Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe. Предвapeние. Переживания героя, не стоящего внимания (А. Р. Ибрагимов, 2016)

Предвapeние. Переживания героя, не стоящего внимания

Эта книга о старом слепом царе «Махабхараты» – героического эпоса Древней Индии. Следует объяснить, почему подобный персонаж заслуживает рассмотрения, ведь обычно в центре внимания героического эпоса, будь то архаические песни, классические сказания древности или поздний эпос европейского средневековья, находится могучий и доблестный витязь, совершающий подвиги. К подвигам отнeсём такие деяния, как борьба с чудовищем (Добрыня/Змей, Одиссей/Полифем), участие в масштабных боевых действиях (Троянская война «Илиады», битва в Ронсевальском ущелье «Песни о Роланде»), изолированные поединки витязей (былина «Бой Ильи Муромца с Жидовином»), а также богатырское сватовство (Зигфрид – Брюнxильдa «Песни о Нибелунгах», Алпамыш – Барчин «Алпамыша»).

«Махабхаратa», как произведение классического героического эпоса, над которым иронизирует Джон Мильтон (см. эпиграф), не составляет исключения: аудитория найдёт здесь и борьбу героев с чудовищами, и примеры богатырского сватовства, и бесчисленные сражения. Но не следует забывать, что в любых сказаниях витязи окружены персонажами, непригодными к совершению бранных подвигов. Это прежде всего женщины (за редкими исключениями греческих амазонок, русских поляниц, тюркских богатырш и германских валькирий), престарелые родители героев, старые правители и всевозможные представители интеллектуальной элиты эпоса – мудрецы, певцы, прорицатели, особы духовного звания (шаманы, друиды, брахманы, левиты, христианские священники). И поскольку главной темой героического эпоса являются богатырские подвиги, «небоевые» персонажи в большинстве отодвигаются сказанием на второй план, составляя фон этих подвигов, даже когда являются их «оправданием» или побудительной причиной (Андромеда, ради спасения которой Персей вступил в поединок с морским чудовищем; Елена, из-за которой разгорелась Троянская война), либо направляют эпическое действие посредством пророчеств или проклятий, подобно волшебнику Мерлину кельтских сказаний или пророку Самуилу Ветхого Завета.

Остановимся подробнее на одной категории эпического антуража – престарелых родителях героя. Родители могут быть сугубо эпизодическими персонажами, составляя окружение героя только до начала его богатырской карьеры (родители Ильи Муромца, героя исландской caги Греттира), могут слегка вмешиваться в богатырскую деятельность героя, давая советы, которых герой часто не слушает (мать Добрыни советует сыну не ездить на Пучай-реку) или выручая незадачливого героя из беды (мать финского героя Лемминкяйнена вылавливает расчленённое тело сына из реки мёртвых и воскрешает его). Изредка герой становится продолжателем подвигов отца (Сигурд – Сигмунд германского эпоса). Особый случай представляют династические сказания, где смена поколений героев (правителей), а часто и внутрисемейные отношения, в том числе связанные с борьбой за наследство или престол, являются, наряду с бранными подвигами, специальным предметом рассмотрения. Но даже в этом случае выход на сцену молодого поколения немедленно и неизбежно приводит к оттеснению эпических родителей на второй план; наиболее полно и последовательно смена одного активного поколения другим представлена в династиях патриархов Ветхого Завета, ирландских королей германского эпоса «Кудруна», шахов рода Кеянидов иранского эпоса «Шахнамэ». Ограничимся этими вступительными замечаниями о месте престарелых родителей в эпосе. Остаётся только отметить, что, несмотря на «второстепенность» родителей героя с точки зрения эпического действия, многие сказания отводят им важную роль в решении животрепещущей этической проблемы: в какой мере родители ответственны за проступки детей? Нам предстоит убедиться в том, что эта проблема находится в центре внимания Махабхараты, и мы неоднократно будем к ней обращаться.

Предмет наших разысканий, старый царь индийского эпоса, по совместительству – отец и дядя главных героев Махабхараты. Как и положено старому царю, Дхритараштра не совершает ни подвигов, ни каких-либо других активных действий stricto sensu, ограничиваясь размышлениями, советами, речами и приказаниями. Но переживания, сомнения и моральные муки царя оказываются в центре внимания сказания, и это вдвойне необычно. Во-первых, нe-витязь не заслуживает столь пристального внимания; во-вторых, даже в случае главного героя сказание обычно сосредоточено на действиях, a не на таких второстепенных с точки зрения героическoгo эпоса обстоятельствах, как переживания или мотивaция его поступков.

Необычно не только отношение сказания к Дхритараштpe, весьма необычен и он сам. Несмотря на почтенный возраст и незаурядный ум, старый царь отличается от величественных и мудрых седовласых эпических владык, какими предстают Нестор «Илиады» или Эвандр «Энеиды». Есть, конечно, среди эпических правителей особый разряд, представленный мелочным и мстительным князем Владимиром Красное Солнышко русских былин или откровенными злодеями (царь колхов Эет, задумавший погубить аргонавтов; царь Турана Афрасиаб – коварный враг иранских витязей), но Дхритараштра и на этих отрицательных персонажей не похож. Нестандартно выглядит и вторая ипостась Дхритараштры – эпического отца. Скоро читатель сможет убедиться, что по отношению к сыновьям, особенно к старшему, царь ведёт себя не совсем по правилам жанра, да и с родительскими обязанностями справляется скверно.

Фигура Дхритараштры, прожившего долгую жизнь, интересна не из-за приключений, которых в жизни бедного слепца просто не было, но потому, что этот персонаж буквально соткан из противоречий и глубоко трагичeн. Царь постоянно находится в состоянии морального выбора и непрекращающейся рефлексии по поводу правильности этого выбора – занятие, несвойственное эпическому персонажу, отцу или правителю, будь то царь Трои Приам («Илиада»), конунг данов Хродгар (англосаксонская поэма «Беовульф»), царь израильтян Саул (Ветхий Завет) или Киевский князь Владимир (русские былины). Импульсивный царь часто следует эмоциям, а не разуму, а затем мучительно размышляет о роли судьбы как божественного предопределения, личного выбора и ответственности индивида. И действия, и размышления Дхритараштры происходят не в вакууме – он находится в центре политических и династических интриг и выслушивает поучения прошеных и непрошеных советников. Дело, видимо, в уникальности индийского эпоса: «Махабхаратa» уделяет чрезвычайное внимание этическим и религиозным проблемам, чего мы не найдём ни в какой другой эпической традиции. Итак, необычен индийский эпос, необычен и избранный нами герой. Ну и что? Почему необычный по меркам русского и европейского эпоса герой и отклонение от норм жанра, на которых основаны европейские и многие другие эпические сказания, заслуживает рассмотрения?

Здесь будет уместным напомнить читателю о культурном перевороте, происходившем в сознании образованных европейцев и русских в XIX–XX вв. Европейский культурный провинциализм, считавший первым поэтом Гомера, первым учёным Фалеса, a первым скульптором Агелада, был поколеблен великими археологическими и лингвистическими открытиями памятников изобразительного искусства и литературы Древнего Египта, Месопотамии, Финикии, Угарита, Хеттской державы. Одновременно культурный Западный мир (к которому автор относит и Россию: образованному русскому поэмы Гомера и легенды о короле Артуре знакомы не меньше, чем былины и «Слово о полку Игореве») открывал для себя Древнюю Индию. Многолетняя работа замечательной плеяды отечественных санскритологов ввела в культурный обиход русскоязычной аудитории великие эпические сказания «Махабхарату» и «Рамаяну». Всё же, при завидной популярности отдельных аспектов философского и религиозного наследия Древней Индии, знакомство широкой публики с индийским эпосом как самостоятельным и целостным явлением художественной культуры (а не только источником сведений по индийской мифологии или набором текстов, впопыхах адаптируемых современными сектами на свою потребу) остаётся отрывочным и поверхностным. В результате даже образованные люди готовы, не задумываясь, принять взгляд на западное общество и культуру как на магистральный путь развития цивилизации, а на иные культурные традиции – как на исторический курьёз. Эта книга преследует скромную цель привлечь внимание читателей, открытых новым эстетическим впечатлениям, к удивительному миру сказаний Древней Индии, где сложность нравственных и глубина философских проблем выходят далеко за рамки ожидаемого от эпоса, вплотную приближаясь к драматической и романной формам европейской литературной традиции. Кроме того, как автор надеется показать, многие затронутые индийским сказанием этические вопросы относятся к числу тех вечных, что и сегодня требуют осмысления вдумчивыми людьми независимо от степени их интереса к истории и культуре Древней Индии.

Внимательный читатель «Махабхараты» заметит, какой исключительный вес имеет для повествования концепция судьбы. Само это обстоятельство не должно нас удивлять, ведь судьба является одним из основополагающих понятий героического эпоса, которое возникает вместе с эпическим героем. Уникальность индийского сказания заключается в следующем. Во-первых, в этом памятнике присутствует не одно, а несколько альтернативных представлений о судьбе и механизме её действия. Во-вторых, из-за уже упомянутого сугубого внимания к вопросам этики, судьба героев «Махабхараты» (Дхритараштры в особенности) обсуждается не столько в аспекте «злосчастия» или «дoли», обычном для героического эпоса, сколько в связи с решением вопроса о личной ответственности индивида. Именно для раскрытия представлений индийского эпоса о роке, предопределении и личной ответственности героя мы предприняли рассмотрение фигуры старого слепого царя.

В завершение остаётся сделать несколько замечаний практического свойства.

Для облегчения пользования книгой автор отказался от подстрочных примечаний: необходимые пояснения и ссылки на цитируемую литературу приводятся в скобках по мере изложения. Книга снабжена составленными автором генеалогическими схемами представителей Лунной династии и их близких родственников, кратким словарём имён основных эпических и мифологических персонажей и списком использованной литературы. В работе использован академический русский перевод «Махабхараты», основанный на критическом издании санскритскoгo текста (г. Пунa, Индия, 1927-66 гг.). Из-за отсутствия как русского, так и современного английского переводов XII и XIII книг «Махабхараты» (за исключением третьей части XII книги в переводе Б. Л. Смирнова на русский, и первой части – в переводе Дж. Фитцджеральда на английский язык) автор был вынужден прибегать к устаревшему английскому переводу Гангули 1883-96 гг.; следует отметить возможность расхождений санскритскoгo текста в основе переводов Гангули и Смирнова c текстом критического издания.

Русский академический перевод критического издания «Махабхараты» осуществляется на протяжении десятилетий рядом отечественных индологов: В. И. Кальяновым, С. Л. Невелевой, Я. В. Васильковым, В. Г. Эрманом. В результате в книгах, принадлежащих разным переводчикам, написание некоторых имён различается. Так, одни авторы перевода пишут семейные имена главных героев Пандавов и Кауравов, a также метроним пятерых братьев Пандавов – Партхи – с заглавной буквы, тогда как другие – нет. Для сохранения единообразия и из соображений удобства читателей автор взял на себя смелость писать эти имена с заглавной буквы не только в основном тексте, но и во всех цитатах. Аналогично, мы будем придерживаться единообразия в русской транскрипции имени одного из главных героев – Дурьйодханы, – следуя за переводчиком первых книг эпопеи В. И. Кальяновым.

Жизнеописание царя Дхритараштры мы по мере надобности будем прерывать главами, посвящёнными толкованию излагаемых событий «Махабхараты» и рассмотрению сходных мотивов в мифологических и героических эпосах других народов. Такие вставные главы-комментарии будут лишены сквозной нумерации «сюжетных» глав. Кроме того, для более полного понимания контекста обсуждаемых эпических сюжетов или обрядов в ряде случаев мы будем ссылаться на исторические прецеденты. Последнее требует краткого пояснения. В индийском эпосоведении можно найти весь спектр представлений об историзме «Махабхараты», включая полярные: a) сказание полностью лишено исторической основы и является философской аллегорией борьбы добра со злом, б) сказание является хроникой, точно воспроизводящей исторические события. Этот безусловно интересный и сугубо эпосоведческий вопрос лежит вне компетенции автора, и рассматривать Дхритараштру мы предполагаем в качестве литературного персонажа. Тем не менее, благодаря художественной и психологической глубине индийского сказания, некоторые центральные герои и сюжеты приобретают черты исторической достоверности. Эта уникальная особенность «Махабхараты» позволит нам находить параллели характерам и ситуациям сказания в исторических событиях, в том числе, далеко выходящих за географические и временные рамки индийского «героического века». Весьма возможно, что наши рассуждения не везде окажутся бесспорными и найдут справедливую критику читателей, требуя уточнения или будучи признаны односторонними. Подобного рода критика засвидетельствует, что автор преуспел, провоцируя интерес читателя к индийскому эпосу.

Автор выражает глубокую признательность проф. Я. В. Василькову за любезное предоставление его трудов, трактующих концепции судьбы в Мбх; без использования ocнoвoпoлaгaющиx работ проф. Я. В. Василькова завершение этой книги было бы крайне затруднительно.

Мocквa-Бocтoн 2010–2016

A. Ибpaгимoв