Семья
День с утра не задался. Проснувшись, Ник понял, что отец выбил-таки у матери деньги. Осуждая только себя за такую неосторожность, парень отправился к Ларсу: работа сама себя не сделает. Несмотря на вчерашнюю бурю, воздух был спертым и горячим. Тучи рано утром разогнал ветер, и теперь солнце палило нещадно. Работать из-за этого было особенно тяжело. Но Ник понимал, что виноват он сам. Он ведь мог прийти вчера, когда было немного, но все же попрохладней? Конечно, мог. Но не пришёл. Винить было больше некого, и от этого в его душе все больше нарастала злоба. Сейчас, в этом поле, под палящим солнцем, он ненавидел все: и это поле, и солнце, и отца с его долгами, и себя. Больше всего – себя, потому что не мог ничего с этим поделать. После пяти часов на солнцепеке в нем все более укоренялась идея: «Уеду, убегу! В этот Барвиль проклятый. И разом все проблемы решатся. Отведу этого щегла, да там и останусь.» И, казалось, только-только эта идея им овладеет, только он решится на это, как что-нибудь его возвращало с небес на землю, не давая этой идее затмить его разум. То Элинка прибегала, приносила чистой холодной воды, напоминая, что из-за них с Лори ему нужно остаться, то сам он иногда ловил себя на мысли «А там-то, там-то что? Совсем один там буду…» В такие минуты злоба уходила, а на её место приходила тоска. Так и прошёл целый день, то в злобе, то в тоске. И казалось Нику, что третьего не дано.
А на другом конце города Барт сбился с ног, разыскивая этого воришку. Он ещё до обеда обошел практически все близлежащие кабаки и таверны. И практически везде ему говорили, что Ник работает где придётся, а где он сейчас, никто не знал. Около двух часов мужчина бродил по городу, выслушивая одно и то же. И вот, валясь с ног от усталости, он пришёл в гостиницу, где они взяли комнату.
– Ничего, сир. Может, уехал куда?
– Куда он мог уехать? Сам подумай! А что дома говорят?
– Дома? – Барт удивленно посмотрел на Норвуда.
– Дома. У него дома, – начал распаляться Джим. – Тебе не хватило ума спросить, где он живёт, и сходить к нему?
Мужчина лишь виновато покачал головой. Ему на самом деле не пришло это в голову. Посмотрев на запыхавшегося спутника, Джим молча пошёл на улицу. Если хочешь что-то сделать хорошо, делай сам. Первые кабачки не принесли никакого результата. Только люди начали шушукаться, чего такого Ник натворил, что его разыскивают. На улице Джиму встретился старик, который в лоб спросил:
– Волгана ищете?
– Кого? – кажется, старик не понял такого удивления торговца.
– Волгана, сынишку мельника, – повторил он. – Его сегодня какой-то толстяк искал, теперь вы вот везде спрашиваете.
«Ник», – догадался Джим.
– Да, я ищу. Вы не знаете, где он?
– Как не знать, знаю. Он нынче на сенокос ушёл.
– В такое пекло?
– О, ты городской что ли? Пекло… Что пекло, когда работать надо? Ха, ладно, иди, он ещё там, наверно.
Наскоро объяснив Норвуду, как добраться до поля, старик вдруг спохватился:
– Так ты можешь в «Дубках» его подождать. Ларс все равно там, он и прибежит туда.
Решив, что и правда, лучше Ника подождать в «Дубках», а не искать его в поле, Джим направился к этой таверне. Внутри было много народа. К удивлению Норвуда в помещении было относительно чисто и прохладно. Расположившись почти у самого входа, он стал ждать. Он все сидел и думал, как уговорить этого паренька проводить его. Конечно, проводника найти не проблема, не проблема и поехать самим, потому что, как они узнали, дорога в город-порт одна и сбиться с неё не получится, но Норвуду почему-то хотелось, чтобы Ник поехал с ними. Скорее всего, потому что ему уже жутко надоел Барт, а так будет ещё один спутник, с которым можно поговорить. Минуты ожидания тянулись бесконечно долго, занять себя было совершенно нечем. Солнце начало двигаться к горизонту, и Джим стал волноваться: не зря ли он тут сидит? Не обманул ли его старик? В тот момент, когда уже спустились сумерки, а парень потерял всякую надежду и собрался уходить, звякнул колокольчик, и на пороге оказался Ник, весь мокрый, в пыли, в траве и пыльце. Он медленно окинул помещение взглядом и остановился на Джиме.
– Привет, а я тут тебя поджидаю, – Джим устало поднялся.
– Что, снова заблудился? Извини, я занят, – как-то зло бросил парень и двинулся к стойке. Норвуд решил подождать, пока Ник разберется с Ларсом, и они смогут нормально поговорить.
Ларс оказался здоровым, как шкаф. Лицо его не отличалось особой красотой, а тёмные сальные волосы и густая щетина едва ли добавляли ему очарования. Джим даже решил, что этот амбал чем-то смахивает на медведя. Заметив издалека, что этот мужик начинает откровенно смеяться над Ником, а тот уже зарделся от злости, Норвуд решил подойти поближе и узнать, в чем дело.
– Ладно, малек, держи свои честно заработанные гины и вали отсюда, а то ты своим видом мне всех посетителей распугаешь, – толстяк протянул Волгану несколько монет.
– Семь? – неожиданно громко воскликнул паренек. – Только семь? Ты обещал вдвое больше.
– А ты обещал прийти вчера, – все с таким же насмешливым видом говорил Ларс.
– У меня было время до воскресенья, а сегодня только среда! – Джим и представить не мог, что вчерашний весёлый мальчишка может быть таким злым.
– Так, все, выметайся, – Ник не двинулся с места. – Пошёл вон, кому говорю?
– Я же не для себя, – теперь уже не со злобой, а с мольбой пробубнил парень.
– А мне какое дело? – Ларс схватил сопротивляющегося Ника за плечо и потащил к выходу. Норвуд поспешил за ними. Уже у самого входа, когда мужчина вытолкнул Волгана из таверны, а Джим прошмыгнул мимо «шкафа», Ларс расхохотался:
– Вот, смотри, и твой дружок тут! Часа четыре тебя ждал, не меньше.
А когда Ник стал отходить от «Дубков», он крикнул ему в спину:
– Твой батя заходил, просил в долг ещё тридцать гиней! – парень резко обернулся, в его глазах читалось беспокойство, а Ларс только зло рассмеялся. И уже закрывая дверь сказал: – Ну как отказать человеку?
Лицо Волгана переменилось. Непонятно было, что оно выражает: и досаду, и злобу, и дикую усталость. Вдруг он, будто вспомнив о Джиме, повернулся к нему.
– Четыре часа? – безразлично спросил Ник. – Тебе что, заняться больше нечем?
Но не успел Норвуд ответить, как к ним подбежал мальчик, на вид лет десяти, худой, растрепанный, в рубахе, которая была ему велика.
– Ник! Ник! – он, запыхавшийся, еле добежал до них. – Там… Батя… А Элинка плачет, а папка заставляет ее зачем-то в таверну идти, говорит, к мужикам. И мамка тоже…
Даже не дослушав мальчика, парень рванул к дому. Джим, не зная, что делать, как вкопанный стоял на месте. Мальчик подошёл к нему и дернул за руку. Норвуд посмотрел в детские глаза, полные слёз.
– Помогите, – устало попросил мальчик, – помогите Нику. Мы у реки живём, рядом с мельницей.
Отрешенно посмотрев на мальчика, Джим, наконец, понял, о чем он говорил, и зачем Элинке идти в таверну. Добежав до поля, Джим заметил впереди Ника. Норвуд кричал ему, чтобы тот подождал, и парень все-таки его услышал. В дом они зашли вместе. В самом углу, на лавке, свернувшись калачиком, лежала совсем молодая девушка, закрывая лицо руками. Отец пытался их от лица отнять и постоянно кричал, а мать смотрела на все это из-за стола. Вне себя от ярости Ник в два счёта добрался до лавки и оторвал пьяного отца от бедной девушки.
– Ты совсем из ума выжил?! – мужчина все ещё пытался прорваться к дочери, но Ник держал его крепко. Он тут же крикнул Элине: – Марш к Питу!
Девушка испуганно встала с лавки и, шатаясь, направилась к выходу. Она бы упала, если бы Джим не подхватил ее. Она всхлипнула, пробормотала «спасибо» и удалилась из дома. Все внимание Норвуда переключилось на взбешенного Ника. Джим понимал, что случайно становится свидетелем слишком личной сцены, но не мог заставить себя уйти. Как только дверь за девушкой закрылась, Волган отпустил отца.
– Ты совсем с ума сошёл?! Это же твоя родная дочь! Решил сделаться отцом проститутки? – он поморщился при этом слове, – браво!
– Это не твоё дело!
– Ах, не моё! Тогда вот тебе моё дело: тридцать гиней! О чем ты думал? Чем ты будешь отдавать? А, да! Ты же дочь по жёлтому билету отправляешь, как я мог забыть? А ты, – он посмотрел на мать, – ты же мать!
– А что в этом такого, Никки? – она с искренним удивлением посмотрела на сына. И от этого Ник взбесился ещё сильнее.
– Ты вместе с ним напилась, что ли?! – отец тихо подошёл сбоку и отвесил ему сильную пощечину.
– Не семей так разговаривать с матерью! Мои дети, что хочу, то и делаю! А ты, – он ткнул пальцем ему в грудь, – здесь никто. Пойдёт Элина, куда скажу, и сделает все то, что повелю! А будешь мешать, из дому вышвырну, как собаку облезлую! Понял?!
Парень молча развернулся и вышел из дома. Джим медленно вышел следом. Притворив дверь он оглянулся по сторонам – Волгана нигде не было. Взгляд его зацепился за речку. Джиму вдруг пришло в голову, что парнишка мог просто не выдержать, а обрывы здесь высокие… Как подтверждение он заметил силуэт, со всех ног несущийся к воде.
– Ник! – Норвуд бросился за ним, не прекращая звать его.
Только у самого обрыва он смог догнать воришку. Крепко схватив его поперёк живота, Джим оттащил его от края.
– Пусти! Отвали, Джим! – Ник не переставал брыкаться и пытаться вырваться из цепких рук.
– Обязательно, как только успокоишься.
К удивлению Норвуда, парень быстро угомонился. Джим расцепил руки, все ещё опасаясь за Волгана. Но тот, похоже, уже и не думал бежать. В нем будто что-то сломалось, и он в бессилии опустился на траву, закрыв лицо руками.
– Не могу больше, не могу, – пробормотал он. И тут же затрясся в беззвучных рыданиях. Ник не знал, что в нем сильнее: злость и обида, вырывавшиеся наружу так много времени, или стыд перед Джимом за то, что он такой слабый.
Джим, ничего не отвечая, сел рядом с обессиленным парнем. Солнце уже давно зашло, и Джим вскоре почувствовал, что Ника трясет.
– Я, блин, для него пашу, как ломовая лошадь, всю жизнь свою угробил, а он! Хоть бы раз поблагодарили! Ой, Джим, – он ухватился за его рукав.
– Что, только сейчас заметил, что я здесь? – грустно усмехнулся Норвуд.
– Нет. Боже, я ведь и деньги, которые ты мне дал, тоже им отдал, – Ник смотрел на него с таким отчаянием, что Джим не выдержал.
– Что ж теперь? Ты же ни в чем не виноват.
– Я не хотел, чтобы… Так все…
Волган закрыл лицо руками, но уже не плакал. Джим лишь глубоко вздохнул и посмотрел на небо. Только россыпь молчаливых звёзд вместе с Норвудом была свидетелем этой слабости Ника. Когда последний окончательно успокоился, Джим как-то уж совсем невпопад сказал:
– От тебя травой и цветами пахнет.
А Ник засмеялся. Не затравленно, не горько усмехнулся, а именно засмеялся, весело настолько, насколько было возможно в этой ситуации, повалившись на густую траву. И от этого смеха Джиму стало легче.