглядел замороженным и несчастным.
Чтобы не нарушать его лирического одиночества, мы хотели сразу же развернуться и уйти, но Рыба уже заметил нас. Он сказал: «Пожалуйста, оставайтесь! Вы мне совсем не помешаете. Напротив, когда я шел сюда, я сожалел, что у меня нет компании, с которой я мог бы разделить эту курочку». Мы остались. Я не стала делать перед Олегом вид, что не знаю Рыбу, и представила их друг другу.
У нас не было с собой ничего, а у него было вино, хлеб и курица. Мы уже проголодались и с удовольствием поели его курочки и выпили вина.
Рыба начал рассказывать о своих проектах. А, нужно сказать, он был всегда в проектах, которые никогда не осуществлялись. То он доверялся не тем людям, то его обманывали, то вдруг он разуверивался в одной идее и тут же перескакивал на другую. У него была мания – заработать много денег, и множество вариаций, как именно это сделать. Когда бы он заработал много денег, ему казалось, он станет другим человеком, и у него начнется другая, полная счастливых приключений, жизнь.
После того, как Рыба изложил свою очередную идею по зарабатыванию миллионов, Олег не жестко, но мало-помалу начал разбивать его планы, объясняя, почему они не осуществятся. Рыбе это не понравилось. Он заскучал, скуксился и, наверное, подумал, что зря угощал нас курочкой. Он ушел первый, попрощавшись с Олегом за руку. Олег потом долго плевался – он заметил, что вся рука у Рыбы была в бородавках.
Через несколько дней Рыба пришел ко мне в библиотеку и сказал, что не понимает, как работает одна компьютерная программа, которая поможет ему заработать миллионы, и поэтому ему нужна помощь Олега. Я спросила: «Разве он не разубедил тебя в этой идее?» – «Олег бесспорно умен, но нужно держаться своего. Я должен верить в себя, а не позволять сбивать себя с толку первому встречному». Я сказала: «Хорошо».
В следующий раз они встретились уже без меня. Олег помог Рыбе разобраться с программой, а потом опять плевался, что ему пришлось здороваться с ним за руку. Но соль была в другом.
У Олега есть хобби, оно немного необычное. Он ведет досье на людей – на всех людей, с которыми его сталкивает жизнь, даже на едва знакомых. Для этого он создал небольшую базу данных, куда и заносит все сведения, которые ему удается узнать о человеке, вплоть до таких бессмысленных, как кто его бабушка, дедушка и любимая кошка. Он любит иногда сидеть и перелистывать базу, перебирая своих «знакомых», словно скупец драгоценные камешки.
Когда Рыба пришел к нему, Олег поступил с ним не совсем деликатно. Первым делом он поставил его к стене и сфотографировал. Потом опросил: адрес, место работы, телефон, семейное положение, род занятий, и еще некоторые сведения, которые при нем же и занес в компьютер. Нет, обычно он не делает так – не фотографирует людей, как в милиции, и не допрашивает их – а потихоньку заносит в свою базу всё, что ему удается разузнать. Но здесь почему-то решил не церемониться. Рыба испытал легкий шок от такого приема, но ответил на все вопросы и дал себя сфотографировать.
На следующее утро я вышла на работу. Я выходила примерно в половине десятого утра (библиотека открывалась в десять) и шла, не торопясь. От моего дома до библиотеки вела прямая дорога, она хорошо просматривалась. Метров за пятьдесят я заметила фигуру, которая странно раскачивалась на ветру и потерянно озиралась. Это был Рыба. Я уже было подумала, что он опять пришел сидеть и молчать. Но, когда я подошла, Рыба сказал:
– Зачем Олег записал мои данные?
Я ответила:
– Не знаю… наверное, ему для чего-нибудь нужно.
– Для чего?
Я хотела заверить его, что он не собирается их куда-то передавать, но Рыба оборвал меня и заявил, что мы оба мошенники. Он начал кричать, а кричал он шепотом. Крикнет неслышное слово и вращает глазами. А потом еще руками загребает, как будто хватается за воздух. Выходило тихо, но так жутко, что люди на нас оборачивались. По его словам получалось, что я «наводчица», заманила его к Олегу, тот оказал на него давление и заставил выложить о себе всю информацию. Я спросила:
Конец ознакомительного фрагмента.