7
Кажется, он разболелся не на шутку. Вчера, когда уже ближе к утру удалось добраться до дома, он чувствовал себя намного лучше. Хватило сил скинуть мокрую насквозь одежду, кое-как умыться и залезть под три тёплых одеяла в постель. Чтобы не простыть, выпил залпом полстакана водки и почти сразу провалился в тяжёлый сон.
Снились кошмары, в которых перемешивались люди и судьбы, он сам, почему-то вновь и вновь падающий и задыхающийся в топкой грязи, свет фар и фонариков в ночи, озлобленные голоса, шум мотора. Казалось, выбраться из этого ада невозможно – тебя вновь и вновь бьют, в тебя даже стреляют, ты падаешь и теряешь сознание, но почему-то знаешь, что ты никуда от этой грязи, заполняющей нос, рот, лёгкие, не денешься. Ты должен умереть – так кто-то решил, и сопротивляться, даже мысленно, бесполезно. Однако, ведь почему-то же он сопротивлялся? Даже не видя желающих уничтожить его злых сил и не имея надежды на спасение. Значит, всё-таки надежда была? А если была надежда, пусть и неосознанная, значит, спастись из ада всё-таки возможно?
Утром проснулся оттого, что стало слишком жарко. Скинул все одеяла и лежал почти голый, прислушиваясь к ставшему хриплым собственному дыханию. И лишь через несколько минут сообразил – а в доме-то тепло. И на кухне, кажется, чьи-то шаги слышатся. Он хотел вскочить, но получилось лишь сесть, опустив ноги на пол, потому что сухой, разрывающий лёгкие кашель согнул его пополам.
– Саша? – послышался голос Машки и шлёпанье её босых ног по полу. – Наконец проснулся! Ты что, никак простыл?
Она влетела в комнату, положила свою сухую ладонь на его взмокший лоб и покачала головой.
– Маша… – Он стряхнул её руку и попытался поднять на неё глаза.
– Лежи уж! Вижу, что плохо тебе. Да разве ж можно осенью в таких курточках бегать? Видела вон в прихожей – вся мокрая. И одежду промочил. Упал, что ль, куда?
Саша кивнул, а сам усиленно соображал, как сказать Машке, что дело совсем плохо, что вызволять Толяна из плена милиция отказалась, а сами они – что Моськи против слона. Машка укрыла его одеялом, сама присела рядом и вкрадчиво спросила:
– Ты, Сашенька, всё рассказал милиции, что знал?
– Да я… – только и смог прохрипеть Саша, и кашель вновь одолел его. Лицо его покраснело, дыхания не хватало.
Машка постукала его ладошкой по спине, поняла, что это средство сейчас не помогает, и вздохнула:
– А ты не говори. Просто кивни – и я пойму. Живы-здоровы наши мужички-то? А?
Саша не смог не кивнуть, ведь в противном случае выходило, что Толяна и в живых-то уже нет.
– Я так и знала. Да и кому они нужны? Один старый, другой лентяй и алкоголик… – И отвернувшись, тут же прошептала, перекрестив рот. – Прости, Господи!
Саша опять зачем-то кивнул, наверное, просто потому, что направление Машкиных мыслей было в данный момент самое правильное и действенное. Не надо ей ни знать всей правды, ни тем более поднимать какой-либо шум попусту.
– Наверное, они бандитам этим что-то…
– Ага. – Кивнул Саша.
– Да? – Машка помолчала, обдумывая странный диалог будто бы понимающих друг друга с полуслова людей, а на самом деле ничего не понимающих, потом махнула рукой, резко встала и со злостью закончила. – Ну и чёрт с ними!
На кого была направлена порция злобы – на горе-мужей или на бандитов – осталось непонятным. Саша промолчал.
– Ну, я пойду?
– Ага, – не размыкая губ, проговорил Александр.
– Кстати, я тебе печку протопила. Смотрю – ты замёрз, тут у тебя… да и вообще…
– Спасибо.
– Ну давай. – Она уже почти вышла, но вернулась. – Кстати, тебе надо таблетки принять. Есть?
– Ага.
– Точно? А то я домой сбегаю.
– Есть. Маша, спасибо, ты не беспокойся. А Толян вернётся.
Она громко хмыкнула и вышла.
Саша расслабился и вновь начал засыпать. Ночные кошмары пока ещё неясными образами стали возвращаться. Откуда-то появились страдающие, умирающие вместе с ним девушки. Убийцы стали многочисленнее и свирепее…
Он проснулся в холодном поту и понял: он беспрестанно думает о расстрелянной в 1918-м году семье Николая II. Да, да, ещё лет десять-пятнадцать назад эта тема вдруг выплыла на страницы печати, даже время от времени звучала на телевидении. Царские останки, идентификация… Он тогда читал всё, что только мог отыскать. Доступного Интернета тогда ещё у людей не было, книги, газеты, журналы покупал, брал у друзей или выискивал по библиотекам. Кажется, ещё в том, прошедшем уже XX веке, точно – при Ельцине, когда он ещё был президентом – провели какие-то слишком уж поспешные похороны царских останков в соборе Петропавловской крепости. А ведь в спорах о подлинности останков так и не была поставлена точка… Странная торопливость. Ещё тогда Сашу покоробила эта псевдозабота о безотлагательном и скорейшем захоронении разрозненных костных остатков царской или якобы царской семьи. И, между прочим, Ипатьевский дом в Свердловске в то же время зачем-то снесли. По указанию, говорят, того же Ельцина. Зачем? И тут какая-то спешка?
Мысли обо всём этом прокручивались и прокручивались у него в голове, помимо его воли заставляя дальше рыться в самых потаённых уголках памяти и восстанавливать картины того далёкого расстрела в деталях, частично подзабытых, частично подсовываемых услужливым воображением. Тайна…
Он вспомнил о золотом изделии, сохраненном – теперь он был уже практически уверен в этом – только в его слепках и оттиске.
«Хочу прикоснуться… посмотреть…» – уловил он мысли, влекущие его туда, к жалким остаткам, и даже не остаткам, а изображениям остатков от золотого украшения, достойного, чтобы принадлежать царской семье.
– Да и лекарство надо какое-нибудь принять, – пробормотал он, вставая и накидывая тёплую рубашку. – Тут Машка права. Надо.
Полюбовавшись оттиском, погладив пальцами высохшие окончательно слепки, он отодвинул ставшие для него теперь такими ценными куски глины и бумагу и пошёл ставить чайник. Он даже ещё не догадывался, что скоро станет обладателем ценности, многократно превышающей ценность запечатлённых им наскоро изображений. Да и как можно предвидеть то, чего ещё не случилось?