Люди и звери
Девять утра. Командир с замом собрали на инструктаж офицеров и мичманов накануне государственного праздника.
Народ толпится в коридоре штаба, щупает новенькую тужурку Вовы Дубового и вертит в руках его шитую фуражку. Не зря три недели на примерки бегал! Да, смерть девкам! Особенно сегодня вечером в «Прибое». Праздник сегодня! Держись, кабак!
Вова, начальник ПТО, благоухает одеколоном и чем-то знакомым, но запретным, особенно утром. Жена у мамы. Горд тужуркой и фуражкой, как Портос новой перевязью. Также огромен, толст, добродушен и благодушен. Глазки блестят. Дышит в сторону.
Заход в кабинет, рассаживание под стук и шарканье ножек стульев по полу.
Командир:
– Проверить заведования. Опечатать. Доложить письменно. Управиться до 12.00. Потом домой. И не тяните, мы тоже люди. Ставлю в пример внешний вид капитана третьего ранга Дубового! Свободны….
Зам вечером скажет. У него – «сид», то есть он старший в части до утра.
А заведование у офицеров и мичманов – семнадцать гектаров леса, набитых взрывчаткой под завязку. Грибам расти негде. Только зверушки и скачут, через мины перепрыгивая. Да ладно, вру, места всем хватало. И зайцам, и кабанам, и другой живности. Кабаны к нам на подсобное хозяйство жрать ходили. Одомашнились. Из-за них вечные проблемы были с проверяющими.
– У вас не учитывается поголовье свиней. Вместо 18 штук последнего опороса нами обнаружено еще шесть поросят и одна свиноматка.
И начинаем доказывать, что мамка умная, дикая, сама в загон свободный залезла, о потомстве заботясь: светло, тепло, комбикорм дают. Не в дремучем же лесу ей с поросятами шастать…
Спасал вопрос:
– Простите, а поросята полосатенькие? И в волосиках? А надо было замечать! А вы кто по специальности? А почему такая некомпетентность? А кто ваш начальник?
Ну, это зам обычно развлекался, он любил животных и не любил проверяющих…
Выходишь из штаба, идешь мимо огромной теплицы. Там внутри овчарка бегает, сущий зверь, только матроса Умарова признает и замполита, огурчиком свежим уже не побалуешься. Зам его щенком для друга выбрал, привез. Пес рос по часам. В три месяца выглядел на полгода. У гостьи сапоги итальянские сожрал. Замовский друг в море, а собака над женой и дочкой издевается, через каждые 15 минут на улицу хочет. Нет – так за живот кусает и на диване лежит. В папу играется. Ишь, бабы! На место ставит. Хотя и правильно, с другой стороны. Надо их на место ставить… Измучились дамы, отдали в частный дом. Он там, в прихожей закрытый, всю обувь изгрыз. Во дворе оставили – кусты роз выкопал и на дорожке сложил. Зло и преднамеренно.
Короче, зам в часть его забрал, теленка. На блокпост пытались ставить, так тупой, хоть и огромный. Так в теплице и прижился. Дело знает. Огурцы охраняет, как любимую кость. Зам ему даже часть политработы передоверил, с пьяницами. Как матрос напился, так в теплицу. А там это чудо, и зубами ниже пояса хватает, и часа по три держит, извращенец. Зато народ трезвеет быстро.
На КПП сдаешь спички-зажигалки-сигареты улыбчивой девушке-матросу из взвода ЖВС – женщин-военнослужащих, и на техтерриторию.
Корабельные сосны величаво ветками качают где-то вверху, смолой пахнет, травами, малинник слева, черничник справа, птички поют, жучки-комашки летают, солнышко пригревает, играя бликами на листиках земляники или чего-то там растительного… Хорошо! Понятно, что это только внешняя часть «хорошо», но все равно здорово!
Топ-топ по металлическим шпалам еще немецкой железной дороги к своим хранилищам. А хранилища тоже немецкие, сверху полтора метра дерна уже наросло, вверху вентилятор, тоже еще те времена помнит. Что-то типа банки трехлитровой из-под воблы, только половинка по вертикали отрезана, а это оставшееся на штырь одето. И крутится, ведь поди ж ты, уже лет пятьдесят! Вентилирует… И внутри хранилищ зимой и летом постоянная температура!
Наши умельцы хотели до секрета добраться, да командир не разрешил: «Пусть еще повертятся. Знаю я вас, спецов корабельных. Не трогайте, умные люди делали».
И подшипник еще жив, и смазки не требует. А влезете – и пойдет: то замены требует, там прогнило, дайте мне солидола, дайте сварку, и прощай, вентиляция, здравствуй, новая статья расходов! А сварка на техтерритории с нашей-то организацией…
Начальник хранения, вы блеск в глазах приглушите как-то, а то мне не по себе уже. Металлолом сдавайте, неужели вам этого мало?
В общем, запретил командир.
Начальник хранения и к заму ходил, в обход к тайне подбираясь. Ха, наивный. Зам у нас человек-кремень был, с академией. И за командира горой.
– Видите ли, Юрий Сергеевич… Перпетуум-мобиле в принципе невозможен. А то, что у нас, это аномалия, нонсенс, патология, полтергейст и непонятка. Что? Нобелевской премией пахнет? Мне половина? Занятно, занятно… А кстати, где ваш конспект по политподготовке мичманов? Я еще не утверждал. Как не успели? А чем вы занимались?
В общем, так эти штуки до сих пор и вертятся… Спасибо начальникам.
Доклады, доклады…
Одного нет. 12.00. От Дубового.
«Офицерам-мичманам собраться у рубки дежурного по части!»
Это народ праздновать едет.
Нет доклада Дубового. И его самого нет. 15.30. 16.30.
Командир:
– Если не будет через полчаса, объявляем тревогу и прочесываем лес.
Дзынь-дзынь.
Замполит:
– Дома тоже нет, я оповестителя посыпал.
Дзынь-дзынь.
Командир:
– Хер ему, а не перевод в минно-торпедный отдел.
Замполит:
– И по партийной линии у… ем.
Дзынь-дзынь.
Командир:
– А у меня жена оливье приготовила. Обещал к обеду быть.
Замполит:
– А ты езжай, мне все равно сидеть. Появится, сука такая, позвоню. На посошок.
Дзынь-дзынь.
Командир:
– А думаешь, мне оливье в горло полезет?
Замполит:
– А ты рюмаху накати.
Командир:
– Да не поможет.
Дзынь-дзынь.
17.00.
– Григорьевич, пойду-ка я на его заведование. Может, уснул? Оне с утра принявши. Да и проветрюсь малость.
– Нет, тебя не пущу! Начхран говорил, что у нас там то ли полтергейст, то ли НЛО… Не помню уже. Дежурный, начальника хранения ко мне! Как убыл? Зам, он убыл! Когда нужен!
Дзынь-дзынь.
– П…ц, достал! Дежурный по части! Боевая тре…
После робкого стука открывается дверь. Дубовой! Ну, падло, здравствуй!
А у Дубового в волосах труха, пуговицы на новой тужурке оборваны, фуражки нет, весь в пятнах смолы и присохших чешуйках сосновой коры, особенно колени и локти.
– Товарищ командир, письменного доклада нет, поверьте на слово. Закрыты и опечатаны…
Ну, понятно, небольшая Цусима, Хиросима, Нагасаки, Перл-Харбор. В два голоса. Минут сорок! Пар спущен. Докладывайте…
«Опечатываю я, значит, последнее хранилище. Вдруг, ветка хрустнула. Оборачиваюсь – лосенок. Маленький такой, ножки длинные, подрагивают, губка верхняя подковкой, чмокает… Не удержался я, погладил, палец пососать дал… А тут треск сучьев, тяжелое что-то бежит. Мамка! огромная! На защиту! Из ноздрей огонь, мелкие деревья падают, с корнем вывернутые!
Я ветку схватил сухую, об колено переломил, типа, выстрел! А она на меня, ноги прямые, копытом вперед! А они, лоси, волку череп с первого раза пробивают насквозь!
Хорошо, у сосны стоял. Как вверх взлетел – не помню, вниз глянул – страшно стало, и от высоты, и от того, что лосиха с моей фуражкой за 25 рублей делала! И ревет! А на ее рев и папашка примчался, вот с такими рогами. Ноздри у падлы раздуваются, раздуваются, а потом как затрубит! И на меня смотрит. Типа убью гада за семью! Меня еще выше как подбросило! Сосна корабельная, а я наверху, за нижние ветки держусь. Ох, и высоко! Теперь знаю, что чувствовал матрос-впередсмотрящий в «вороньем гнезде» на мачте парусника… И верхушка сосны циркуляции описывает… Страшно! И пить хочу…
Четыре часа… Затек весь.
И не уходят, дите травку щиплет, лосиха фуражку пинает, фыркает, что-то мужу рассказывает, а он, дурак, верит! А лось фуражку передними копытами, да насквозь! Ревет, а потом голову поднимет, на меня белым глазом глянет, фуражку с ноги стряхнет и как затрубит!
Лучше б ревел…
Потом маленький бекнул, плакать начал. Устал за врагом охотиться. Ну, мамка папку головой в бок ткнула, потерлась, мурлыкнула: пошли мол… Папашка последний раз рогами сосну покачал, рявкнул что-то, мне показалось: «Я тебя найду еще…»
Ушли. Гордые. Малыш за ними.
А я слезть не могу. Затек весь. И руки не расцепить, не ослабить. Не помню, как слез… Прошу освободить меня от занимаемой должности председателя охотничьего общества части. И от походов на техтерриторию или разрешить ходить с ружьем. Извините».
Ну, командир ему, конечно, за непотребный вид взыскание объявил, нельзя так выглядеть. А зама попросил документы приготовить на перевод Вовы в отдел минно-торпедный флота – куда ему после такого стресса по техтерритории шляться, тем более с ружьем. Нельзя там с ним… Не положено.
За окном заурчал командирский уазик. Командир поехал к прокисшему оливье. И Вову забрал.
В освещенной светом дневных ламп теплице – замполит. Что-то собаке шепчет, гладит, тьфу – целует! А дурында хвостом машет, как пропеллером, облизывает зама, скачет. Не к добру. Зам сейчас по подразделениям пойдет. Праздник. Что он там собаке наговорил? Прячься, народ!
Думаете, «Прибой» гудел без Вовы? Плохо же вы людей знаете! Он в старой тужурке пришел. Хотя, как говорят очевидцы, ожидаемого успеха со смертью девкам так и не произошло. Женщины, они красоту любят. Чтоб шеврон блестел! Значит, хозяин шеврона молод! А если нет, то и он, и шеврон – так, потертость жизненная…
И нельзя военно-морскому офицеру даже после такого стресса начинать знакомство с женщиной с фразы:
– А у нас в части лоси водятся…
И дрожать.