9
Саша крепко спал. В печку ещё загодя он подкинул дровишек, а так как, провалявшись почти весь день в кровати, долго не мог уснуть, вместе с таблетками от простуды принял ещё и снотворного. Ему было тепло, хорошо, даже сновидения оставили его в покое. Крепкий организм, судя по всему, уже шёл на поправку.
Среди ночи – то ли во сне, то ли наяву – ему слышались голоса. Шум подъезжающих и отъезжающих машин, треск ломающихся досок, чьи-то всхлипывания, завывание ветра.
А потом он почувствовал, что всхлипывания – не кажущиеся. Они где-то тут, рядом, тем более сквозь всхлипы слышался дрожащий Толяновский голос, а его плечо кто-то упорно и бессмысленно тряс, не отставая даже тогда, когда он отвернулся к стене и полностью спрятался под одеяло.
– Да ё…! – Трёхэтажный плаксивый мат с каким-то повизгиванием принадлежал Тольке Парамонову – точно так тот стонал в детстве, если в драке терпел фиаско и размазывал по битой морде всё, что лилось из глаз, носа, рта и лопнувших сосудов. – Он что, мёртвый?!
Пришлось скидывать непривычную после снотворного тяжесть с головы и заставлять себя, как ни хотелось отключиться вновь, проснуться. Саша сел, сжимая пальцами виски, потом поднял голову и встряхнул ею, прохрипев:
– Толян, ты что ли?
– Ты гля, Платоныч, он ещё спрашивает! Ему говоришь… рассказываешь… Да отдай ты чайник…
Послышался шум возни. Расплескавшаяся из чайника вода попала Саше на ноги. Потом Толян вдруг резко взвыл, как от боли, чайник громыхнул об пол, а голос Платоныча тихо выругался. Тут уж Саша проснулся окончательно и радостно вскрикнул:
– Так они вас отпустили? Отпустили?!
– Ага, вроде как, – почему-то шёпотом и испуганно произнёс голос Платоныча. Толян так и выл, скрючившись на полу и раскачиваясь из стороны в сторону.
– Они его что, ранили? – Саша кивнул в сторону сидящего на полу в неясном свете уличного фонаря Толяна и хотел подойти к нему.
– Тихо-тихо-тихо… – Платоныч слегка оттолкнул Александра в сторону и прошептал. – Тихо. Лучше не надо.
– Но почему? И чего впотьмах?
От ярко вспыхнувшей лампочки все трое зажмурились и склонили вниз головы. Саша отнял руку от выключателя и ахнул: вся его комната была в кровище. Чайник валялся на полу в огромной луже, тоже кажущейся кровяной из-за попавших туда и успевших растечься красных капель. Толян молчал, прижав к животу обе руки, и всхлипывал. Его одежда, лицо, даже волосы были в крови. Саша боязливо прикоснулся к его плечу:
– Толян… а, Толян…
– Дрыхнешь тут… ничего и знать не желаешь…
Наверное, он был уверен, что спящий крепким сном Сашка мертвецки пьян. Платоныч, кстати, вёл себя довольно странно. Он сначала кинулся тушить свет, потом передумал, бросился к окну, долго там что-то высматривал и, наконец, задёрнув шторы, кивнул в сторону Толяна и прошептал:
– Ты ему дай. Совсем плох.
– Да что дать-то?
– Ё…!!! – То же самое трёхэтажное построение их слов, не присутствующих в словарях и прозвучавших тут пару минут назад, вылетело из-под согнувшегося Толяна. – Он не понял! Он всё ещё ничего не понял!!!
– Да не ори ты! – Теперь Саша, конечно, понял, о чём речь. Только вот никак не мог соотнести количество пролитой тут крови с тем, кому эта кровь принадлежит и почему вместо медицинской помощи требуется выпивка.
Платоныч примиряющими жестами отправил сначала Сашу на кухню, а потом стал тихо увещевать не желающего утихомириться Толяна.
Вскоре Толян, хлюпая носом, уже был в более благостном настроении. Алкоголь притупил чувства, развеял тревоги. Давно переросшему свой юношеский возраст, но, по сути, не ставшему мужиком парню хотелось одного – чтобы его пожалели, чтобы о нём позаботились, чтобы к нему больше не приставали. Ни свои, друзья, ни чужие. Никто. И никогда. Его ворчание перешло в бессвязное бормотание, и он затих.
– Уснул, – констатировал Платоныч.
Толян так и не пожелал показать Саше обмотанную тряпкой руку, которая только-только перестала сочиться кровью. Платоныч знаками и жестами уговаривал не приставать к нему ни с расспросами, ни с показами. Руку пострадавшего всё же обвязали выше локтя жгутом, чтобы не возобновилось кровотечение, а потом, когда Толян уснул, перетащили его на диван. Платоныч так же беззвучно показал Саше глазами в сторону кухни – потолковать, мол, надо.
– Выпытывали они у него, откуда золотишко, – вздохнув и опустив глаза, не стал тянуть с ответами на повисшие в воздухе вопросы Платоныч.
– Значит, всё-таки пытали, сволочи… – Саша стукнул кулаком по столу и заскрежетал зубами. Не удержался, чтобы не спросить. – Как вы могли?! Ну как?!! К волку в пасть?
Платоныч закатил глаза, уже готовые вновь наполниться слезами, и замотал всклокоченной головой с безумными глазами:
– Сам не пойму. Ведь знал, что нельзя… а вот жадность…
– Погубила жадность фраера.
– Типун тебе на язык! Кажется, пронесло.
– Ой ли?
– Да. Поняли они, что мы с самого начала правду говорили. Никакого клада не было. Только и была-то одна эта штуковина среди вороха барахла.
– Подожди, Сан-Платоныч. Какого барахла? Ведь вы эту штуку нашли?
– Да.
– Где? Что не в поле за ручьём, я уже и без вас понял. Но где же тогда?
– А ты не догадался?
– Не темни, Платоныч. Мне никто намёков никаких не давал. Это с бандитами вы, оказывается, такие правильные. Сразу им всю правду выложили…
– Да не кипятись. Парни побаивались Валерке правду сказать.
– Да? С чего бы такая робость? Да и Валерка тут…
– Ну… потому что нашли эту штуку… В общем, у соседа вашего.
– Что?!! – От неожиданности Саша вскочил, выпучил на старика глаза, а потом бахнул кулаком по столу, кое о чём догадавшись. – Так это они, паразиты, у Альберта всё повыломали?!
– Нет, ты не так понял…
– Ах, гады… И Толян-то… в поле… за ручьём… Боялись они, говоришь?!!!
– Тихо! Вишь, вскипел… Не ломали они ничего!
– Не ломали!
– Да! На чердаке… чуток проверили… всё равно, говорят, на этот чердак никто годами не лазал. Иконы искали.
– И ты ещё их выгораживаешь? А, Платоныч? Тебе-то, не стыдно ли?
– Стыдно, чёрт тебя подери! Нечто я не человек? Они ведь и меня вначале обманули. Толька как мне эту штуку показал, у меня всё в голове помутилось. Вижу – деньжищами пахнет. Поверил, что в поле выкопали. А перед тем, как к этим… ехать… Анатолий мне всю правду и рассказал.
– О чердаке?
– Да. Они – тихо, аккуратно, ничего не ломали. В сундуке старом пошарились – и бегом оттуда. Икон там не было, а вот эта штука…
– Погоди-погоди, Платоныч… Если Толька ничего не ломал у Альберта… но ведь буквально на следующий день после нашей… нашей гулянки… Ты что, хочешь сказать, что ограбили соседа бандиты?
Сан-Платоныч пожал плечами и развёл руки.
– Они искали там… – Всё дальше догадывался Саша.
– Да, да, золото.
– И именно в то время, пока мы…
– Да, веселились тут, не чуя беды.
Саша буравил старика глазами и готов был смять подвернувшийся под руки стул. Потом он оттолкнул стул с презрением, будто он был в чём-то виноват. Платоныч сидел, опустив глаза, и после того, как смолк грохот от упавшего стула, заговорил монотонно и быстро:
– Ничего они в доме вашего Альберта не нашли, а ведь даже мебель вспарывали. Обозлились, решили, что мы с Толяном их обманули. И внаглую нас похитили, прямо на глазах у наших жён.
– Знаю. Бабы-то в милицию сразу обратились.
– В милицию? Ой, не надо было… как бы…
– Да не бзди. Милиции до вас по фиг. Они слишком Беса… уважают.
– Кхм, ясно, я так и думал. В общем, сутки продержали нас с Толяном в каком-то подвале прикованными к батарее. Не кормили, только банку с мутной водой дали. Мы под себя и гадили… и мочились…
– Ну и…?
– А потом пытать начали! Вот тебе и «ну и»! Знаешь, что Тольке сделали? Били. А потом палец отрезали.
– Как это…
– Да так. Взяли тесачок остренький – вжик! И нету пальчика. Нет, не весь. Последнюю фалангу от среднего оттяпали. Кровища так и хлынула. Дали тряпку замотать, а следующим движением пообещали руку по локоть укоротить.
У Саши в голове не укладывалось, как всё-таки люди могут так поступать друг с другом. Ну почему? Неужели не слышали, не знают, что сотворённое зло вернётся к тебе злом, многократно возросшим? Не к тебе вернётся, так к твоим детям. Ну как? Как можно элементарно себя не поставить на место того, над кем ты измываешься? Почувствовать его боль, его унижение, страдание…
Вероятно, он сам ощутил за подонков, пытавших Толяна, все чувства, которые они должны были бы испытывать. Ему было и больно, и тяжко.
– Саша. – Услышал он после продолжительной паузы голос Платоныча. – Ты меня слушаешь?
– Да-да, конечно. – Он встрепенулся и посмотрел в глаза так же, как и он, страдающего старика.
– Бедный Толька.
Саша кивнул и опять задумался.
– Я уж у тебя тоже… можно? А то… как бы среди ночи… не хочу пугать.
– Да-да… О чём ты, Платоныч?
– А утром я помогу тебе тут прибраться… если что. И Толяна вымоем. А?
– Толяна?
– Да. Нельзя ему в таком виде к Машке. Санька, о чём ты думаешь?!!
Саша посмотрел долгим взглядом на старика и, будто рассуждая сам с собой, произнёс:
– Но почему они вас ко мне привезли? Кстати, я вспомнил, что слышал шум отъезжающих машин.
– Слава богу, слышал он. Само собой, такие люди ничего не боятся, всё делают напролом. Чай, и всё остальное слышал?
– Не понял.
Саше действительно было невдомёк, куда клонит Платоныч. А тот тоже не мог сообразить, зачем это Сашке притворяться перед ним – что же тут может быть непонятного?!
– Что ты не понял? – слегка раздражённо произнёс старик.
– Ни хрена. Почему они вас за посёлком не бросили?
– А на хрена им нас за посёлком бросать?! Прямо сюда, к месту и подъехали!
– К какому месту?!!
Они одновременно замолчали и посмотрели на покрасневшие лица друг друга. И тут Саша понял, к какому-такому месту привезли Толяна с Сан-Платонычем бандиты. Конечно же, не к его дому, а к дому Альберта. Видно, проводили, так сказать, следственный эксперимент. Стали понятны и стуки, и скрежет, и хруст выламываемых досок.
– Они что же… они опять весь дом наизнанку вывернули?!
Платоныч опустил голову и махнул рукой:
– Не поверили… а ведь надо-то было всего один сундук…
– Уж его-то выпотрошили.
– А то. Сверху скинули – тряпки, щепки, бумажки так и полетели в разные стороны.
– Какие бумажки? – равнодушно спросил Александр.
– Да, видно, старухины. Каракули жуткие… бумага старая, так и сыплется… да и чернила местами совсем выгорели.
– Старухины… Старухины?
– Говорят, у Альбертовой жены от первого брака свекровь померла, а может бабка, лет семь уж как. После неё барахло, не перебирая, привезли сюда на чердак. Да старуха-то нищая была! Да притом малость не в своём уме… слепая, трясущаяся… Однако, наши думали, хоть одна иконка-то у ней древняя, да и имеется. Ан нет. Только тряпки. Да кусище золота. Видно, никто из родственников о золоте-то не знал.
Конец ознакомительного фрагмента.