© Игорь Стенин, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая
Учебное заведение встречало новые лица. По длинному коридору, частицей спешащей на лекцию толпы, вчерашняя абитуриентка шла ему навстречу.
Сон наяву открывался перед Степаном Грековым. Сердце билось на пределе возможного. Первокурсница брала верх над старшекурсником.
Преследуя уходящий призрак, он оказался в помещении комсомольского архива.
Среди учетных карточек членов ВЛКСМ её открылась одной из первых.
Барышинская Илона.
Чёрно-белым бутоном, прекрасная и юная, восемнадцати лет от роду смотрела с фотографии она на него, обещая расцвести при умелом обращении с кодом цветения.
Cудьба? Избранником ее или случайным встречным прими вызов, узнай мальчишка…
Физкультура. Преодоление себя. Возвращение в своё естественное состояние – к истокам.
Незнакомый белокурый юноша, участвуя в перекличке группы, парил высотой покорённой деревянной шведской стенки напротив. Казалось, слитый с ней воедино и возвышаясь над всеми, он изображал ангела. Концентрация внимания была предельной – победа над земным притяжением ковалась прямо на глазах.
Перекличка закончилась. Внимание группы переключилось на преподавателя, в ответ на его команду шеренга заколыхалась, пришла в движение и побежала, демонстрируя уже собственные физические возможности. Юноша продолжал висеть.
Быть висельником Степану не составляло особого труда. Так, в своё время, он отрабатывал прогулы перед завкафедрой профессором Чугуновым – спортсменом до мозга костей, прирождённым тренером, личностью, одержимою чужими рекордами. Вис на бис был излюбленным упражнением обоих, в то время как другим, менее одарённым прогульщикам, приходилось искупать свой грех обычным физическим трудом. Уборщиками, мусорщиками, рабами.
Пробегая мимо шведской стенки второй круг, Илона практически забыла про ангела наверху. До того ли в бегах. И вдруг он прыгнул прямо на неё.
Казалось, настоящая волна обрушилась сверху, подхватила и вынесла её из бегущего потока. Она даже не успела вскрикнуть. Волна овладела ею целиком. Сквозь туман до неё донёсся голос:
– Ты не ушиблась?
Внезапно она увидела перед собой парня, красивого и сильного, почувствовала контакт, тепло, энергию живого близкого мужского прикосновения. Такого с ней ещё не бывало. Волна чуть снова не подхватила её, на сей раз угрожая вынести далеко – за пределы спортивного зала. Встряхнув головой, она высвободилась, попятилась и устремилась обратно в бегущий рядом спасительный поток, бросая на ходу:
– Ты, что, с ума сошёл?
Уже на приличной дистанции от парня Илона окончательно пришла в себя. Возмутитель спокойствия, заняв место в центре зала, вступил в оживлённый разговор с преподавателем. А она усердным сосредоточенным бегом по кругу, плечом к плечу среди своих подруг, принялась анализировать произошедшее событие.
Напасть.
Падение ангела.
Случайность, возносящая до сверхъестественной головокружительной высоты.
Когда парень оказывался спиной к ней, она украдкой устремляла любопытный взгляд на него. Неужели он один из них – простой студент?
Бег закончился. Пришёл черёд других упражнений. Свободно маневрируя по залу, Илона ловила на себе взгляды парня, одновременно отмечая его синхронные перемещения вместе с собой. Всякий раз, когда расстояние между ними сокращалось до опасного минимума, она стремилась уйти в отрыв. Однако это не спасало. Парень неизменно снова и снова оказывался рядом, словно притянутый незримым магнитом. И, вероятно, нарываясь-таки на новую случайность.
Физкультура кончилась. Они перебросились между собой парой фраз. И разошлись. Открыв друг друга.
Сопротивление Илоны длилось несколько недель. Но то была всего лишь дань кокетству. Пришёл день, когда уступая его настойчивости, она согласилась выпить вместе сока. В порядке компенсации за причинённый случайностью ущерб.
Их знакомство завязывалось. Разницы в целых пять лет как ни бывало. Илоне претило быть и выглядеть младшей. Она чувствовала себя на равных с ним. И даже выше. Ведь источником притяжения была она. Ему выпала судьба испытывать силу её притяжения.
Тем временем спокойную студенческую жизнь ждали перемены. Неожиданно грянули первые ранние заморозки. Пришли холода, а вслед за ними – и весть о мобилизации первого курса. Убирать картошку.
В свои неполные 19 лет яркая голубоглазая брюнетка Илона Барышинская была одной из дочерей страны Советов. Такая же, как все, урождённая воспитанница коллектива. И полная противоположность ему. Осаниста, глазаста и желанна. Достойна провожатого мужского рода.
Они ехали за тридевять земель в картофельное царство вдвоём.
Выделиться среди колхозного десанта особого труда не стоило. Пятилетняя разница в возрасте была налицо. Кнут, пряник, личный пример – властью, данной деканатом, Степан отвечал за то, чтобы не погасла ни одна свеча на ветру, студенты-первогодки остались целы.
Холод, морось, невыносимая тяжесть невольничьего труда. Они прошли всё. Мечта стала явью. Зарею на закате однажды среди бескрайнего поля два сердца соединились в одно…
– Хочу пить!
Слова сорвались и полетели, словно птицы, рассеивая крыльями сладкий безмятежный сон.
Июль.
Окрестности посёлка Солнечное. Граничащая с водами Финского залива песчаная коса. Одно из самых ярких и красивых мест курортной зоны Ленинграда.
Полуденный зной дикого пляжа ожил.
– Джинн услышал тебя! – заявил он, поднимаясь. – Потерпи, я скоро. Отыщу росу, вернусь и напою тебя вволю.
Она улыбнулась. Смотря вслед ему – спешащему творить добро – прищурилась. Как жаль, что кончился лимонад…
В вестибюле пансионата было людно. Дикарей – раз, два и обчёлся.
Доминировала одежда разных фасонов, покроя и цветов.
Слегка освоившись и оглядевшись, он увидел буфет, а в нём – много лимонада в бутылках зелёного стекла. Товарно-денежный обмен был в разгаре. С бумажным советским рублём в кулаке он занял очередь навстречу.
Оживлённый гул сотрясал помещение. В стороне за деревянной шахматной доской шла азартная баталия. Игроки, их секунданты, случайные прохожие – все как один профессионалы – соревновались между собой в поисках ходов личного Шаха или Мата.
Степан совсем не разбирался в шахматах. Да их было и не видно за толчеёй. Гораздо интереснее и забавней было видеть другое – как шахматы играют людьми. Увлёкшись, он не заметил, как оказался у самой стойки буфета и даже вздрогнул, когда вдруг прямо перед ним раздалось:
– Тебе чего, спортсмен?
На него, что-то жуя, в упор смотрело безмятежное румяное лицо буфетчицы.
Он протянул мятый рубль вперёд, коснулся им дна тарелки с затейливым цветастым рисунком.
– Лимонада, на все!
– Эх, – подхватила буфетчица, – гулять так гулять! Тебе на вынос?
– Да.
– Тогда одна бутылка в руки, – подбоченясь, заявила румяная.
– Хорошо.
Рубль исчез одним неуловимым движением. Появилась бутылка, брякнула мелочью сдача.
– Открывашка-то есть? – уже с некоторым участием спросила буфетчица.
– Да обойдусь.
– Ну, на здоровье!
Обратно он шёл той же дорогой, усеянной как и прежде божьими коровками.
Ярко-оранжевая, местами чёрная полоса мёртвых жуков самостоятельной частью суши тянулась вдоль всей видимой кромки воды. Застывшая кульминационным выплеском энергии стихия.
В порыве невольного трепета Степан старался держаться от неё особняком, на дистанции, предпочитая холоду и хрусту под ногами скользящее плавание в горячем и податливом песке.
Показались заросли осоки. Кончалась территория жуков и людей. Начинались владения дикого пляжа. Вступая в их раздольные просторы, Степан вспомнил об Илоне. Предвкушение близкой встречи охватило его. Включился автопилот. И рванулась босая душа вперёд, не разбирая ни дорог, ни преград вокруг.
Степан был хорошим пловцом. Несколько раз за день, срываясь и оставляя её одну, он уходил в залив – по пояс, плечи, целиком, пока не сливался с водой так, что совсем скрывался из вида. Заплывы длились бесконечно. И всякий раз, когда ожидание Илоны на берегу достигало пика, он возвращался, выходя из воды медленно, не торопясь, исподволь – обрядом мира и согласия с родной стихией.
Прошло достаточно времени как он ушёл. Она поднялась с песка, отряхнулась, посмотрела вдаль на залив, повернула голову и чуть не вскрикнула. Он возвращался из сухопутного путешествия раненым, хромая на одну ногу.
Илона побежала ему навстречу.
– Поранился?
– Пустяк. Держи свой лимонад.
– У тебя кровь. Давай садись, посмотрим.
– Сейчас. – Он передал ей бутылку, направился к воде, всполоснул ногу и запрыгал обратно на одной здоровой ноге – к брошенному на песок покрывалу.
– Представляешь, – опустился он на ткань, – шёл туда – жуков под ногами видимо-невидимо. Иду обратно – ещё больше.
– Ты не бредишь? – спросила она, внимательно взглянув на него. – Какие ещё жуки?
– Божьи коровки. Павшие.
– Бред, – пожала плечами Илона. – Или какая-то аномалия.
– Море жуков! Последний парад насекомых. Такого я ещё не видел.
– Разберёмся, – сказала Илона.
Она взяла сумочку, вынула носовой платок, пластырь. Устроилась перед ним, положила его ступню себе на колено и принялась внимательно осматривать её.
– Так на что ты напоролся?
– Стекло, – поморщился он.
– И правда – стекло, – нащупав, она ухватила краешек прозрачного осколка. – Стекло – это хорошо. Чище, по крайней мере, ржавого гвоздя. Смотри, – продемонстрировала она вытащенный осколок.
– Малыш, – улыбнулся он через силу. – Если бы ты видела, какого сома вытащил я сам! Вот, – отмерил он длину указательного пальца.
– Охотно верю, – сказала она, приглядываясь к ступне. – Но, кажется, тот сом был не последний.
Он побледнел.
– Я ничего не чувствую.
– Хорошее обезболивание, – улыбнулась она. Проходясь пальчиками по уже пустой ране и изображая схватку, воскликнула:
– Смотри-ка, ускользает!
– Лови! – подбодрил Степан.
– Эх, – щипнув воздух, остановилась Илона. – Поздно, уплыл за первым сомом.
– Туда ему и дорога, – с облегчением вздохнул Степан.
– Да, – согласилась Илона, беря в руки пластырь. – Однако нет худа без добра, продолжила она, распечатывая упаковку. – Тебе, мой друг, заплывы в ближайшие дни противопоказаны. Слышишь? Строгий сухопутный режим. Если честно, я очень рада.
Степан, откинув голову назад, смолчал.
Залепив рану пластырем, Илона подула на него, подняла глаза на раненого.
– Как?
– Стреляет, – отозвался он.
– Так и надо. Теперь всё. Устала, хочу пить.
…Илона задумчиво гладила его по волосам. Туда-сюда. Белокурый жёсткий ёршик ласкал её руку, она – его. Внезапно она нахмурилась и, прерывая сеанс нежности, ущипнула любимого за ухо.
– Короче не мог подстричься?
Он зажмурился, пожимая плечами, выдавил:
– Производственная необходимость.
– Что ты имеешь в виду?
Степан открыл глаза.
– Я имею в виду сборы.
– А-а, – протянула она.
– Все пацаны решили, – продолжал он, – лучше оставить неприкосновенный запас волос, чем лишиться их совсем. Главный военный обещал всем волосатым бесплатную стрижку под ноль.
– И что он себе позволяет! – возмутилась Илона. – Сатрап! Это же самое натуральное подавление личности.
– Точно, – поддакнул Степан.
– Чтобы после сборов не смел так стричься!
– А что плохого? С такой стрижкой вся армия ходит – от солдата до генерала.
– То армия, – заметила она. – У неё кругом враги. А нам с тобой воевать не с кем. Мы люди мирные. Наше счастье – в вихрах. И здесь, как в настоящем хлебном поле – каждый колосок на счету.
Степан озабоченно провёл рукой по ёршику.
– Хорошо хоть корни остались, – сказала Илона, смотря на него и хитро прищуриваясь. – Всё же, какое-никакое, а утешение.
– Да, – улыбнулся Степан.
…Последняя электричка в город уходила через час. На пляж опускались сумерки. Умиротворённо, чуть слышно, словно сожалея о своём дневном неистовстве, плескались волны о песок. Особое чудесное настроение распространялось вокруг. Природа обретала покой, сливаясь воедино стихиями земли, воздуха и воды.
– О чём задумалась? – спросил Степан, нарушая тишину.
Илона откликнулась не сразу. Прошло несколько минут прежде, чем одолевающие её чувства нашли выражение словами.
– Знаешь, наше одиночество обманчиво. Мы здесь не одни. Перед нами наше общее родное начало. Ласковый и нежный, бесконечный океан.
Она повернулась к нему. Глаза её горели.
– Твои жуки не умерли. Круг замкнулся. Они стали частицей океана. Самой бесконечностью.
Степан улыбнулся.
– Прекрасный день для новой жизни, – заметил он.
– Прекрасный, – подтвердила она. – Один из лучших. Такой день остаётся в памяти.
– Да, – соглашаясь, кивнул Степан.
– Навсегда.
Думы и разговоры иссякли. Они сидели перед огромным во всё небо розовым закатом, забыв про всё, наедине с собой и целым миром, в обнимку, словно боясь потерять друг друга, совсем ещё дети, накануне большой и взрослой жизни – прошлым, настоящим и будущим лета тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года…