Исторические события, явления и процессы: факты и интерпретации
Федор Черный в орде
Эта эпопея, позволяющая по-иному взглянуть на русско-татарские отношения, давно привлекала внимание исследователей. Для ее оценки значимым представляется вопрос о том, в какой степени это описание отражает реальность, а в какой моделирует ее. Но в любом случае, с точки зрения изучения политической культуры, мы имеем ценнейший источник эпохи, в частности, дающий сведения о формировании представлений о царской власти и их связи с ордынской практикой.
Федору Ростиславичу Черному, князю Смоленскому и Ярославскому, сравнительно повезло со вниманием к нему его потомков: до нас дошло шесть кратких и пространных редакций его Жития (XV–XVII вв.), в части из которых использованы данные несохранившихся ярославских летописей[225]. Юбилеи канонизации князя в конце XIX и в конце XX вв. вызвали появление в свет серии посвященных ему публикаций, часть из которых продолжала агиографическую традицию. Фигура Федора обращала на себя внимание историков, начиная с Н. М. Карамзина. Тем не менее многие моменты его биографии по-прежнему спорны.
Согласно Житию, Федор Ростиславич провел в Орде многие годы, стал ханским зятем и с честью вернулся на Русь. Однако в вопросе, к какому точно времени относятся эти события, мнения исследователей расходятся.
До 1276 г. Федор отсутствует на страницах летописей. По-видимому, его княжение протекало спокойно. По мнению многих сторонников агиографической традиции[226], именно к этому периоду относятся описываемые в Житии[227] события: поездка Федора в Орду, смерть его княгини (за которой он и получил ярославский стол), отказ ярославцев впустить возвратившегося Фёдора в город и возведение ими, несмотря на ханский указ, на престол его сына, возвращение Федора в Орду и женитьба его на ханской дочери, длительное пребывание в Орде, рождение там двух сыновей, смерть нового ярославского князя и торжественное возвращение Федора в Ярославль.
В пользу этой версии говорит длительное правление хана Менгу-Тимура (1267–1280), что соответствует сообщению Жития о новом тесте ярославского князя. Аргументом служит и то, что веротерпимый язычник Менгу-Тимур скорее бы выдал дочь за христианина, чем хан-мусульманин. Однако веротерпимость Менгу-Тимура была довольно относительна: именно при нем (единственный в своем роде случай!) «за хулу на веру татарскую» был жестоко казнен рязанский князь Роман Олегович.
Однако в самом Житии рассказ о поездке князя в Орду приводится после сообщения о занятии им Смоленского стола (1279). В силу этого, вслед за большинством ученых предположим, что описываемые в Житии события относятся к более позднему времени.
После 1281 г. Федор также надолго исчезает со страниц летописей. Он вполне мог находиться в Волжской Орде, с которой у него установились тесные связи. Вероятно, в это время он и женится на царской дочери.
Относительно имени тестя Федора Ростиславича историки разошлись. Н. М. Карамзин предполагал таковым Ногая, биограф Федора Г. Н. Преображенский и А. Н. Насонов – Менгу-Тимура, Д. Александров – Тохту[228]. Можно рассмотреть и кандидатуры Туля-Буки (1287–1290) (хотя этому противоречит известие о молодости этого хана) и Туда-Менгу. Скорее всего, тестем Федора был именно последний. Известно, что жена Федора была крещена под именем Анна, а Туда-Менгу был мусульманином. Однако хан обратился в ислам лишь в 1283 г.[229] и придерживался суфизма (иногда предполагающего широкую веротерпимость).
Для того, чтобы попытаться определить, в какой степени Житие князя отражает ордынские реалии, рассмотрим содержание эпизода более подробно.
1. Согласно Житию, взять Федора в зятья царя убеждает царица. Царь испытывает сомнения, поскольку Федор – его служебник и иноверец.
Однако выдавать дочерей за вассалов не считалось у монгольских правителей зазорным (это проблема скорее византийских василевсов). По вопросу о тесте Федора заметим, что колебания из-за иноверия Фёдора скорее могли быть у правителя-мусульманина, чем у шаманиста. Так или иначе, для царя князь – не ровня, однако, в царских силах решить и эту проблему.
2. Царь обращается к Константинопольскому патриарху и получает его благословение на брак и крещение дочери.
Решительно непонятно для чего это понадобилось: хан спокойно мог разрешить дочери креститься и без этой процедуры. В конце концов, у него под рукой был Сарайский епископ.
3. Царь вручает Федору венец, периодически облачает в свои (царские) одежды, сажает напротив себя, приказывает построить ему дворец, приказывает всем царям и вельможам одаривать его и воздавать честь. Дает ему в услужение русских князей и бояр.
Венец не принадлежал к главным символам ханской власти, хотя у них и известны наборные пояса, шапки-орбелге и жезлы (наследием такого рода была и шапка Мономаха). Позиция напротив царя – позиция подданного. Статус ханского зятя был достаточно высок, но был ниже, чем у члена династии и зависел от занимаемой должности.
4. Царь жалует Федору 36 городов, в том числе, видимо, особо значительные: Чернигов, Болгары, Кумане, Корсунь, Туру, Казань, Ареск, Гормир, Баламаты и полгорода, где сам царствует.
Чернигов – в это время надолго исчезает со страниц русских летописей. Предполагается, что он принадлежал в это время Брянскому князю.
Болгары – возможно, город Булгар, в это время бывший наряду с Сараем ханской резиденцией; возможно, это область Болгарии в целом. Менее вероятно – Дунайская Болгария (подвластная в это время Орде).
Кумане – название не города, а народа, кумане – половцы – кипчаки; возможно, область Дешт-и-кипчак – улус (вилайет) Орды, лежащий к востоку от Волги.
Корсунь – вероятно, Херсонес Таврический, хорошо известный русским греческий город в Крыму; был подчинён Орде, но юридический статус его в это время довольно туманен. Позднее был сильно разорён Ногаем. (Но нельзя полностью исключить и Корсунь под Киевом).
Тура – возможно, Чимги-Тура, город, административный центр Сибири.
Казань – значительный город в Булгарии.
Ареск – (?) возможно связан с «Арским полем» под Казанью, или рекой Арысь в бассейне Сырдарьи на которой лежал город Зернук.
Гормир – возможно, Кырк-ер в Крыму.
Баламаты – (?)
«Пол града, где сам царствует» – вероятно, Сарая-Бату на Нижней Волге, зимняя резиденция хана.
Таким образом, пожалованные Федору земли располагались во всех концах и улусах-вилайетах Золотой Орды. Это отчасти соответствует практике предоставления членам династии уделов-инджу в разных частях империи, но такие пожалования обычно имели гораздо более скромный характер. Поэтому список больше похож на расшифровку сказочного «полцарства».
Вся эта картина – благословение патриархом, возложение царем на Федора венца и царских одежд, чествование вельможами, введение во владения землями Орды – обретает смысл, если воспринимать ее как картину назначения византийским императором (царем) младшего соправителя[230]. Ее, вероятно, и хотели создать авторы не дошедшей до нас летописи и использовавшего ее Жития. Предпочтение же в итоге Федором Ярославля уравнивает и даже превозносит обладание сим христианским градом над владением языческой империей.
5. Царь «всегда веле ему предстояти к себе и чашу от руки его прiимаше». Это сообщение коррелирует с распространенной в XIV в. византийской легендой о древних русских князьях как стольниках императора[231]. С точки зрения ордынского церемониала это приобретает иной смысл. По рассказу Ибн Батуты, побывавшего при ханском дворе в 1333 г.: «Потом приносят золотые и серебряные сосуды для питья…Когда султан (хан Золотой Орды) захочет пить, то дочь его берет кувшин в руки, приседает и потом подает ему кувшин. Он пьет, а затем она берет другой кувшин и подает его старшей хатуни, которая пьет из него. Потом она подает остальным хатуням по старшинству их. Затем наследник престола берет кувшин, кланяется и подает его отцу, который пьет (из него), потом подает хатуням, и, наконец, сестре, кланяясь всем им. Тогда встает второй сын, берет кувшин, угощает брата своего и кланяется ему. Затем встают старшие эмиры (и) каждый из них подает пить наследнику престола и кланяется ему. Потом встают младшие эмиры и подают пить царевичу».[232]
Из этого следует, что, подавая царю чашу, Федор оказывается в положении наследника престола.
Таким образом, брак Федора с царевной оказывается симметричным первому браку с княгиней, принесшей ему в приданое этот ярославский стол. Однако конечным итогом второго брака оказывается не ханский трон, а все тот же Ярославль. При этом ханская легитимность не создаёт принципиально новой ситуации, но лишь подтверждает иную (в Ярославле Федор садится, узнав о смерти сына).
Интересно другое. Даже в таком «проордынском» источнике, как Житие, царь, как мы видели, – не столько ордынский хан, сколько несколько абстрагированный татарско-византийский «царь вообще».
Таким же «царем вообще» становится со временем московский государь. Заимствуя определенные формы царской власти в Византии и Орде[233], он лишь отчасти заимствует связанную с ней легитимность[234], предпочитая отчинный миф об извечности своих прав, восходящих к киевским «царям» древности[235].
Приказы в XVII веке: Штаты и особенности делопроизводства. некоторые перспективы дальнейшего изучения приказной системы
Введение
Каждое государственное образование имеет свой аппарат управления, причем аппарат этот складывается, как правило, в течение весьма длительного периода, проходит определенные стадии эволюции и приобретает некоторые специфические черты, именно ему присущие. Иногда случаются и исключения, например, новая система общественных отношений и соответствующий ей государственный аппарат могут быть навязаны завоевателями или возникнуть в результате внутреннего социального переворота, последнее случилось и в отечественной истории в XX в. Но, в принципе, каждое национальное (или многонациональное) государство постепенно формирует свою систему органов государственной власти и управления, соответствующую уровню социально-экономического развития данного социума и традициям национальной культуры в самом широком понимании термина «культура». Более того, от степени соответствия уровня развития государственного аппарата задачам, стоящим перед данным национальным государством, зависит возможность его социально-экономического прогресса да и просто выживаемость этого общества в соседстве с конкурирующими национально-государственными образованиями.
В России на протяжении весьма длительного периода (с середины XV по середину XVII вв.) складывается специфическая система центрального управления, включавшая в себя помимо верховного правителя – Великого князя – Боярскую думу и постепенно складывающуюся систему приказных учреждений. Вообще, вопрос о времени складывания системы приказов является дискуссионным, но в общем и целом эта система наиболее интенсивно развивается из органов Дворцово-вотчинного управления Великих князей Московских в период между концом XV века и концом века XVI. «Сам термин «приказ» произошел от глагола «приказывать» и означал приказание, то есть поручение Великого князя или царя тому или иному доверенному лицу. Поначалу такие поручения были разовыми. Когда они становились постоянными, то появлялись и соответствующие должности: казначей, печатник, посольский, поместный, ямской и другие дьяки. Затем должностным лицам стали придаваться помощники, выделяться специальные помещения, а также необходимые материалы и средства»[236]. Таким образом, стал складываться приказной аппарат. Постепенно к середине XVI в. приказы перерастают масштабы канцелярий Великокняжеского дворцового управления и становятся полноценными органами центрального государственного управления.
Здесь следует определить, какие же признаки указывают нам на то, что данное учреждение становится полноценным государственным органом. При этом еще раз подчеркнем, что становление приказной системы в России отнюдь не одномоментный акт, а сравнительно длительный процесс, «в котором следует выделить развитие трех факторов: во-первых, наделение ведомств административными общегосударственными полномочиями; во-вторых, развитие делопроизводства; в-третьих, складывание штата учреждения. Последнее – решающий фактор для складывания постоянных ведомств»[237]. Под понятием «штат учреждения» мы будем понимать «совокупность должностей с юридически закрепленными субординационными отношениями между ними»[238]. «Должность» же, по определению А. Д. Градовского, есть «постоянное установление, предназначенное к непрерывному осуществлению целей государства», и характеризуется следующими признаками: непрерывностью действия, определенностью обязанностей и ответственности[239]. Наличие же третьего признака – явным образом выделяемого по наличию определенных трафаретов в оформлении деловых бумаг и их содержания, «делопроизводства», – позволяет нам делать выводы о компетенции, внутренней структуре и внешних связях органа государственного управления, а также и о степени развития в конкретный временной интервал отрасли, входящей в его ведение.
Штаты приказов
Структура и уровни компетенции должностных лиц приказов
Рассмотрим должности и соответствующие им уровни компетенции, которые входили в штат приказов в период «расцвета» их деятельности, то есть во второй половине XVII в.
«Высшей должностью в приказах являлась судейская. Судьи назначались царским указом из представителей слоя служилых людей по отечеству: …из бояр, окольничих, знатных дворян»[240], – читаем мы в статье И. А. Устиновой «Приказная бюрократия допетровской Руси». Далее автор, ссылаясь на исследования местнических дел, проведенные Ю. М. Эскиным и Г. В. Талиной, пишет, что «служба в приказе не считалась почетной, представители знатных родов пытались уклониться от такого назначения, и нередко царский указ закреплял изъятие приказной службы из местнической сферы. Кроме того, исполнение должности судьи в приказе одним лицом редко было долговременным, и за ним следовал перевод на более престижную военную или дипломатическую службу, являвшуюся для родовитых людей основной…»[241]. Здесь следует заметить, что, во-первых, престижной для родовитых людей дипломатической службой ведал Посольский приказ и целый ряд подчиненных ему «второстепенных» приказов, постоянно или временно подчинявшиеся его судьям: Малороссийский, Литовский, Смоленский, Полоняничный, Владимирская четверть, Галицкая четверть, Приказ Великой России, Новгородская четверть; во-вторых, военными делами ведали такие приказы, как Разрядный, Иноземский, Мушкетного дела, Рейтарский, Пушкарский, Полковых дел, Ратных дел, Стрелецкий; в-третьих, многие представители знатных родов исполняли должности приказных судей сравнительно продолжительные сроки (при том, что, вообще, текучесть кадров судей была значительной). Например: боярин князь Борис Михайлович Лыков исполнял обязанности судьи Сибирского приказа с 1636 по 1642 гг.[242], боярин князь Алексей Никитич Трубецкой ту же должность исполнял с 1645 по 1662 гг.[243], и таких примеров можно для различных приказов привести довольно много. Здесь же стоит добавить, что иногда в одном приказе было два и более судьи одновременно, а во многих приказах должности судей исполняли не только бояре, думные дьяки, окольничьи, но служащие в ранге дьяка, а в исключительных случаях и подьячие (например, в 1652 г. в Приказе Соборного дела судьей служил подьячий Афанасий Копылов)[244].
Следующая вниз по приказной иерархической лестнице должность – дьяки. Как уже упоминалось выше, эта категория делилась на дьяков думных, которые принимали непосредственное участие в заседаниях Боярской думы и часто назначались на должность судей, и дьяков приказных, которые «выполняли основную делопроизводственную работу в приказах и являлись профессиональными служащими, вся жизнь которых была связана с этой деятельностью»[245]. Следует отметить, что «среди московского дьячества была также категория «не у дел», представители которой составляли кадровый резерв»[246]. Эти дьяки часто выполняли отдельные разовые поручения, ожидая вакансии в каком-либо приказе.
Подьячие составляли основную массу приказных штатов. Они делились на следующие категории: старые подьячие («со справою», «с приписью» – то есть с правом подписи), которые были непосредственными помощниками и заместителями дьяков, контролировали работу низших категорий подьячих; средние подьячие и молодшие подьячие, на долю которых выпадала основная, рутинная канцелярская работа. Кроме того, существовали еще и площадные подьячие, которые дежурили на площади в Кремле перед зданием приказов и «оказывали услуги населению», составляя челобитные.
Кроме того, в штат приказов входили «технические» работники: приставы, переводчики, переписчики, картографы, истопники, сторожа, даже «алхимисты» (в Аптекарском приказе) и т. д.
Численность Судей во второй половине XVII в. составляла примерно 30–40 человек, дьяков: 80–90 человек; подьячих всех категорий в 1698 г. насчитывалось 2637 человек[247].
Говоря о штате учреждений, нельзя обойти во все времена насущный вопрос об оплате труда «работников пера и чернильницы».
Материальное обеспечение приказных служащих
Основные категории служащих приказов (судьи, дьяки, подьячие) обеспечивались двумя основными видами «жалованья»: поместными и денежными окладами. Причем, «размеры и содержание этого жалования отличались значительной пестротой, находясь, не смотря на это, в определенном соответствии с иерархической структурой всей группы»[248]. Индивидуальные поместные и денежные оклады служащих приказов складывались из следующих составляющих: из «новичных» окладов, соответствующих определенному разряду служащих, и «придач» к первоначальному окладу, назначавшихся в качестве награждения и поощрения за успехи на служебном поприще[249]. Например, поводом к получению «придачи» к поместному окладу могло быть участие дьяка или подьячего в военном походе в качестве полкового писаря или интенданта.
Поскольку рассматриваемый нами период времени относится к эпохе феодализма, то рассмотрение окладов приказных людей мы начнем с их землевладения и дворовладения.
Совершенно очевидно, что землевладение приказных судей было весьма значительным, так как в эту категорию государственных служащих входили многие представители российской аристократии: князья, бояре. Думные дьяки также «по определению» являлись крупными землевладельцами, хотя бывали и исключения. Эта высшая категория государственных служащих имела землевладение, основанное как на вотчинном, так и на поместном праве. Здесь следует только напомнить, что вотчины могли быть получены в наследство, дарованы правительством за службу, куплены или получены в приданое (см. соответствующую главу «Соборного Уложения» 1649 г.).
Землевладение приказных дьяков также могло быть вотчинным и поместным, хотя «далеко не все дьяки владели землей, тем более на вотчинном праве»[250]. Для них «новичные оклады начала века (XVII – Б. Д.) колебались от 500 до 800 четей, при этом оклады в 500 четей бывали очень редко. … Как правило, новичный оклад дьячества, происходившего из городового дворянства или служившего ранее в жильцах, составлял на протяжении всего века 700 четей. Выше были новичные дьячьи оклады, служивших до назначения по московскому списку, которые равнялись обычно 800, а в отдельных случаях 1000 четям»[251]. Дворовладение дьячества составляло, как правило, от 1 до 30 крестьянских дворов[252].
Здесь уместно сравнить дьячьи поместные оклады с воеводскими. «В то же время, в 1633 г., поместные оклады воевод (глав местной администрации) имели следующие размеры: 1000 четвертей (оклад И. Ф. Еропкина), 1000 четвертей (оклад князя М. Г. Козловского), 900 четвертей (оклад князя В. Г. Ромодановского), 700 четвертей (оклад князя С. И. Великого Гагина), 700 четвертей (оклад Г. К. Юшкова)»[253].
«“Придачи” или прибавки к новичным окладам производились периодически от 1 до 3 раз на протяжении службы каждого дьяка и колебались между 80 и 300 четями. Наиболее распространенными были придачи в размерах 100 или 150 четей. … С середины века в качестве повода для повышения поместного оклада дьяков все более выдвигается длительная «приказная служба»[254].
Таким образом, несмотря на то, что часть дьяков не имела поместных земель, в целом эта категория государственных служащих относилась к категории наиболее крупных землевладельцев того времени.
Землевладение приказных подьячих, также как и дьяков, могло быть основано на вотчинном и поместном праве. Но вотчинное землевладение у этой категории служащих встречалось довольно редко. «Значительно большую роль … играло наделение подьячих поместными владениями. Однако количество их также ограничивалось правительственной политикой, направленной на сохранение земельной базы военной службы дворянства. Эта политика нашла свое выражение в известной регламентации общих размеров поместных окладов, приходившихся на каждый из приказов, с учетом которых устанавливались уже индивидуальные оклады»[255]. Поместный оклад подьячего состоял, как и у дьяка, из новичного и придачи. Но здесь надо заметить, что, как правило, подьячий получал только новичный оклад и тот не сразу при поступлении на службу, а значительно позже. Со второй половины века новичные поместные оклады назначались в основном только старым подьячим, реже – подьячим средней статьи. При этом они рассматривались руководством приказов как поощрение за долголетнюю службу, или за особые заслуги»[256]. Размеры этих новичных окладов сохранялись практически неизменными в течение всего XVII в. и имели величину от 100 до 300 четей, как правило, размер оклада колебался между 200 и 300 четями земли[257]. Размеры придач к земельному окладу для подьячих составляли 50 или 100 четей земли. В целом, размеры подьяческих поместий редко превышали 400, а в редчайших случаях 500 четей[258].
Большинство подьячих не имело земельных пожалований вовсе. Если в начале XVII в. поместья имели примерно 25 % приказных подьячих, то к середине века верстанные поместьями подьячие составляют всего около 5 % от общего числа государственных служащих данной категории[259].
Дворовладение подьячих в среднем составляло 6 – 10 крестьянских дворов, максимальное – до 32 дворов. Велик был процент подьячих, имевших всего 1 крестьянский двор[260].
Несколько иначе обстояло дело со служащими Посольского приказа. Ко второму десятилетию XVII в. все «молодые» посольское подьячие были поверстаны поместным окладом в 200 четей[261]. При этом «средние» подьячие этого приказа имели поместья размером от 250 до 350 четей, а «старые» подьячие – от 400 до 500 четей[262]. То есть обеспечение поместным окладом служащих Посольского приказа было заметно лучше, чем в среднем у данной категории госслужащих российского государства.
В заключение рассмотрения темы землевладения служащих приказов отметим, что землю они получали в пределах Московского уезда[263], что говорит об их привилегированном положении среди российских помещиков.
Помимо поместного оклада приказные служащие основных категорий (судьи, дьяки и подьячие) жаловались и денежным окладом, который, также как и поместный оклад, состоял из новичного оклада и придач.
«Дьяки, старые подьячие и некоторые другие служащие приказов получали годовое жалование из государственной казны (от 250 рублей у думных дьяков, до 20 рублей у старых подьячих). Выдачей жалования заведовали специальные четвертные приказы (преимущественно Устюжная и Новгородская четверти). Низшие служащие приказов (например, младшие подьячие) вообще не получали жалования, кормясь от службы»[264]. В монографии К. В. Петрова приводятся следующие данные по оплате труда приказных людей: «Среднее обычное жалованье подьячих в XVII в. составляло 5–7 рублей в год для “молодых” подьячих, 7 – 12 рублей – “средних” подьячих, 10–15 рублей – для “старых” подьячих. Денежное жалованье дьяков (приказных – Б. Д.) было значительным – 50 – 100 рублей»[265]. Например, в Разрядном приказе из 132 подьячих, работавших там в 7185 году от Сотворения Мира (сент. 1676 – сент. 1677 гг. от Рождества Христова) денежным окладом в 40 рублей был поверстан 1 человек, 35 рублей – 1 человек, 32 рубля – 2 человека, 30 рублей – 2 человека, 25 рублей – 1 человек, 21 рубль – 1 человек, 20 рублей – 3 человека, 18 рублей – 1 человек, 16 рублей – 2 человека, 15 рублей – 2 человека, 13 рублей – 3 человека, 12 рублей – 2 человека, 10 рублей – 10 человек, 8 рублей – 1 человек, 7 рублей – 9 человек, 6 рублей – 1 человек, 5 рублей – 10 человек, 4 рубля – 8 человек, 3 рубля – 11 человек, 2 рубля – 8 человек, 1 рубль – 3 человека, 35 человек были вообще не верстаны денежным жалованьем, о 15 людях нет сведений, но, вероятно, они также были либо неверстанными, либо получали жалованье в других приказах, а к Разряду были прикомандированы временно[266].
Во вновь восстановленном в 1701 г. Монастырском приказе (первоначально был создан в 1653 г. и упразднен в 1677 г.) максимальный оклад старого подьячего (Семен Бурлаков) составлял 25 рублей. Остальные старые подьячие получали по 20 рублей, подьячие второй статьи – 15 и 10 рублей, основная масса молодых подьячих – по 3 и 2 рубля, четыре человека – по 5 рублей, десять человек – по 4 рубля, и 16 человек по 1 рублю в год[267].
В Посольском приказе денежное жалованье было несколько более высоким, чем в среднем у служащих других аналогичных центральных учреждений. Например, у думных дьяков-судей оно «колебались от 200 до 300 рублей», а у Л. Д. Лопухина – 350 рублей[268], у дьяков оно было (в зависимости от размеров придач) от 80 до 130 рублей[269]. Старые подьячие получали 40–50 рублей, средние подьячие имели жалованье в пределах 25–35 рублей[270], а младшие подьячие довольствовались окладом от 10 до 22 рублей[271]. В целом же денежное содержание подьячих Посольского приказа «было в 3–5 раз выше, чем в большинстве других приказов», где оно «колебалось от 1 до 50 рублей»[272].
После прочтения всего вышенаписанного по поводу материального вознаграждения труда приказных служащих может возникнуть вопрос: за счет чего могли физически существовать младшие подьячие, да и средние тоже, ведь многие из младших подьячих не были верстаны ни денежным, ни поместным окладом, а подавляющее большинство средних подьячих не верстались окладом поместным. Ответ достаточно прост: «правовые обычаи допускали «кормление от дел»[273], что было очень просто реализовать на практике, так как «все без исключения приказы обладали судебной властью»[274]. Современные исследователи деятельности приказов выделяют две формы подношений приказным служащим «почесть» и «поминки». «Причем “почесть” и “поминки” – не единоразовое подношение. Они должны были оказываться несколько раз, в зависимости от церковных или семейных праздников дьяков или подьячих и т. д. (Практически они оказывались «нужным» приказным служащим постоянно, пока была необходимость иметь с ними дело – Б. Д.). Насколько можно судить по источникам, основное отличие «почестей» и «поминок» заключилось, во-первых, в их добровольном характере со стороны дарителя, а во-вторых, в отсутствии каких-либо конкретных требований дарителя в отношении подготовки, рассмотрения и решения его дела в приказе. Именно эти два условия позволяли отграничить допустимые обычаем подношения служащим приказов от взяток (“посулов”)»[275]. Подробнее эта, до сих пор чрезвычайно актуальная тема рассмотрена, например, в статье П. В. Седова «Подношения в Московских приказах XVII века». Автор раскрывает тему статьи, опираясь на Расходные книги монастырских московских служб, а также на отписки из Москвы монастырских стряпчих, где описан ход дел в приказах и взаимоотношения монахов с приказными людьми и даны сведения о даче им всевозможных подношений. По мнению автора, «почесть» не всегда имела только материальный аспект: «Подношение икон, церковных книг, освященной воды, пасхальных яиц наиболее точно выражает нематериальный характер почести»[276]. Вместе с тем имел место быть и грубо материальный характер «почести». «Крупные монастыри, у которых были свои рыбные ловли, ежегодно раздавали в Москве “в почесть” изрядное количество рыбы. Существовало выражение: бить челом “сковороткою рыбки”. Когда-то это было, действительно, небольшое количество рыбы. Со временем размер “сковоротки” значительно вырос: в 1674 г. Иверский монастырь бил челом А. С. Матвееву “сковородочкой свежие рыбки на двух возках”: на одном была отборная крупная рыба, на втором – 5000 покупных сельдей. … Почесть носила характер своеобразного соглашения – в обмен на нее приказные люди как бы брали на себя обязательство благожелательно отнестись к челобитчику. Даже “законная” рыба к празднику, как это сознавалось обеими сторонами, не могла не влиять на ход дела в приказе»[277]. Также монастыри, имевшие свои соляные промыслы (до тех пор, пока им не было запрещено вести самостоятельный соляной промысел), раздавали приказным людям в почесть значительное количество соли. Например, тот же Иверский монастырь раздавал от 600 до 1000 пудов соли в год (рыночная цена пуда – 18 копеек)[278]. «К разряду “почести” можно отнести и весьма частое кормление дьяков и подьячих обедами. Обеды были рассчитаны на нескольких приказных и включали ведро вина. Полные траты на такие обеды составляли полтора – два рубля»[279]. Если приказные люди не получали вовремя причитавшуюся им «почесть», то последствия, как правило, не заставляли себя долго ждать. Например: «В 1669 г. стряпчий Иверского монастыря подробно описал такого рода эпизод: в Стрелецком приказе “дьяк и подьячие, рняся, что им от нас почести не бывало, а посулено было преж того … и они нам паче возъярились и велели“ монастырского слугу “держать в приказе”. Тогда монахи “отвезли им почесть и дьяку да подьячему, а иных напоили и накормили … слугу выручили”»[280]. При этом приказной этикет требовал, чтобы «постоянные клиенты» «почесть» подносили всем приказным, причастным к их делам, а не только старшим по должности.
Другая категория подношений приказным людям была связана с расходами на ведение и оформление дел. Платили за все: за прием и регистрацию челобитной, за изготовление выписок по делу (самые большие траты), за написание «памятей», за постановку «справы» – старым подьячим, за «помету» – дьяку; до суда приказных желательно было отдельно «почтить» и так далее[281]. Таким образом, «плата за ведение дел могла в 5 – 10 раз превышать годовой денежный оклад приказных (разумеется, тех, у кого он вообще имелся)»[282]. Кроме того, приказные люди могли брать «посулы» – прямые взятки за решение дела с нарушением закона и попранием справедливости, но это уже, так сказать, криминальная сторона деятельности конкретных должностных лиц. Вообще же «грань между более или менее законной “почестью” и незаконным “посулом” зачастую была очень зыбкой. Общим для различных видов подношений было то, что они являлись составными частями содержания приказных»[283].
Теперь мы понимаем, почему служащие Посольского приказа были лучше своих коллег из других аналогичных учреждений обеспечены поместным и денежным окладом. Не обеспечивать их надлежащим образом материально – значит толкать на получение «почестей» и «посулов» от иностранных держав. «Дьяки и подьячие Посольского, Казенного и других приказов, где было мало или вовсе не было “челобитчиковых” дел, ежегодно получали из казны компенсацию, носившую название “праздничных денег”. … Пожалование “праздничных денег” из казны лишь в незначительной степени компенсировало отсутствие доходов от “челобитчиковых” дел»[284]. «Праздничные деньги» выдавались «на Пасху, Рождество Христово или Богородицы, именины царя, царицы, или царевича – “государева ангела”»[285]. Ставки «праздничных дач» для подьячих Посольского приказа не имели строгого тарифа и носили сугубо индивидуальный характер (вроде современных «денег в конверте»). «Подьячим из “больших” статей – от 8 до 5 рублей; второй статьи – по 5 и 4 рублей; третьей – от 4 до 1 рубля»[286]. «Праздничные дачи» дьяков Посольского приказа были, естественно, несколько выше, чем у «первостатейных» подьячих. Например, дьяк Матюшкин Максим Григорьевич (1624–1641) «в 1631–1633 годах получал на Рождество Христово, Рождество Богородицы, Пасху, на день государева “ангела” и на именины членов царской семьи по 10 рублей»[287]. Вообще же «праздничные дачи» могли в сумме превышать размер годового оклада, особенно у подьячих низших категорий. Кроме того, чины Посольского приказа, отправляясь за границу, получали «дачи на выполнение приказной работы», которые могли многократно превышать годовой оклад подьячего и достигали размера оклада дьяка. Например, подьячий Афонасей Денисов при отправлении его к Богдану Хмельницкому в 1653–1654 гг., получил «в подмогу» 100 рублей, при том, что его годовой денежный оклад составлял всего 18 рублей[288]. В Посольском приказе подьячие получали дополнительные выплаты и в натуральной форме. Например, с 1671–1672 гг. они начали получать «хлебное жалованье» в размере по 3,5 пуда ржи и овса на каждый рубль денежного оклада; «соляное жалованье» в размере 10 пудов – старые подьячие, 3–5 пудов – средние, и 1–3 пуда – молодые»; «пожалование материей на кафтаны» за успешное выполнение посольских поручений. Выплачивались и единоразовые пособия: «транспортные дачи» для подьячих, переведенных в Посольский приказ «из дальних городех» на переезд в Москву; «дачи на избное строение» для всех верстанных подьячих данного приказа; «дачи на пожарное разорение»; «дачи на свадьбу»; «дачи на лечение»; «выдачи денег вдовам подьячих по случаю смерти мужей»[289]. Таким образом, перечень разовых выплат, предусмотренных для подьячих Посольского приказа, представляет своего рода «социальный пакет» той эпохи. Получали служащие Посольского приказа в случае необходимости и «дачи по случаю походной службы», составлявшие порой весьма существенные суммы. Здесь необходимо отметить, «что дачи на походную и посольскую службы не являлись привилегией подьячих Посольского приказа, на них имели право служащие и других приказов»[290]. Так, например, по случаю посылки в армию «в 177 (1668 г. от Р. Х. – Б. Д.) году “безмесному” подьячему П. Аверкиеву в Разряде был назначен новый оклад в 10 рублей и 10 же рублей дано в приказ, “всего 20 рублев”; в 181 году (1671 г. от Р. Х. – Б. Д.) неверстанным подьячим Поместного приказа П. Лыкову, Монастырского приказа И. Мореву было дано по 10 рублей в приказ»[291].
Таким образом, рассмотрев различные формы оплаты труда служащих центральных органов управления, мы определили, что приказные служащие Российского государства обеспечивались поместным и денежным окладами (молодые подьячие могли не иметь ни того, ни другого); единовременными выплатами по случаю откомандирования за границу, или в военный поход; «кормились от дел». Служащие Посольского приказа имели значительно лучшее материальное обеспечение по сравнению с их коллегами из других ведомств, что легко объясняется спецификой их службы и чрезвычайной важностью ее для государства («неверстанные» подьячие массово появляются там только начиная с 1668 г., что является скрытой формой увеличения штата)[292].
Приказное делопроизводство
Типы приказной документации, способы ее систематизации, порядок и время рассмотрения дел
«Первоначально наиболее распространенной формой деловой документации было столбцевое делопроизводство. В XVII в. все более увеличивается значение в правительственном делопроизводстве книг, особенно в 1660‑е гг. Внешний признак столбца – соединение, склейка отдельных документов в единое “дело” в виде свитка. Документы писали на листах бумаги, разрезанных пополам. … Эти полосы подклеивались одна к другой. Места склеек, а также составные части такой бумажной ленты называли “сставы” (т. е. составы, связи)»[293]. На «сставе» подьячий или дьяк, подклеивающий следующий лист, ставил свою подпись для удостоверения подлинности документа. «По окончании дела к столбцу могли подклеить (в том же или в другом учреждении, куда его передали) столбцы других дел – и такой столбец становился уже комплексом (сборником) “дел”. Длина некоторых столбцов достигала десятков и даже сотен метров. Столбцы писались – в подавляющем большинстве случаев, – только с одной стороны листа. … Оборотная сторона сставов столбца служила для “рукоприкладств” лиц, привлеченных к рассмотрению дела»[294]. Такая форма делопроизводства, как мы понимаем, была не слишком удобной во многих отношениях и была окончательно отменена в 1700 г.[295] Более удобной оказалась сшивка листов дела в тетрадь, а отдельных тетрадей в книги. Оформленные таким образом дела гораздо удобнее хранить, да и работать с ними сподручнее. С начала XVIII в. такая форма ведения дел окончательно вытесняет столбцовую. Разрозненные материалы («рознь»), которые не входили в конкретные «дела», также особым образом классифицировались и объединялись в соответствии с каким-либо логически выделенным признаком. Например, «рознь» в Посольском приказе объединялась в особые «дела» по государственной принадлежности: «дацкая», «аглинская», «галанская» и др[296].
Вообще же, образцы составления документов помещались в специальных «образцовых книгах»; так же отдельные типы деловых бумаг и писем приводились в азбуках и «письмовниках», которые предназначались для чтения и переписывания т. е. в качестве учебных пособий[297].
Рассмотрим подробнее некоторые отдельные типы документов, использовавшиеся в делопроизводстве приказов в XVII в.
«Широкое распространение имели документы, носившие названия грамоты. Они были чрезвычайно многообразны как по форме, так и по содержанию и не всегда имели историко-правовую форму: могли означать и акт (как документ с определенной юридической нормой), и деловое письмо, и другие документы, создававшиеся в государственных учреждениях. … Грамотами признавали и делопроизводственные документы, исходящие от частных лиц, в которых фиксировались привилегии, имущественные или иные права и обязанности, условия сделки. Особо выделяются указные грамоты или указы. Это распоряжения от имени царя»[298].
Некоторые документы, содержавшие решение по тому или иному вопросу, выработанному коллективным органом (царем с Боярской думой, Земским собором), назывались «приговором».
Распоряжения должностному лицу, правительственные инструкции оформлялись в виде документа именуемого «наказом», или «наказной памятью». А такой же документ, выданный проверяющему, посланному для инспектирования кого– или чего-либо, назывался «доезжей памятью».
«Памятью» называли документ текущей переписки между равными по статусу учреждениями, например: приказами, воеводами и пр.[299]
«Отписки» – обязательная форма письменных сношений должностных лиц с государем или центральными учреждениями, донесения (сообщения) представителей местной правительственной администрации (воеводы, губные старосты, таможенные головы и др.)[300].
Отчеты должностных лиц, посланных для сбора информации по поводу чего-либо, назывались «обысками».
Объяснения частных и должностных лиц несудебного характера – «сказки».
«Речами» же назывались показания отдельных лиц. Внесудебный характер могли иметь и так называемые «расспросные речи» – отчеты должностных или частных лиц о выполнении ими поручений[301].
«Различные прошения, заявления, жалобы назывались “челобитными” или “челобитьем” (от слов “челом бить” – кланяться). Челобитные обычно подавали частные лица или корпорации»[302].
Поскольку все приказы русского государства имели судебные функции, то особенно отметим такие типы судебно-следственных материалов относящимся к «речам», как «расспросные речи», но уже судебные; «сыскные речи» – показания свидетелей на допросе; «пыточные речи» – из названия которых ясно, при каких обстоятельствах они записывались[303].
Многие виды деловых записей в XVII в. делались в специальные книги. В учреждениях велись, например, «приходные книги» и «расходные книги» – важнейшие документы «бухгалтерской» отчетности того времени. Сохранились книги хозяйственного описания земель, переписей населения, податных окладов, составленные в основном в целях организации налогового обложения («писцовые», «переписные», «дозорные», «платежные», «книги сошного письма», «межевые книги», «даточные книги» – книги записей пожалований земельных владений служилым людям, и другие типы подобным образом оформленных служебных записей[304].
В приказах XVII в. существовал весьма точно определенный порядок прохождения деловых бумаг. Рассмотрим, например, как проходила по приказным инстанциям челобитная. «При поступлении в приказ челобитной от частного лица документ направляли дьяку, рассматривавшему права данного лица на обращение в приказ по данному вопросу. При положительном решении дьяк ставил подпись на обороте челобитной (иска, жалобы) и писал фамилию “старого” подьячего, которому надлежало оформить и подготовить дело к рассмотрению по существу требования, давал непосредственные указания своим подчиненным о проведении определенных действий: наведении справок, подготовке конкретных выписок из книг и других документов, необходимости отправления “памятей” в другие приказы и т. д. После того, как “старый” подьячий решал, что дело полностью готово к рассмотрению, дело поступало дьяку. Последний, если соглашался с мнением подьячего о готовности дела, ставил помету “к вершенью”, если же приходил к мнению о необходимости дополнительной работы с делом, он ставил помету “к розыску”. Дела с пометами “к вершенью” в определенные дни поступали на рассмотрение судей приказа. Дьяк устанавливал очередность рассмотрения дел, он же давал необходимые пояснения по существу дела и рекомендации по его решению. Окончательное решение дела зависело от судей, однако резолюции о решении проставлялись дьяком от имени судей»[305].
Трудно не согласиться с мнением О. В. Новохатко, что «одним из основных критериев эффективности работы любого учреждения является скорость прохождения информации внутри этого учреждения, по его вертикальным и горизонтальным уровням, то есть скорость прохождения документов, оперативность принятия решений руководством и исполнения этих решений подчиненными»[306]. Так какова же была скорость рассмотрения дел в приказах? Оказывается, что оперативность рассмотрения дел зависела от их важности для российского государства (как ее понимали государственные служащие того времени). На примере документооборота Разрядного приказа О. В. Новохатко проследила скорость прохождения бумаг разных типов. «Ответы на грамоты, в которых сообщалось о нападениях на южные рубежи, составлялись в максимально короткие сроки. Информация городовых воевод о нападении … почти всегда доводились до сведения верховной власти, поэтому в сроки от 3 до 8 дней, за которые в Разряде готовили ответы на отписки воевод, непременно входил и доклад царю и Думе, а также нередко подготовка выписки. Если же о содержании отписки не докладывали “в верх”, то решение по отписке принималось в Разряде в день ее получения, а ответную грамоту отправляли на следующий день или через день после указания руководства Разряда. … По менее срочным вопросам укрепления южных рубежей распоряжения Разряда направлялись в города в сроки от недели до месяца»[307]. Скорость обработки информации внутри системы органов центрального управления была такой, что ей можно позавидовать и в век всеобщей компьютеризации и Интернета: «памяти из Разряда в другие приказы по «пограничным» делам направлялись в день получения отписки»[308].
Здесь мы подошли к вопросу о том, какие дела считались срочными, а какие – нет. Главный принцип был таков: безусловное превалирование государственных интересов над частными. Частные обращения, даже если они были связаны с исполнением государственной службы, рассматривались во вторую очередь. Например: «составление выписок по челобитным подьячих об отставке от полковой службы занимало в приказе 4 дня, по челобитным о выдаче денежных пособий для полковой службы – от 5 до 14 дней; памяти в приказы о выдаче денежных субсидий подьячим направляли из Разряда в течение 1–7 дней»[309].
Таким образом, мы, вслед за автором выше цитируемой статьи, можем сделать весьма обоснованный вывод о том, что понятие «приказная волокита», закрепившееся в сознании российского народа, относится к исполнению приказами их судебных функций в отношении частных лиц. Во-первых, это, по представлениям того времени, дела не срочные, которые могут и подождать, а, во-вторых, искусственное затягивание таких дел, позволяло вытянуть из челобитчиков дополнительные подношения как легального, так и нелегального характера. А, как мы помним, подношения частных лиц, и даже монастырей, составляли существенную часть содержания приказных служащих, не говоря уже о «неверстанных» «молодых» подьячих. Вот, потому-то и дошли да нас в большим количестве жалобы на приказных вроде той, которую подали провинциальные дворяне царю во время Земского собора 1642 г.: «А разорены мы, холопи твои, пуще турских и крымских бусурманов московскою волокитою и от неправд и от неправедных судов»[310].
Таким образом, в XVII в. в отечественном приказном делопроизводстве мы наблюдаем обширную типологию документов; разработанные алгоритмы обработки документации; выработанную дифференциацию по времени обработки дел в зависимости от их важности. Все это указывает на существенное развитие институтов государственно-управленческого аппарата, сформированность централизованного российского государства как такового.
Особенности делопроизводства в Посольском приказе
Как уже упоминалось выше, основной формой фиксации дипломатической информации первоначально были «столбцы», которые на протяжении XVII в. постепенно вытесняются «книгами», представшими собой связки (сшивки) тетрадей, содержавшие посольскую документацию близкую по содержанию, месту и времени составления.
В состав таких тетрадей могли входить документы, относящиеся к «Грамотам». «Верющие» (верительные) грамоты послов; «докончания» – перемирные грамоты (позднее получившие названия «договоров»); «любительные» грамоты, адресованные правительствам третьих стран, для обеспечения мирного проезда посольства через их территорию; «указные» («подорожные») грамоты для воевод российских городов, с указанием им обеспечивать посольство всем необходимым при проезде его через территорию, находящуюся под их юрисдикцией. С другими учреждениями с аналогичным правовым статусом Посольский приказ вел переписку при помощи уже упомянутых ранее «памятей», получая в ответ «памяти» и «отписки». Отправляясь за границу, служащие посольского приказа получали «наказы», который составляют значительный объем многих из посольских книг. С момента отправления посольства откомандированные в него служащие самым тщательным образом вели так называемый «статейный список» данного посольства. В нем фиксировались все события, происходившие во время посольства, особенно подробно описывались происходившие дипломатические церемонии, ход переговоров, состояние экономики и вооруженных сил тех государств, где побывало посольство и так далее. Статейные списки посольств часто занимают весь объем книги. Некоторые посольские книги являются результатами работы комиссий по демаркации после очередного «докончания» и содержат подробное словесное описание местности, по которой проходит линия государственной границы. После завершения посольства и заслушивания царем и Боярской думой отчета его главы производился тщательный допрос его участников, с целью выявления всех нарушений, особенно дисциплинарного характера, имевших место быть. Вся информация фиксировалась в «расспросных речах», которые также подшивались в посольские книги. Материалы визитов иностранных посольств сводились в две группы документов «приезд» и «отпуск», и также заносились в посольские книги[311].
Ранние сборники документов Посольского приказа, оформленные в виде «столбцов», впоследствии переписывались в книги. «Известно, что первоисточники посольских книг – подлинные документы (грамоты, договоры, письма, челобитные т. д.) и столбцы – не уничтожались, а сохранялись в архиве Посольского приказа. Они служили дополнительным справочным материалом при составлении наказов, финансировании посольств и так далее»[312]. Всего до настоящего времени в РГАДА сохранилось 610 посольских книг по связям России с 17 иностранными государствами и более 150 книг – по связям с народами, позднее вошедшими в состав российского государства[313]. В XVII в. в Посольском приказе периодически проводились описи архива. Известны материалы по крайней мере 4 таких описей 1614, 1626, 1632 и 1673 гг.[314] При сличении материалов данных описей с наличием посольских книг в настоящее время выяснено, что значительное количество их было утрачено. Например, утрачен комплекс книг по взаимоотношениях России с Астраханским и Тюменским ханствами, исчезли тетради «гирейские» о взаимоотношениях России с Крымом времен правления дома Гиреев, книги «шамохейские» с материалами посольств «шамохейских князей с великим князем Иваном и великим князем Василием, «книги цысаревых послов и францовского магистра вулфтянковых послов отписки», относительно освобождения из русского плена магистра Ливонского ордена Вильгельма Фюрстенберга за 1562–1566 гг., и некоторые другие книги и отдельные тетради[315].
В XVII в. объем документации, выработанной Посольским приказом, был поистине колоссальным: составлены 231 книга по отношениям с Речью Посполитой, 122 книги по отношениям со Швецией, 61 – по отношениям с Крымом и так далее[316].
Таким образом, на примере работы российского дипломатического ведомства мы можем представить себе не только масштабы внешних отношений российского государства в XVI–XVII вв., но и объемы фиксируемой информации по международным связям того периода времени. И то и другое указывает на то, что, несмотря на относительную изолированность от европейских государств, Россия играла весьма значительную политическую роль в восточной части Европы, причем влияние это постоянно возрастало, исключая, пожалуй, период Смутного времени.
Проблема классификации приказов
Начало изучения приказов как феномена отечественной системы государственного управления относится к концу XVIII в., когда отечественная историческая наука только зарождалась. Первые же в современном понимании серьезные исследования этой темы появились в конце века XIX. С тех пор предпринимались неоднократные попытки каким-либо образом классифицировать эти учреждения по определенным критериям: предмету ведения, территории, на которую распространялась юрисдикция приказа и так далее. «До сегодняшнего дня в исторической науке нет единого мнения по вопросу о классификации приказов XVII в. Проблема эта носит скорее полемический и прикладной характер, однако остается нерешенной»[317]. Действительно, наверное, невозможно выделить какие-либо существенные параметры, по которым можно было бы четко провести разграничительные линии между различными учреждениями этого типа. Все они имели административно-распорядительные и судебные (хотя бы в отношении собственных служащих) функции, все имели финансовые функции, подчинялись саму монарху и Боярской думе, имели определенные закрепленные за ними территории (хотя бы те, за счет сборов с которых содержался конкретный приказ), имели сходную внутреннюю структуру (могли делиться на «столы» или «повытья») и так далее.
«К. А. Неволин считал возможным классифицировать приказы в соответствии с двумя критериями: территориальным и функциональным. А. С. Лаппо-Данилевский обосновывал территориально-сословный принцип разграничения компетенции приказов … И. И. Вернер: дворцовые и государственные приказы. … А. В. Чернов, подвергнув критике концепцию Вернера, предложил, тем не менее, выделять государственные, дворцовые и патриаршие приказы. А. К. Леонтьев выделяет пять групп приказов: 1. административные и судебно-полицейские; 2. областные; 3. военные; 4. финансовые; 5. дворцовые»[318].
Остановимся на наиболее принятой в настоящее время в историческом сообществе системе классификации приказов, но вначале обозначим примерное число таких учреждений, существовавших в XVI–XVII вв. Таковых учреждений насчитывают около 80, причем «количество одновременно функционировавших самостоятельных приказов никогда не превышало полусотни»[319]. «Наиболее приемлемым является разделение приказов на общегосударственные, дворцовые и патриаршие. … Общегосударственные приказы обыкновенно делят на ведомственные и территориальные»[320]. Ведомственные приказы делят в свою очередь на «государствообразующие» (Разрядный, Посольский, Поместный и другие), «финансовые» (к ним относят приказы Большого прихода, «четвертные», Кабацкий, Большой казны и другие), «судебные» (Разбойный, Земский двор, «судные» приказы, Приказ Холопьего суда, Челобитный, Преображенский), «военно-сословные» (Стрелецкий, Пушкарский, Иноземный, Казачий, Рейтарский). Кроме того, для выполнения конкретной временной работы создавались экстраординарные, «временные» приказы (Сбора пятинных и запросных денег, Доимочный, Записной и другие)[321]. К территориальным приказам относятся например: Казанского дворца, Сибирский, Смоленский, Малороссийский, Литовский и другие. «Отдельной группой были патриаршие приказы. Приказов, составлявших патриарший двор, было всего три: Патриарший Дворец, Патриарший Разряд и Патриаршая Казна»[322].
Конец ознакомительного фрагмента.