Assassin's Creed. Братство. Часть первая (Оливер Боуден, 2010)

1

Эцио с минуту постоял у выхода из капеллы, щурясь от солнца. Он не понимал, где находится. А где он только что был? Как называлось то место?.. Постепенно к нему вернулись привычные ощущения. Дядя Марио шагнул к нему навстречу:

– Эцио, ты в порядке?

– Я там… там… дрался с папой… с Родриго Борджиа. И оставил его умирать.

Эцио содрогнулся всем телом. Он не мог совладать с собой. Было ли это на самом деле? Несколько минут (или веков?) назад он схлестнулся в смертельном поединке с человеком, которого ненавидел и боялся больше всего на свете. С великим магистром ордена тамплиеров – организации, повинной как в гибели отца и братьев Аудиторе, так и в смерти других ассасинов – членов братства, которое Эцио отважно защищал.

Но он одолел своих врагов. В этом Эцио помогло таинственное Яблоко – одна из частиц Эдема. Древние боги (точнее, те, кого считали древними богами) препоручили Яблоко заботам Эцио, дабы мир, который они воссоздали для людей, не сгинул в беззаконии, не потонул в реках крови. И Эцио прекрасно справился с поставленной перед ним задачей.

Или не справился?

Что он ответил дяде? «И оставил его умирать»? Родриго Борджиа – коварный старый злодей, пробившийся к вершинам церковной власти и ставший папой, – показался ему умирающим. Испанец принял яд.

Но Эцио вдруг одолели сомнения. Кредо ассасина, которым он руководствовался, требовало быть милосердным, и Аудиторе всегда старался проявлять милосердие ко всем, кроме тех, чья жизнь угрожала судьбам человечества. Неужели в случае с Родриго он проявил слабость?

Если да, нужно скрыть свои сомнения от всех, даже от дяди Марио – предводителя братства. Эцио расправил плечи. Он оставил Родриго умирать своей смертью, дав тому время для последней молитвы.

Ему показалось, будто ледяная рука сжала его сердце. В мозгу отчетливо прозвучало: «Тебе следовало добить Родриго».

Эцио мотнул головой, стряхивая с себя демонов сомнения. Мысли Эцио постоянно возвращались к странному разговору в хранилище, откуда он вышел на непривычно яркое и какое-то незнакомое солнце. Это было видение – по-иному не скажешь, – видение о встрече с древнеримской богиней мудрости, Минервой. Она показала ему картины далекого прошлого и далекого будущего, и показала так, что Эцио возненавидел ответственность, которая вместе с полученным знанием легла на его плечи.

С кем разделишь подобную ответственность? Кому расскажешь о ней хотя бы частично? Все это казалось нереальным.

После опыта, полученного в хранилище (правильнее было бы назвать этот опыт встряской), Эцио мог с уверенностью сказать только одно: сражение с тамплиерами продолжается. Быть может, и наступит такое время, когда он вернется в родную Флоренцию и зароется в книги. Будет коротать зимние вечера, попивая с друзьями вино, осенью – с ними же охотиться, весной – ухлестывать за девушками, а летом наблюдать за сбором урожая в своих владениях.

Но не сейчас.

В глубине сердца Эцио знал: с тамплиерами и всем злом, которое олицетворял их орден, еще не покончено. Они напоминали ему мифическую гидру, только с гораздо большим количеством голов. Чтобы одолеть это чудовище, нужно иметь силу Геркулеса и, как он, быть почти бессмертным…

– Эцио!

Суровый дядин голос мгновенно отвлек Эцио от тягостных раздумий. Жизнь продолжалась, и сейчас ассасину нужнее всего была ясная голова, и потому он стал повторять про себя, словно какое-то заклинание, свое имя: «Я – Эцио Аудиторе из Флоренции. Я силен. Я верен традициям ассасинов».

Затем он встряхнул головой и огляделся. Вокруг стояли его собратья-ассасины. Они не улыбались. На их лицах застыла суровая решимость.

Звонкий голос продолжал звучать в голове Эцио, задавая один и тот же вопрос: нужно ли ему было добить Родриго и убедиться, что папа мертв?

Однако к голосу примешивалось что-то еще: некая загадочная сила тянула Эцио назад, в капеллу. Он ощущал незавершенность.

Дело было не в Родриго. Не только в Родриго, хотя теперь, если тот еще жив, Эцио оборвет его жизнь. Было что-то еще.

– В чем дело? – спросил Марио.

– Я должен вернуться.

Высвободившись из дядиных объятий, Эцио поспешил обратно в сумрак капеллы. Марио велел всем оставаться на месте и внимательно следить за обстановкой, а сам поспешил вслед за племянником.

Эцио быстро достиг места, где он оставил умирающего Борджиа, но там никого не было! Только богато украшенная папская сутана, слегка запачканная кровью, валялась в том месте, где Родриго сбросил ее перед поединком с Эцио. И вновь невидимые холодные пальцы сжали ассасину сердце.

Потайная дверь, ведущая в хранилище, была закрыта. Но стоило Эцио к ней приблизиться, дверь плавно отъехала в сторону. Он повернулся к дяде и с удивлением прочел на его лице страх.

– Что там? – спросил Марио, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

– Великая тайна.

Оставив Марио за порогом, Эцио двинулся по тускло освещенному коридору. Быть может, еще не слишком поздно? Быть может, Минерва предвидела такой исход и сама оказала Родриго последнюю милость? Едва ли она позволила Испанцу войти в хранилище. И тем не менее Эцио шел, держа наготове скрытый клинок – тот самый, доставшийся ему от отца.

В хранилище все так же стояли громадные человеческие… нет, сверхчеловеческие фигуры – были ли они статуями? – держа Посох.

Одну из частиц Эдема.

Когда Эцио попытался потянуть Посох на себя, статуи засветились изнутри и плотнее сжали пальцы. Рунические надписи на стенах хранилища тоже как будто зажглись.

Эцио помнил: никто из людей не должен касаться Яблока голыми руками. У него на глазах странные фигуры развернулись и ушли под землю. В хранилище не осталось ничего, кроме гранитного саркофага и окружавших его статуй.

Эцио попятился, потом ненадолго остановился и оглянулся. Он чувствовал, что это его последнее посещение хранилища. Но почему он мешкает? Чего ждет? Может, надеется, что Минерва снова появится из недр саркофага? Но разве она не сказала ему все, что намеревалась сказать? По крайней мере то, что ему позволительно знать. Яблоко проявило к нему свою благосклонность. Обладай Родриго Яблоком и другими частицами Эдема, он бы получил безграничную власть над миром, к которой шел столько лет. Став старше, Эцио отчетливо понял: такая сила, сосредоточенная в человеческих руках, крайне опасна.

– Все как и должно быть? – спросил Марио, в голосе которого звучало столь несвойственное ему беспокойство.

– Да, – коротко ответил Эцио.

Почему ему так не хотелось покидать хранилище? Никаких осмысленных причин задерживаться там не было.

Эцио молча показал дяде Яблоко.

– А Посох?

Племянник покачал головой.

– Уж лучше в руках земли, чем в руках человека, – сказал Марио, сразу поняв все. – Подробности можешь мне не рассказывать. Идем. Нам нельзя здесь задерживаться.

– С чего такая спешка?

– Ты не догадываешься? Думаешь, Родриго позволит нам разгуливать по Ватикану?

– Я оставлял его умирающим.

– Умирающим, но не мертвым. Это не одно и то же. Пошли!

Они почти бегом покинули хранилище. Невзирая на жаркий день, в спину им дул холодный ветер.

2

– А где остальные? – с удивлением спросил Эцио, заметив, что у входа в Сикстинскую капеллу, где еще недавно стояли ассасины, стало пусто.

– Я их отпустил. Паола отправилась во Флоренцию, Теодора с Антонио – в Венецию. Нам теперь нужно держать в поле зрения всю Италию. Тамплиеры разбиты, но не уничтожены. Если братство ассасинов забудет о бдительности, наши враги вновь соберут свои силы. Что касается остальных, они выехали вперед и будут ждать нас в Монтериджони.

– Помнится, ты велел им оставаться на месте и наблюдать.

– Так они и делали, пока не почувствовали, что их миссия завершена. Эцио, нельзя терять ни минуты. Мы все это знаем, – добавил Марио, озабоченно глядя на племянника.

– Мне надо было добить Родриго Борджиа.

– Он тебя ранил в поединке?

– Меня защитил наруч.

Марио похлопал его по плечу:

– Я тут поторопился с выводами. Думаю, ты был прав. Нельзя убивать без надобности. Я всегда придерживался умеренности. Ты подумал, что Родриго принял яд и конец неминуемо наступит. Откуда нам знать? Возможно, Родриго тебя обманул. Или доза оказалась несмертельной. В любом случае нужно принять ситуацию такой, какая она есть, и не тратить силы на бесплодное умствование. Мы ведь послали тебя одного против целой армии тамплиеров. И ты более чем блестяще выполнил свое задание. А я – твой старый дядюшка, который, естественно, волновался за тебя. Нужно поскорее убираться отсюда. У нас еще предостаточно дел, и меньше всего я сейчас хочу оказаться взятым в кольцо караульными Борджиа.

– Дядя, ты не поверишь, если я расскажу тебе, что видел в хранилище.

– Давай сначала выберемся отсюда живыми, а потом я с удовольствием послушаю твои рассказы. Я приготовил лошадей – они ждут нас за пределами Ватикана, на окраине Рима. Надо перво-наперво добраться до них, и тогда мы спокойно покинем Рим.

– Не удивлюсь, если люди Борджиа попытаются нас задержать.

– Разумеется, попытаются! – широко улыбнулся Марио. – И не удивлюсь, если после этого они будут скорбеть над телами погибших из их рядов.

Эцио и Марио, только что вышедшим из просторного нефа, еще предстояло пересечь обширный зал Сикстинской капеллы. Оба удивились, увидев нескольких священников. Те пришли, чтобы завершить мессу, прерванную внезапным появлением Эцио и его сражением с Родриго за обладание частицами Эдема.

Увидев непрошеных гостей, рассерженные священники окружили их и принялись допытываться.

– Che cosa fate 'qui? Что вы здесь делаете? – кричали святые отцы. – Вы осквернили святость этого великого места!

И наконец:

– Assassini! Бог заставит вас заплатить за ваши преступления!

Единственным оружием священников был крик. Марио и Эцио молча протиснулись сквозь толпу. В это время тревожно зазвонили колокола базилики Святого Петра.

– Вы проклинаете то, что вам непонятно, – сказал Эцио священнику, пытавшемуся загородить им выход.

Сутана скрывала грузное дряблое тело – младший Аудиторе постарался как можно деликатнее отпихнуть его с дороги.

– Эцио, нужно немедленно уносить отсюда ноги! – крикнул племяннику Марио.

– Вот он, дьявольский глас! – крикнул другой священник.

– Не прикасайтесь к ним! – крикнул еще кто-то.

Выбравшись наружу, Аудиторе увидели целое море красных сутан. Казалось, собрался весь синклит кардиналов – ошеломленный, однако по-прежнему преданный папе Александру VI.

– …Потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной. Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять. Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого[2].

– Что это с ними? – спросил Эцио.

– Овцы остались без пастыря. Ждут, кто их теперь поведет, – мрачно усмехнулся Марио. – Идем. Нужно успеть выбраться отсюда раньше, чем нас заметит стража.

На солнце ярко блеснули доспехи приближавшихся караульных.

– Слишком поздно. Они уже здесь. Бежим!

3

Кардиналами овладела настоящая паника. Они кричали не переставая – страх буквально сковал их по рукам и ногам. Сами того не желая, они образовали дополнительную преграду для Эцио и Марио, окружив ассасинов плотным кольцом. Оно разомкнулось, пропуская четырех солдат Борджиа в сияющих на солнце доспехах. Стражники встали напротив Аудиторе, обнажив мечи. Эцио и Марио последовали их примеру.

– Ассасины! Бросьте оружие и сдавайтесь! Вы окружены превосходящими силами! – крикнул первый солдат, устремляясь к ним.

Прежде чем стражник продолжил свою речь, Эцио рванулся к нему со своего места: к ассасину вновь вернулись силы. Солдат не успел среагировать на выпад, как будто не веря, что двое ассасинов решат сопротивляться, будучи окруженными со всех сторон. Правая рука Эцио стремительно повернулась, описав дугу. Напрасно солдат пытался поднять меч – противник был слишком проворен. Эцио ударил точно в открытую шею. Хлынула струя крови. Трое оставшихся стражников застыли с идиотскими выражениями на лицах. Промедление стоило им жизни. Эцио едва успел нанести первый смертельный удар, когда скрытый клинок на левой руке ударил второго солдата между глаз. Тот едва успел что-то почувствовать.

Все внимание солдат было притянуто к Эцио. Воспользовавшись этим, Марио отступил в сторону и изменил угол атаки. Солдаты этого даже не заметили – их потрясла жестокость ассасинов. Еще через мгновение меч Марио вонзился под нагрудник ближайшего солдата – его лицо исказила предсмертная агония. Четвертый стражник, с округленными от ужаса глазами, пытался бежать, но не успел. Клинок Эцио ударил его в правый бок, а меч Марио – в левое бедро. Солдат рухнул на колени. Марио ногой оттолкнул его в сторону.

Ассасины оглянулись по сторонам. Обагренными кровью оказались не только камни мостовой, но и сутаны нескольких кардиналов.

– Бежим отсюда, пока не нагрянули остальные люди Борджиа, – бросил племяннику Марио.

Кардиналы в страхе разбегались кто куда, тем самым расчистив ассасинам путь. Внезапно за их спиной послышался цокот копыт – уже через пару мгновений папские гвардейцы наставили на Аудиторе свои алебарды. Марио и Эцио легко отбили их своими кривыми мечами.

Удар Марио вышиб из седла всадника, собиравшегося напасть на Эцио сзади.

– Неплохо для такого старика, как ты! – с благодарностью воскликнул племянник.

– Рассчитываю на ответную услугу, – сказал дядя. – И прекрати называть меня стариком!

– Я не забыл твоих уроков.

– Надеюсь… Берегись!

Эцио резко отскочил и полоснул по передним ногам лошади. Сидевший на ней гвардеец уже замахивался на него угрожающего вида дубиной.

– Buona questa! – крикнул Марио. – Славно потрудились!

Эцио удалось вышибить из седла еще двух всадников: он ударил по ногам их лошадей, остальное сделала сила инерции. Марио, будучи старше и грузнее племянника, предпочитал дожидаться, пока противник окажется в пределах его досягаемости.

Отбиваясь от нападавших, ассасины достигли края широкой площади, что расстилалась перед собором Святого Петра, и тут же с проворством ящериц вскарабкались по стене на близлежащую крышу. Здесь они наконец почувствовали себя в безопасности. Но времени на раздумья не было, и Аудиторе кинулись бежать, перепрыгивая через пропасти улиц. В одном месте Марио чуть было не промахнулся, ухватившись в последний момент за водосточную трубу. Тяжело дыша от быстрого бега, Эцио втащил дядю на крышу. Через секунду над их головами просвистела арбалетная стрела.

Наконец ассасины оторвались от погони. Их преследователям мешали тяжелые доспехи и отсутствие выучки.

В конце концов Эцио и Марио оказались на крыше здания, выходящего на небольшую площадь, граничащую с лабиринтом узких улочек прибрежного квартала Трастевере. Рядом с задрипанной таверной «Спящий лис» стояли две упитанные гнедые лошади, за которыми присматривал горбун с бельмом на глазу и пышными усами.

– Джанни! – окликнул его Марио.

Горбун вскинул голову и тут же принялся отвязывать поводья лошадей, продетые в массивное железное кольцо. Марио соскочил вниз и через мгновение оказался в седле. Себе он выбрал лошадь покрупнее. Животное ударило копытом по сухой земле и беспокойно заржало.

– Успокойся, campiono[3], – сказал лошади Марио.

Эцио продолжал стоять на крыше.

– Прыгай! – потребовал дядя. – Чего ты ждешь?

– Погоди, zio[4], – ответил Эцио.

К его изумлению, двое солдат Борджиа продолжали погоню и теперь бежали по крыше в его сторону. Еще больше Эцио удивили пистолеты у них в руках. Откуда гвардейцы раздобыли себе такое оружие? Времени на вопросы не оставалось. Выдвинув скрытые клинки, Эцио ударил обоих в яремную вену, так и не дав выстрелить.

– Впечатляет, – сказал Марио, сдерживая свою гарцующую лошадь. – А теперь слезай! Cosa diavolo aspetti?[5]

Эцио приземлился рядом со второй лошадью, тут же вскочил в седло и забрал у горбуна поводья. Лошадь недовольно взвилась на дыбы, но Эцио быстро ее осадил и поскакал вслед за дядей к Тибру. Едва Джанни успел скрыться в таверне, на площадь вывернул конный отряд гвардейцев Борджиа. Ассасины, нещадно пришпоривая лошадей, неслись по кривым римским улочкам к грязной, лениво текущей реке. За спиной слышались сердитые крики солдат.

Шаткий мост привел ассасинов на Тиберину – небольшой остров посередине Тибра. Второй такой же мост вывел их в новый лабиринт узких улочек. Эцио и Марио держали путь на север, торопясь покинуть эти заплеванные, зловонные места, некогда бывшие столицей цивилизованного мира. Они не останавливались, пока не оказались далеко за пределами Рима, вне досягаемости своих преследователей.

Пыльная дорога тянулась вровень с рекой. Возле селения Сеттебаньи ассасины остановились. Привязав лошадей, они уселись в тени раскидистого вяза. Теперь можно было и передохнуть.

– Дядя, а они ведь едва нас не сцапали.

Марио пожал плечами и улыбнулся немного печально. Из седельной сумки он достал кожаную флягу с плохоньким красным вином и протянул племяннику.

– Промочи горло, – сказал Марио, продолжая дышать ртом. – Не помешает.

Эцио сделал глоток и поморщился:

– Где ты раздобыл такую кислятину?

– В «Спящем лисе» это считается лучшим вином, – широко улыбаясь, ответил Марио. – Подожди, пока приедем в Монтериджони. Там у меня найдется, чем тебя угостить.

Эцио тоже улыбнулся, возвращая дяде фляжку, но быстро вновь помрачнел.

– Что такое? – осторожно спросил дядя.

Эцио неторопливо достал из сумки Яблоко:

– Что мне с ним делать?

– Это большая ответственность, – вздохнул Марио. – Но нести ее придется тебе одному.

– Сумею ли?

– А что тебе подсказывает сердце?

– Советует избавиться от него. Но мой разум…

– Не знаю, кого ты повстречал в хранилище, но именно они препоручили Яблоко твоим заботам, – медленно произнес Марио. – Боги ничего не дают смертным просто так. Возможно, Яблоко тебе еще понадобится.

– Ты сам знаешь, насколько оно опасно. Если оно снова попадет не в те руки…

Эцио посмотрел на реку, которая неторопливо несла свои воды. Марио молча наблюдал за племянником.

Рука младшего Аудиторе с зажатым в ней Яблоком застыла над головой. Он понимал, что дядя прав и древнее сокровище нельзя выбрасывать в Тибр. Не будь на то серьезной причины, Минерва не вернула бы ему частицу Эдема.

– Это решать только тебе, – сказал Марио. – Но если сейчас Яблоко тебя тяготит, отдай его на хранение мне. Заберешь потом, когда твой разум успокоится.

Эцио мешкал… пока вдали не послышался топот копыт и лай собак.

– Так я и думал. Эти ублюдки не успокоятся, – стиснув зубы, проворчал Марио. – Давай сюда Яблоко.

Эцио вздохнул, снял с пояса кожаный мешок, убрал туда Яблоко и протянул его дяде. Марио спрятал мешок в свою седельную сумку.

– А теперь мы заставим наших лошадок немного поплавать. Это собьет со следа собак. Если же у их хозяев хватит мозгов перебраться на другой берег, мы все равно уйдем лесом. Поторапливайся, племянничек. Я рассчитываю завтра в это время быть в Монтериджони.

– Ты что же, собираешься ехать без остановки?

Марио пришпорил лошадь. Та взвилась на дыбы, роняя пену изо рта.

– Именно. Потому что отныне нам придется воевать не только с Родриго, но и с его отпрысками – Чезаре и Лукрецией.

– Кто они такие?

– Самые опасные люди из всех, что встречались на твоем пути.

4

Весь следующий день они ехали почти без остановок. К вечеру на горизонте показались стены Монтериджони, над которыми возвышалась rocca[6] Марио. Решив дать отдых уставшим лошадям, дядя и племянник ехали шагом.

– …И тогда Минерва рассказала мне о солнце, – продолжал Эцио. – От нее я узнал о страшной беде, которая случилась давным-давно. Однако предсказана и другая, которая произойдет в будущем…

– Но не завтра и не через год, vero?[7] – сказал Марио. – Так что пока можно об этом не думать.

– Sì[8], – ответил Эцио. – Мне вот интересно, много ли у нас еще работы впереди? Быть может, все закончится гораздо раньше.

– Так ли уж это плохо?

Эцио не успел ответить. Со стороны города донеслись звуки пушечных выстрелов. Младший Аудиторе выхватил меч и привстал в стременах, вглядываясь в парапеты городских стен.

– Успокойся, племянник, – захохотал Марио. – Это всего лишь учения. Мы решили обновить арсенал и поставили на парапетах новые пушки. Солдатам надо с ними освоиться.

– Надеюсь, они не спутают нас с мишенью.

– Я же тебе сказал, не волнуйся. Конечно, этих парней еще учить и учить артиллерийскому делу, но им хватит мозгов, чтобы не стрелять в своего командира!

Вскоре всадники миновали широко открытые главные городские ворота и въехали в Монтериджони. Главная улица вела от ворот к цитадели. Жители смотрели на Эцио с уважением, восхищением и искренней любовью.

– Эцио, с возвращением! – крикнула какая-то женщина.

– Спасибо, синьора! – слегка поклонившись, ответил ей ассасин.

– Да здравствует наш Эцио! – послышался звонкий детский голосок.

– Buongiorno, fratellino[9], – ответил мальчишке младший Аудиторе. – Приятно вернуться домой, – сказал он, поворачиваясь к Марио.

– По-моему, тебя они рады видеть куда больше, чем меня, – сказал, улыбаясь, дядя.

Впрочем, это были только слова. Основная часть приветствий, особенно от старшего поколения, была адресована старшему Аудиторе.

– Мне не терпится увидеть наше фамильное гнездо. Давненько судьба не заносила меня в Монтериджони.

– Да. Что-то все твои пути пролегали в стороне. По тебе ведь тоже соскучились. Насчет двоих я полностью уверен.

– Это кто?

– Неужели не догадался? Нельзя все время думать только о делах братства.

– Догадался. Ты имеешь в виду маму и Клаудию. Как они?

– Конечно, твоей сестре досталось. Она тяжело переживала смерть мужа. Но время лечит многие раны. Клаудия почти оправилась после потери… А вот и она, легка на помине!

Они въехали во внутренний двор укрепленной резиденции Марио. Эцио увидел сестру на мраморных ступеньках, что вели ко главному входу. Клаудия стремительно сбежала вниз и повисла на шее спешившегося брата.

– Брат, как здорово, что ты вернулся! Трудно пожелать лучшего подарка на мой день рождения.

– Клаудия, моя дорогая… – Эцио крепко обнял сестру. – Я так соскучился! Как мама?

– Слава богу, хорошо. Едва мы узнали о твоем возвращении, все как на иголках. Ну а твоя слава бежит впереди тебя.

– Идемте в дом, – сказал Марио.

– Кстати, не только мы с мамой рады тебя видеть, – продолжала Клаудия, ведя его за руку по лестнице. – Есть еще один человек.

– И кто же? – полюбопытствовал Эцио.

– Герцогиня форлийская.

– Катерина? Она здесь? – удивился Эцио, стараясь не показывать волнения.

– Мы не знали, когда именно ты появишься, поэтому они с мамой отправились в монастырь, к настоятельнице. Но до захода солнца обещали вернуться.

– Дело прежде всего, – напомнил племяннику Марио. – Вечером я созываю совет братства. Макиавелли ждет не дождется встречи с тобой.

– Эцио, с Испанцем покончено? – перестав улыбаться, спросила Клаудия. – Наш главный враг мертв?

Серые глаза брата посуровели.

– Давай отложим этот разговор до вечера. Тогда я обо всем расскажу.

– Ну хорошо, – нехотя согласилась Клаудия, собираясь вернуться к своим делам. Чувствовалось, ответ брата ее насторожил.

– И передай от меня привет герцогине! – крикнул вдогонку Эцио. – Пусть они с мамой дождутся вечера. А пока у нас с дядей… неотложные дела.

– Ты прав, Эцио, – сказал Марио, когда Клаудия ушла. – Дела неотложные. И тебе надо хорошенько подготовиться к вечернему разговору. Макиавелли обещал приехать еще до темноты. У него к тебе куча вопросов. Мы сейчас с тобой поговорим наедине, а потом я советую тебе немного прогуляться по городу.

Разговор в дядином кабинете был напряженным. После него Эцио и самого потянуло прогуляться. Марио посоветовал ему навестить портного и заказать новую одежду – нынешняя уже никуда не годилась. К нему Эцио первым делом и отправился. Портной сидел на скамье, поджав под себя ноги, и шил плащ из красивой изумрудно-зеленой парчи.

Ассасину нравился этот спокойный, незлобивый человек. Они были почти ровесниками. Портной тепло поздоровался с ним:

– Чем я обязан такой чести?

– Думаю, мне пора обзавестись новой одеждой, – с легкой грустью произнес Эцио. – Хочу знать твое мнение. Только говори правду.

– Синьор, даже если бы я не зарабатывал себе на жизнь шитьем одежды, я бы тоже сказал, что вам самое время обновить гардероб.

– Что ж, наши мысли совпали. Принимай заказ!

– Я сейчас сниму с вас мерку Потом выберете себе материал по вкусу.

Эцио терпеливо выдержал снятие мерки, затем выбрал скромный темно-серый бархат для камзола и такую же шерсть для панталон.

– К вечеру успеешь? – спросил он портного.

Тот улыбнулся:

– Если вам, синьор, нужна достойная одежда, то, конечно же, нет. А завтра днем приходите ко мне на примерку.

– Хорошо, приду, – пообещал Эцио, искренне надеясь, что ему не придется в ближайшее время спешно покидать Монтериджони.

Проходя по главной городской площади, он увидел симпатичную женщину, которая с трудом несла большой ящик, наполненный красными и желтыми цветами. Она то и дело останавливалась, вытирая пот со лба. Площадь, людная днем, сейчас была почти пуста. Эцио не смог пройти мимо.

– Вам помочь?

– Наверное, вас мне сам Бог послал, – улыбнулась женщина. – Я рассчитывала на своего садовника, но у него заболела жена, и ему пришлось спешно вернуться домой. Я думала, что и сама донесу цветы, но ящик оказался таким тяжелым. Вы бы не могли…

– Конечно. – Эцио подхватил ящик и взвалил себе на плечо. – Вы счастливая женщина. Столько цветов.

– После того, как встретила вас, я точно стала счастливее.

Женщина открыто с ним флиртовала.

– Вы могли бы попросить мужа или кого-нибудь из слуг.

– У меня всего одна служанка, и сил у нее еще меньше, чем у меня, – ответила женщина. – А мужа у меня вообще нет.

– Понятно.

– Эти цветы я заказала для дня рождения Клаудии Аудиторе.

– О, так намечается большой праздник?

– Да. – Она замялась. – Вы не могли бы помочь мне кое в чем еще? Я ищу достойного спутника, с которым можно было бы пойти на праздник.

– И я, по-вашему вполне достоин этой чести?

Женщина заговорила смелее:

– Да! В нашем городе я не видела таких обаятельных мужчин, как вы, синьор. Уверена, что вы произведете впечатление даже на Эцио, брата Клаудии.

– Вы мне льстите, – улыбнулся ассасин. – А что вы знаете о ее брате?

– Клаудия – моя близкая подруга. Она не мыслит жизни без своего брата. Но видятся они редко. И насколько я могла понять, он довольно сдержан и закрыт.

Эцио решил, что пора снять маску.

– Да, она сказала вам правду. Мне действительно приходится быть… сдержанным.

– Ой! – вскрикнула женщина. – Так вы и есть Эцио? Уму непостижимо. Клаудия говорила, что вы должны вернуться. Весь праздник – сюрприз для нее. Обещайте, что ничего ей не скажете.

– Лучше я спрошу, как вас зовут.

– Ах да, конечно! Анджелина Череза. Теперь обещайте.

– А что мне будет за молчание?

Анджелина игриво посмотрела на него:

– У меня есть несколько идей.

– Мне не терпится о них узнать.

Незаметно они дошли до дома Анджелины. Пожилая служанка открыла дверь. Эцио внес ящик с цветами во внутренний двор и поставил на каменную скамью.

– Так что за идеи у вас на уме? – улыбаясь, спросил он.

– Потом скажу.

– А почему не сейчас?

– Синьор, уверяю вас, оно стоит того, чтобы немного подождать.

Однако ассасину не суждено было получить свою награду.

Попрощавшись с Анджелиной, Эцио решил вернуться в цитадель. Возле конюшни он увидел маленькую девочку, бредущую посреди улицы. Ассасин даже не успел с ней заговорить. Сзади послышались отчаянные крики и грохот копыт. Эцио схватил ребенка и нырнул в ближайшую дверь. Еще через мгновение по улице пронеслась боевая лошадь; оседланная, но без всадника. За нею, тяжело дыша, бежал конюх дяди Марио – престарелый Федерико, которого Аудиторе сразу же узнал.

– Torna qui, maledetto cavallo![10] – кричал Федерико, тщетно пытаясь остановить убегавшую лошадь.

Увидев Эцио, он обрадовался:

– Синьор Эцио, помогите мне ради бога. Это любимая боевая лошадь вашего дяди. Я собирался ее расседлать и помыть. Уж не знаю, чего она испугалась, но рванула от меня, как черт от ладана.

– Не волнуйся. Я попробую поймать эту лошадку.

– Ой, спасибо. Спасибо вам, синьор Эцио, – бормотал Федерико, отирая потный лоб. – Стар я становлюсь, чтобы лошадей ловить.

– Успокойся, Федерико. Ты лучше присмотри за девочкой. Наверное, она потерялась.

– Это я могу.

Эцио побежал разыскивать лошадь. К счастью, любимая дядина кобыла соблазнилась сеном и, остановившись у телеги, с наслаждением жевала. Появление ассасина насторожило ее, но, узнав его, лошадь продолжила жевать. Эцио как мог успокоил животное, потом взял поводья и повел обратно.

По пути он сделал еще одно доброе дело. Встретив испуганную молодую женщину, оказавшуюся матерью потерявшейся девочки, Эцио рассказал ей, где найти дочку, умолчав о происшествии с лошадью. Женщина побежала дальше, выкрикивая имя дочери: «София! София!» Вскоре послышалось ответное: «Мама!» Через несколько минут Эцио подвел кобылу к Федерико. Тот снова принялся его благодарить и умолял ничего не рассказывать Марио. Ассасин пообещал хранить молчание, и конюший повел лошадь обратно в стойло.

Мать с дочкой дожидались Эцио.

– Ну что, нашлась мама? – спросил он, улыбаясь малышке.

– София хочет вас поблагодарить, – сказала молодая женщина.

– Спасибо, синьор, – дрожащим голоском произнесла девочка, глядя на Эцио с восторгом и страхом.

– Это тебе урок на будущее, – с мягкой назидательностью сказал ассасин. – Больше от мамы не убегай, capisco?[11]

– Как бы мы жили без вас, синьор? – вздохнула мать Софии. – Без вас и вашей семьи.

– Мы делаем то, что можем, – рассеянно ответил Эцио.

К цитадели он подходил с тревожным чувством. Он знал, что сумеет отстоять свою позицию, и тем не менее скорое свидание с Никколо его совсем не радовало.

До встречи оставалось еще достаточно времени. Эцио не хотелось думать ни о предстоящем разговоре, ни о том, куда это может всех их завести. Вспомнив о новых пушках, он решил подняться на парапет и взглянуть на них. Дядя ими очень гордился. Пушки были отлиты из бронзы. Возле колес каждой лежала аккуратная горка ядер. Длина стволов самых больших пушек достигала трех метров, а вес – девяти тонн. Но имелись и пушки полегче и попроще в управлении. На башнях, соединявших отрезки городской стены, тоже стояли пушки. У тех были чугунные лафеты. Помимо них, у защитников Монтериджони были сравнительно легкие фальконеты, перевозимые на деревянных тележках.

Эцио подошел к кучке артиллеристов, стоявших возле большой пушки.

– Красивые звери, – сказал он, дотрагиваясь до искусного орнамента, который окружал запальное отверстие.

– Ваша правда, синьор Эцио, – согласился с ним матерый старший сержант.

Ассасин помнил его по самому первому своему появлению в Монтериджони.

– Мы с дядей, когда ехали сюда, слышали, как вы упражняетесь с ними. Можно и мне разок выстрелить?

– Выстрелить-то можно, но днем мы стреляли из других пушек. Они поменьше. А эти – совсем новенькие. Мы пока даже не научились их заряжать. Да и главный оружейник… куда-то исчез. А он должен был нам все рассказать и показать.

– Что значит – исчез? – удивился Эцио. – Вы пытались его найти?

– А как же, синьор! Конечно пытались. Но он как сквозь землю провалился.

– Я его сам поищу. Пушки здесь поставлены не для красоты. Никто не знает, когда они нам понадобятся.

Эцио двинулся вдоль парапета. Не успел он сделать и полсотни шагов, как услышал громкий храп, который доносился из сарайчика, сооруженного на крыше ближайшей башни. Ассасин поднялся туда. Возле дверцы стоял ящик с инструментами. Эцио вошел внутрь.

Внутри было душно. Отчаянно воняло перегаром. Когда глаза привыкли к сумраку, Эцио увидел грузную фигуру оружейника. Тот спал на охапке соломы, прикрыв глаза рукавом грязноватой рубашки. Аудиторе потряс его за плечо. Оружейник лишь икнул и повернулся лицом к стене.

– Salve, Messere[12], – произнес Эцио, слегка пихнув оружейника носком сапога.

Оружейник мотнул головой, повернулся и открыл один глаз.

– Чего тебе, дружище?

– Ты налаживал новые пушки и не закончил работу. Ребята побаиваются из них стрелять.

– Сегодня – никакой стрельбы. Завтра, приятель.

– Ты что же, пьянствуешь вместо работы? Вряд ли мой дядя Марио погладит тебя по голове, если узнает.

– Сегодня – никакой работы.

– Еще и стемнеть не успело. Ты хоть знаешь, который сейчас час?

– Не знаю и знать не хочу. Я оружейник, а не часовщик.

Эцио присел на корточки. Оружейник тоже сел и обдал его новой волной перегара, смешанного с чесноком. Вероятно, оружейник влил в себя изрядное количество дешевого монтальчино и теперь смачно рыгал.

– Послушай! Пушки должны стрелять уже сегодня! Слышишь? – Эцио силой поднял оружейника на ноги. – Или мне пойти поискать более умелого оружейника?

– Не так быстро, приятель. – Покачиваясь, оружейник тер глаза. – Я никому не позволю дотрагиваться до моих пушек.

Оружейник навалился на Эцио. Тому пришлось отвернуться, чтобы избавить себя от новой порции винно-чесночного аромата.

– Как Марио вернулся, так они и заторопились. Солдатня! – поморщился оружейник. – Умелых там – раз-два и обчелся. У остальных – никакого уважения к артиллерии. Для них это вроде новомодных игрушек. Ты-то, похоже, в пушках разбираешься. А они… Думают, пушки сами собой стреляют! Нет. К каждой пушке нужен свой подход.

– А ты можешь говорить на ходу? – не выдержал Эцио. – Время не стоит на месте. Скоро стемнеет.

– Да успеем, – отмахнулся оружейник. – Но пушечки, я тебе скажу, отличные получились. Я бы не позволил себе подвести старину Марио. Стрелять из них – одно удовольствие. И все-таки устройство у них простое. Я тут раздобыл для Марио французские чертежи… знаешь чего? Ручной пушки! Их называют железными убийцами. Очень умное устройство, скажу тебе. Ишь до чего французы додумались! Ручная пушка. Попомни мое слово, приятель: за такими пушечками будущее.

Они поднялись на парапет и подошли к группе солдат, по-прежнему стоявших возле бронзового монстра.

– Отзовите своих псов, – улыбнулся Эцио. – Я нашел пропажу.

– Он вообще в состоянии работать? – буркнул старший сержант, хмуро глядя на оружейника.

– Я хоть и вожусь с оружием, – оживился оружейник, – но человек миролюбивый. В эти смутные времена единственный способ выжить – это разбудить в себе спящего воина. Так что, можно сказать, пить – это мой священный долг. – Он оттолкнул сержанта и подошел к пушке. – Так, посмотрим, что тут у нас…

Оглядев пушку, оружейник накинулся на солдат:

– Вы как с орудием обращались? Вы бы песка еще туда насыпали. Слава богу, вас не угораздило выстрелить, иначе собирай вас потом по кусочкам. Перво-наперво нужно стволы прочистить.

– Может, с тобой нам и пушки не понадобятся, – взял реванш старший сержант. – Дыхнешь на врагов, они и полягут.

Но оружейник уже вовсю чистил ствол большим шомполом, на который навернул грубую, щедро промасленную ветошь. Закончив чистку, он выпрямился и покрутил затекшей шеей.

– Ну вот, теперь и стрелять можно, – сказал оружейник, поворачиваясь к Эцио. – Вели ребятам заряжать. Этому они, слава богу, научились, хотя и со скрипом… Видишь, мишени на холме стоят? Мы их нарочно вровень со стволом этой пушки поставили. Начинать стрельбу лучше, когда ствол не задран вверх. Тогда, если пушка и взорвется, она тебе голову не разнесет.

– Спасибо, успокоил, – усмехнулся ассасин.

– Ты же хотел пострелять, синьор. Все готово. Держи фитиль.

Эцио поднес фитиль к запальному отверстию. Пушка молчала. И вдруг прогремел выстрел, заставивший Аудиторе отскочить и зажать уши. Взглянув на мишени, Эцио увидел, что крайнюю левую его ядро разнесло в щепки.

– Отличный выстрел, – похвалил оружейник. – Perfetto[13]. Хоть кто-то здесь, кроме меня, умеет стрелять.

Эцио попросил снова зарядить пушку и выстрелил вторично, однако промахнулся.

– Всех не победишь, – невозмутимо заметил ему оружейник. – Возвращайся на рассвете. Мы опять будем стрелять. Поупражняешься вволю. Руку набьешь, глаз навостришь.

– Обязательно приду, – пообещал Эцио, даже не зная, что в следующий раз ему придется стрелять совсем по другим мишеням.

5

Большой зал цитадели тонул в сумерках. Когда вошел Эцио, слуги как раз зажигали факелы и свечи. Неумолимо приближавшееся время встречи с собратьями-ассасинами делало его мысли все мрачнее.

Младший Аудиторе был настолько погружен в раздумья, что не заметил женщину, стоявшую возле громадного камина. Дымовую вытяжку поддерживали фигуры гигантских кариатид. На их фоне ее невысокая, но сильная фигура казалась совсем маленькой. Эцио не видел, как она приблизилась и взяла его за руку. От неожиданности он даже вздрогнул, но потом, узнав ее, приветливо улыбнулся.

– Buonasera[14], Эцио, – произнесла она.

«Как-то уж слишком застенчиво», – подумалось ему.

– Buonasera, Катерина, – ответил он, поклонившись герцогине Форли.

Когда-то они были близки, и оба помнили то время. Во всяком случае, стоило Катерине взять его за руку, и в Эцио мгновенно пробудилась давняя страсть. Ему хотелось думать, что не только в нем.

– Я узнал от Клаудии, что ты здесь. Мне не терпелось тебя увидеть. Но… – Эцио смутился. – Монтериджони находится далеко от Форли, и…

– Только не льсти себе и не думай, будто я проделала этот путь исключительно ради тебя, – с оттенком прежней резкости, но не без улыбки сказала Катерина.

Эцио поймал себя на мысли, что его по-прежнему влечет к этой безудержно независимой и опасной женщине.

– Я всегда рад послужить тебе, мадонна, всем, чем могу, – сказал Эцио, ничуть не лукавя.

– Служение служению рознь, – возразила Катерина довольно сурово.

– В чем дело?

– Я здесь не просто так. Я ищу союзников.

– А подробнее?

– Боюсь, Эцио, твоя миссия еще не завершена. Папские армии осаждают Форли. Пусть мой городок и невелик, но, к счастью… или к несчастью… мои земли играют важную стратегическую роль для всякого, кто правит городом.

– Ты хочешь, чтобы я тебе помог?

– Мои войска малочисленны и слабы. Поддержка твоих condottieri[15] была бы для меня как нельзя кстати.

– Мне нужно будет обсудить это с дядей Марио.

– Он мне не откажет.

– Я тоже.

– Помощь мне – не только благородный поступок. Мы выступим единым фронтом против зла, с которым всегда сражались сообща.

Они не заметили, как к ним подошел старший Аудиторе.

– Эцио, герцогиня, все уже собрались. Ждем только вас, – сказал он.

Эцио насторожило непривычно серьезное дядино лицо.

– Мы еще поговорим об этом, – пообещал он Катерине. – Сейчас я должен идти. Надеюсь, мои объяснения покажутся убедительными. Увидимся позже.

– Я также приглашена на встречу, – улыбнулась она. – Идем!

6

Эцио очень хорошо помнил дядин кабинет. Тайник, в нишах которого в должном порядке расположились страницы Кодекса, был открыт. Письменный стол, обычно заваленный картами, сегодня был на удивление чист. Вокруг стола на жестких стульях с высокими спинками сидели члены братства ассасинов. Мать и сестра Эцио тоже удостоились приглашения на эту встречу. Марио сидел за столом. Рядом с ним расположился серьезного вида человек в скромном темном камзоле. Лоб этого еще довольно молодого человека был изборожден морщинами, что свидетельствовало о непрестанных и напряженных размышлениях. Это был Никколо Макиавелли – ближайший союзник Эцио и самый непримиримый его критик. Они приветствовали друг друга сдержанными кивками, затем ассасин поздоровался с Клаудией и матерью. Мария Аудиторе крепко обняла своего сына. Она молча смотрела на Эцио полными слез глазами, пока он осторожно не высвободился из материнских объятий и не сел рядом с Катериной, напротив Макиавелли. Тот сразу же поднялся и вопросительно посмотрел на Эцио. По всему чувствовалось, что никакого «пространного вступления» не будет и говорить сразу же придется о деле.

– Прежде всего, вероятно, я должен перед тобой извиниться, – начал Никколо. – Меня не было в хранилище. Неотложные дела заставили меня вернуться во Флоренцию, и я даже не смог толком проанализировать случившееся с тобой. Марио поведал нам свою версию событий. Хочется услышать рассказ из первых уст.

Эцио встал и начал говорить – просто и откровенно.

– Я проник в Ватикан, где вступил в поединок с Родриго Борджиа, папой Александром Шестым. У него во владении оказался Посох – еще одна частица Эдема. Он применил силу Посоха против меня. Мне удалось справиться с Родриго. Затем, соединив силу Яблока и Посоха, я сумел попасть в хранилище. Родриго остался лежать у входа.

– Что было потом? – нетерпеливо спросил Макиавелли.

Остальные молча слушали.

– В хранилище я увидел множество странных вещей, которые трудно описать словами.

Воспоминания взволновали Эцио, и ему пришлось усилием воли заставлять себя говорить в прежней суховатой манере.

– Мне было видение от богини Минервы. Она рассказала об ужасной трагедии, которая ожидает человечество в отдаленном будущем. Еще она говорила о потерянных храмах. Если мы сумеем их найти, то, быть может, отведем далекую беду. Она вызвала некий призрак. Я почувствовал, что он тесно связан со мной, но кто он такой – сказать не могу. После всех предсказаний и предостережений Минерва исчезла. Я вернулся из хранилища и увидел у входа папу. Он сообщил мне, что принял яд и теперь умирает. Я не стал его добивать и прошел мимо. Потом что-то заставило меня вернуться. Я успел схватить Яблоко, но Посох ушел под землю. Я этому рад. Одно только Яблоко… я отдал его дяде на хранение… уже превышает степень ответственности, которую я бы хотел взвалить на свои плечи.

– Потрясающе! – воскликнула Катерина.

– Трудно себе представить, что все это произошло на самом деле, – призналась Клаудия.

– Получается, в хранилище не было никакого страшного оружия, чего мы так боялись. Во всяком случае, тамплиеры не смогли прибрать его к рукам. Это хорошая новость, – сдержанно произнес Никколо.

– А та богиня… Минерва… она похожа на нас? – спросила Клаудия.

– И да и нет, – ответил Эцио. – Как я понял из ее слов, она принадлежала к народу, жившему в незапамятные времена, но несравненно опередившему нас в своем развитии. Ее соплеменники умерли много веков назад. Она долго ждала моего появления… Так она мне сказала. Вряд ли у меня найдутся слова, чтобы рассказать о ее магии.

– О каких храмах она говорила? – спросил Марио.

– Понятия не имею.

– По твоим словам, мы должны их искать. Но откуда мы знаем, что искать?

– Наверное, должны… может, поиски сами приведут нас в нужные места.

– Мы обязательно должны заняться поисками, – отчеканил Макиавелли. – Но вначале нужно расчистить путь. Расскажи нам о папе. Ты говорил, что он не умер.

– Когда я вернулся в хранилище, то нашел лишь его сутану. Сам он исчез.

– Он тебе давал какие-нибудь обещания? Выказывал желание покаяться?

– Ни обещаний, ни покаяний я от него не слышал. Он стремился к неограниченной власти, а когда понял, что в хранилище ему не войти, пришел в отчаяние.

– И ты оставил его умирать?

– Я не хотел становиться его убийцей.

– Тебе следовало его убить, – укоризненно произнес Макиавелли.

– Я здесь не затем, чтобы обсуждать прошлое. Я и сейчас не жалею о своем решении. Нам целесообразнее говорить о будущем. О дальнейших наших действиях.

– А дальнейшие наши действия существенно усложняются промахом, который ты допустил. У тебя был шанс уничтожить магистра ордена тамплиеров, но ты этот шанс упустил! – Макиавелли шумно дышал, как после бега, но сумел быстро взять себя в руки. – Мы не обвиняем тебя, Эцио. Ты знаешь, как высоко мы ценим твой вклад в дело братства. Если бы не двадцать лет твоего преданного служения, мы бы не достигли тех позиций, какие занимаем сейчас. Одна часть меня рукоплещет тебе. Ты не добил врага, посчитав это излишним. Твое поведение соответствует нашему кодексу чести. Но человек, которого ты пощадил, лишен каких-либо представлений о чести. Это значит, что наши ближайшие дела сопряжены с неимоверным риском и опасностью.

Макиавелли умолк, обведя собравшихся своими цепкими, как у орла, глазами.

– Наши шпионы в Риме сообщают: опасность, исходившая от Родриго, уменьшилась. Его дух сломлен. Говорят, львенок куда менее опасен, нежели старый, умирающий лев. Но к Борджиа эта пословица неприменима. В ближайшее время нам предстоит сражаться с Чезаре – сыном Родриго. Младший Борджиа располагает громадными денежными средствами, накопленными его семьей как честными, так и бесчестными способами. В основном бесчестными. – Никколо ухмыльнулся. – Деньги позволили Чезаре собрать многочисленную армию хорошо обученных наемников. С их помощью он намеревается захватить всю Италию. Во всяком случае, бо́льшую часть Апеннинского полуострова. Границы Неаполитанского королевства его тоже не остановят.

– Он не посмеет! Он не сможет! – прорычал Марио.

– Посмеет и сможет! – огрызнулся Макиавелли. – Чезаре – это воплощение зла на земле. Делу тамплиеров предан ничуть не меньше своего отца. Но в довершение он прекрасный и совершенно безжалостный солдат. Чезаре всегда хотел быть солдатом. Даже когда отец в семнадцать лет сделал его кардиналом Валенсии. Как все мы знаем, Чезаре отказался от сана, став первым в истории церкви кардиналом, который сам снял с себя мантию. Семейство Борджиа рассматривает нашу страну и Ватикан как свои феодальные вотчины. Замыслы Чезаре таковы: вначале сокрушить север, подчинить Романью и тем самым изолировать Венецию. Он намерен уничтожить под корень всех ассасинов, поскольку знает: мы – единственные, кто способен дать ему отпор. Его девиз: «Aut Caesar, aut nihil»[16]. Иными словами, все, кто не с ним, – его враги и подлежат уничтожению. Думаю, этот безумец свято верит в свое кредо.

– Дядя говорил, что у Чезаре есть сестра, – вспомнил Эцио.

– Да. – Никколо повернулся к нему. – Лукреция. Они с Чезаре… как бы это поделикатнее сказать? Очень близки. У них невероятно тесные семейные узы. И когда они не убивают других братьев и сестер, мужей и жен, оказавшихся у них на пути, они… совокупляются друг с другом.

Мария Аудиторе не удержалась от возгласа отвращения.

– В отношении этой пары нам нужно быть предельно осторожными, поскольку там настоящее змеиное гнездо, – заключил Макиавелли. – И одному Богу известно, где и когда они нанесут очередной удар.

Никколо замолчал и залпом выпил полбокала вина.

– А теперь, Марио, я вас покидаю. С тобой, Эцио, мы вскоре встретимся вновь. В этом я не сомневаюсь.

– Ты даже не останешься на ночь? – спросил Марио.

– Время дорого, любезный Марио. Я немедленно возвращаюсь в Рим. Прощайте.

После ухода Макиавелли в комнате воцарилось молчание.

– Он упрекает меня в том, что я не убил Родриго, имея такой шанс, – вырвалось у Эцио. Он обвел взглядом собравшихся. – Наверное, и вы все тоже.

– Мы все могли бы принять такое же решение, – сказала его мать. – Ты был уверен, что он умирает.

Марио подошел к племяннику и обнял за плечи:

– Макиавелли знает, насколько ты ценен для братства. И мы тоже знаем. Но нужно смотреть правде в глаза: даже убрав с пути Родриго, мы точно так же были бы вынуждены сражаться с его отродьем.

– А если бы я отсек чудовищу голову, оно продолжало бы жить?

– Дорогой Эцио, мы должны разбираться с той ситуацией, которая сложилась на сегодняшний день, и не забивать себе голову всякими «если бы да кабы». – Марио похлопал племянника по спине. – А поскольку завтра нам предстоит напряженный день, предлагаю поужинать и пораньше лечь спать.

Глаза Эцио и Катерины встретились. На секунду ему показалось, что в глазах герцогини мелькнул огонек необузданного желания, но он быстро угас.

7

Эцио поужинал pollo ripieno[17] с жареными овощами. Превосходное дядино кьянти он наполовину разбавил водой. За столом говорили мало, только мать задавала ему вопрос за вопросом. Эцио отвечал учтиво, но кратко. Недавнее напряжение сменилось сильной усталостью – с того самого момента, как они покинули Рим, он почти не отдыхал. Похоже, возвращение во Флоренцию придется отложить на неопределенное время. А он так мечтал снова очутиться в их старом доме, наслаждаясь чтением и прогулками по окрестным пологим холмам!..

Наконец, посчитав, что он вполне может удалиться, Эцио пожелал всем спокойной ночи и отправился к себе. Его просторная, тускло освещенная комната находилась на одном из верхних этажей. Из ее окон был виден не столько город, сколько окрестности. Отпустив слугу, ассасин снял невидимые доспехи, поддерживавшие его весь день: тело расслабилось, плечи опустились, походка стала мягче, и все его движения приобрели какую-то намеренную медлительность. Он прошел в ту часть комнаты, где слуга приготовил ему ванну. Эцио стянул сапоги, потом разделся и замер возле большого, во весь рост, зеркала и принялся уставшими глазами разглядывать свое отражение. И когда успели промелькнуть эти четыре десятка лет? Он расправил плечи. За эти годы он стал не только старше; он стал сильнее и определенно мудрее. Но никакой водой не смоешь глубокую усталость, которую сейчас ощущал Эцио.

Одежду он швырнул на кровать. Под ней в запирающемся деревянном ящике лежали его скрытые клинки, изготовленные Леонардо да Винчи по чертежам из Кодекса. Завтра утром, после военного совета у дяди, он откроет ящик и проверит состояние клинков. Оригинальный клинок, найденный в тайнике отца, Эцио всегда держал при себе. Даже когда раздевался догола, он клал его неподалеку. Клинок стал частью его тела.

Облегченно вздохнув, Эцио забрался в ванну. Он погрузился в горячую воду по самую шею, закрыл глаза и вдохнул приятный аромат. Наконец-то покой. Пусть и недолгий, всего на несколько часов, но он насладится им сполна.

Эцио не заметил, как задремал. Он уже начал было грезить, когда едва различимый звук открываемой двери заставил его очнуться ото сна. Ассасин потянулся к клинку и быстро приладил наруч к руке. Затем, повернувшись, он резко встал и оглянулся на дверь.

– Что ж, я смотрю, – с улыбкой сказала Катерина, – за эти годы ты не утратил ни капли своего проворства.

– У тебя есть одно важное преимущество, герцогиня, – тоже улыбнулся Эцио. – Ты полностью одета.

– Надеюсь, ты лишишь меня этого преимущества. Но я жду.

– Чего?

– Твоих слов. Жду, когда ты скажешь, что тебе не нужно ни в чем убеждаться. Тебе незачем видеть мое обнаженное тело, чтобы с уверенностью сказать: за минувшие годы природа была ко мне столь же благосклонна, как и к тебе, если не благосклоннее. – Слова Катерины смутили Эцио, отчего ее улыбка стала еще шире. – Но я помню, что комплименты – не твоя сильная сторона. Тебе намного проще избавлять мир от тамплиеров, чем говорить женщине учтивые слова.

– Иди сюда!

Эцио взялся за подол ее платья. Руки Катерины скользнули к наручу, быстро отстегнув опасное оружие. Затем настал черед шнуровки на ее корсете. Еще через мгновение Эцио подхватил Катерину на руки и погрузил в ванну. Их губы слились в поцелуе, а руки и ноги переплелись в столь же страстном порыве.

Впрочем, вскоре они вылезли из ванны, вытираясь грубыми льняными полотенцами. Катерина принесла с собой флакон душистого масла для натираний.

– А теперь ложись на кровать, – велела она Эцио. – Хочу убедиться, что ты готов меня принять.

– По-моему, ты это и так видишь.

– Побалуй меня. Побалуй себя самого.

Эцио улыбнулся. Это было лучше сна. Сон подождет.

Сну пришлось ждать три часа, когда утомленная Катерина свернулась калачиком и заснула в объятиях Эцио. Сам ассасин уснул несколько позже, вдоволь налюбовавшись видом красавицы в его руках. Природа и впрямь благоволила герцогине. У нее было тело двадцатилетней девушки: худощавое, но не тощее. Узкие бедра, широкие плечи, маленькие, но удивительно красивые груди. Грива огненно-рыжих волос приятно щекотала обнаженное тело Аудиторе. От Катерины исходил тот же аромат, что когда-то так взбудоражил Эцио. Раз или два он просыпался и, увидев, что отодвинулся от нее, снова брал ее в свои объятия. Впоследствии Эцио часто вспоминал эту ночь любви как лучшую в своей жизни.

Естественно, они проспали. Но Эцио ни за что не променял бы еще одно соитие с Катериной на артиллерийские упражнения, хотя какая-то часть его существа и сделала ему выговор за этот выбор. Фоном их занятий любовью стали чьи-то приглушенные голоса, затем топот ног и, наконец, уханье пушечных залпов.

– Они тренируются с новыми пушками, – объяснил он Катерине, на мгновение остановившейся в их общем занятии и с недоумением посмотревшей на любовника. – Учения. Марио всегда помнит о выучке. Спуску не дает никому.

Тяжелые парчовые портьеры на окнах почти не пропускали света. Комната была погружена в приятный полумрак. Никто из слуг не тревожил их стуком в дверь. Вскоре стоны наслаждения, срывавшиеся с губ Катерины, заглушили все прочие звуки. Руки Эцио сжимали ее крепкие ягодицы. Катерина упрямо тянула его к себе… Но уже в следующее мгновение их любовное слияние было прервано не просто пушечным залпом.

От покоя и уюта комнаты не осталось и следа. Очередной выстрел снес окна и разворотил часть стены. В образовавшийся пролом влетело громадное, пышущее жаром ядро и шлепнулось на пол в нескольких сантиметрах от их кровати. Под его тяжестью заскрипели и прогнулись старые половицы.

Первые признаки опасности заставили Эцио напрочь забыть о страсти. Он инстинктивно прижал к себе Катерину, заслоняя от беды. Любовники вновь стали соратниками – чтобы оставаться любовниками, вначале нужно уцелеть.

Выскочив с кровати, они принялись торопливо одеваться. Эцио с одобрением заметил, что Катерина принесла с собой не только благовонное масло. Под платьем у нее был спрятан острый кинжал.

– Что за черт?.. – крикнул Эцио.

– Нужно срочно разыскать Марио, – ответила Катерина, не потерявшая присутствия духа.

В пролом влетело второе ядро, задев потолочную балку и превратив кровать в груду обломков.

– Мои солдаты размещены в главном дворе, – сказала Катерина. – Побегу к ним. Пусть выберутся с задней стороны цитадели и разведают обстановку. Может, перевес на нашей стороне. Расскажешь об этом Марио.

– Спасибо. Ты только сама не лезь на парапет.

– Жаль, нет времени переодеться, – засмеялась она. – В следующий раз мы лучше уединимся с тобой в albergo[18].

– Давай сначала доживем до следующего раза, – тоже засмеялся Эцио, пристегивая меч, но в его смехе сквозила тревога.

– Ловлю тебя на слове! Arrivederci![19] – крикнула Катерина.

Она стремительно выбежала из комнаты, не забыв послать Эцио воздушный поцелуй.

Ассасин посмотрел на обломки кровати. Где-то под ними находился ящик с двумя скрытыми клинками и пистолетом. Один клинок имел удобное двойное лезвие, второй впрыскивал яд через крошечное отверстие в острие. Скорее всего, ядро уничтожило его потайной арсенал. Хорошо, что старый клинок при нем. Прощальный подарок его отца, казненного почти тридцать лет назад.

8

Эцио понятия не имел, который сейчас час, но опыт подсказывал ему: подобные атаки обычно происходят на рассвете, когда жертвы нападения еще спят. И потом, будучи разбуженными, не сразу понимают, что произошло. К счастью для Эцио, суровая жизнь приучила его мгновенно сообразовываться с обстановкой. Он и в свои сорок с лишним лет отличался быстротой и проворством дикой кошки.

Забравшись на парапет цитадели, ассасин внимательно осмотрел город. Во многих частях Монтериджони полыхали пожары. Горел дом портного. Над домом Анджелины тоже поднимались языки пламени. Не будет сегодня у бедняжки Клаудии веселого празднества по случаю дня ее рождения.

Свист ядра заставил его пригнуться. Ядро разнесло часть парапета. Черт их побери, из каких пушек они стреляют? И как ухитряются так быстро перезаряжать свои орудия? Но главным оставался вопрос: кто этим утром напал на Монтериджони?

Сквозь дым и облака пыли Эцио наконец заметил дядю. Тот бежал по двору, торопясь подняться на парапет. Эцио стремительно спрыгнул вниз, приземлившись у самых дядиных ног, и побежал рядом.

– Дядя! Che diavolo?[20]

Марио досадливо сплюнул:

– Они шли за нами по пятам. Это люди Борджиа!

– Fottere![21]

– Мы недооценили Чезаре. Должно быть, за ночь они стянули силы и ударили с востока.

– Что нам делать?

– Перво-наперво – увести из города всех жителей… Всех, кто остался в живых. Это развяжет нам руки. Если солдаты Борджиа вторгнутся в населенный город, они начнут убивать всех без разбору. Они считают, что любой обитатель Монтериджони – либо ассасин, либо пособник ассасинов.

– Я знаю безопасный выход, – сказал Эцио. – Предоставь это мне.

– Хорошо. А я соберу наших защитников. Будем сражаться всем, что у нас есть. – Марио остановился. – Постой. Давай-ка вначале дадим несколько залпов по этим мерзавцам. Поднимайся на парапет и командуй артиллеристами.

– А ты?

– Я поведу кондотьеров в лобовую атаку. Отобьем у Чезаре охоту соваться к нам.

– Катерина намеревалась со своими ударить с фланга.

– Умное решение. Это дает нам дополнительный шанс. Не будем терять время!

– Погоди, дядя!

– Что еще?

– Где Яблоко? – понизив голос, спросил Эцио.

Он не стал рассказывать дяде, что вражеское ядро уничтожило весь его арсенал скрытых клинков. Мысленно Эцио молился, чтобы судьба вновь свела его с Леонардо. Этот знаток наук и искусств наверняка сможет починить поврежденное оружие, а в случае необходимости – изготовить новое. Но пока что придется довольствоваться отцовским клинком и обычным оружием, которым Эцио тоже владел в совершенстве.

– Яблоко надежно спрятано, – заверил племянника Марио. – А теперь иди. Если заметишь, что у Борджиа есть хотя бы ничтожнейший шанс проникнуть за стены города, сразу бросай все и выводи жителей. Понял?

– Sì, zio mio[22].

Марио обнял племянника за плечи и посмотрел ему в глаза:

– Наша судьба лишь отчасти находится в наших руках. И управлять ею мы тоже можем лишь в какой-то степени. Но всегда помни – крепко помни, – что бы сегодня ни случилось с тобой или со мной, это не какая-то там роковая случайность. Ни один волосок с головы не падает, не будь на то Божьей воли.

– Понимаю, capitano[23].

Они помолчали.

– Insieme per la vittoria![24] – Марио протянул племяннику свою ладонь.

– Insieme, – ответил Эцио, крепко пожимая дядину руку.

Марио повернулся, готовый бежать к своим солдатам.

– Capitano, береги себя.

Старший Аудиторе хмуро кивнул:

– Постараюсь. А ты… бери мою лучшую лошадь и лети к внешним стенам.

Выхватив меч, Марио испустил громкий боевой клич, созывая своих солдат, и кинулся на врага.

Эцио проводил его взглядом и поспешил в конюшню. Там вчерашний конюх уже держал под уздцы оседланную лошадь. В крупной гнедой кобыле Эцио узнал вчерашнюю беглянку.

– Синьор Марио распорядился ее оседлать, – сказал старик. – Пусть я уже не гожусь для сражения, но никто меня не упрекнет в полной никчемности. Ma attenzione[25], это не лошадь, а настоящий огонь!

– Это я привел ее вчера обратно в стойло. Думаю, она меня еще не забыла.

– И то правда. Buona fortuna[26]. Мы все от тебя зависим.

Эцио ехал по городу, развороченному вражеской артиллерией. Возле полуобгоревшего дома портного валялся обезображенный труп хозяина. Кому и какой вред когда-либо причинил этот добродушный человек? Анджелина рыдала на пепелище своего дома. Кому и чем помешала она? Почему судьба ее не пощадила?

Война есть война. Жестокая и бессмысленная. Коварная и глупая. Эцио чувствовал, как в нем поднимается отвращение к тем, кто все это начал.

Свобода, милосердие и любовь. Единственные ценности, ради которых стоило сражаться и убивать. Основополагающие принципы Кредо Ассасина. Их братства.

Чем ближе к городским стенам, тем обширнее и ужаснее становились разрушения. Повсюду валялись мертвые тела. Живые не могли оправиться от потрясения. Вокруг догорали постройки, которые никто не думал тушить.

– Дети! Где мои дети? – вопрошала обезумевшая молодая женщина.

– Бери самое необходимое, и уносим отсюда ноги, – говорил жене какой-то мужчина.

– Нога! Мне пробило ногу! – вопил кто-то.

– Как нам выбраться отсюда? – спрашивали друг друга кучка испуганных горожан, бродящих среди развалин.

– Мамочка! Мамочка, ты где? – звенел тонкий детский голосок.

Эцио пришлось скрепить сердце. Он не мог спасать каждого по отдельности – для этого у него не было времени. Но если надлежащим образом организовать оборону, потерь станет меньше.

– Aiuto! Aiuto![27] – кричала какая-то девочка-подросток, которую волокли солдаты Борджиа.

Эцио ехал дальше. Он убьет их. Всех, если сможет. Кто же этот бессердечный Чезаре Борджиа? Неужели своей жестокостью он превосходит отца? До сих пор Аудиторе казалось, что нет опаснее и беспощаднее тамплиера, чем Родриго.

– Воды! Воды! Ради всего святого, дайте воды! – надсадно кричал какой-то раненый. – Внутри все горит!

– Где же ты? О боже, нет… Марчелло, где же ты? – всхлипывала еще одна женщина.

Эцио ехал дальше, а в ушах звенели нескончаемые крики о помощи вперемешку с вопросом: «Come usciamo di qui?»[28]

– Бежать! Бежать! – кричали десятки голосов, заглушая грохот вражеских пушек.

Эцио хотелось зажать уши. Крики, рыдания, отчаянные мольбы о помощи, бесполезные вопросы о том, как быть дальше. И все это – на фоне непрекращающихся залпов. Силы Борджиа рвались в город.

«Господи, сделай так, чтобы мы успели выстрелить из тяжелых орудий раньше, чем эта орда окажется здесь», – думал Эцио. Он слышал выстрелы кулеврин и фальконетов, но только новые пушки дяди Марио были способны разнести громоздкие осадные башни, которые солдаты Борджиа упрямо волокли к городским стенам.

Ассасин направил лошадь к насыпи и въехал на парапет. Там он спешился и побежал к новой пушке, из которой вчера стрелял по деревянным мишеням. Сегодня оружейник был трезв как стеклышко и командовал артиллеристами, указывая, как надо развернуть пушку, чтобы ударить по осадной башне. Ее верхушка была почти вровень с зубчаткой парапета.

– Мерзавцы, – пробормотал он.

Но кто мог предвидеть этот удар по Монтериджони? Макиавелли был прав: солдаты Чезаре Борджиа дело свое знали и атака была проведена по всем правилам военного искусства. Эцио нехотя признался себе в этом.

– Огонь! – скомандовал старший сержант.

Пушка выстрелила, однако ее мощное ядро пошло выше цели и лишь слегка задело уголок крыши осадной башни.

– Надо было целиться в осадные башни, идиоты! – заорал сержант.

– Господин сержант, нам не хватает пороха и ядер!

– Ах вот оно что! Ну так бегите в лавку да прикупите себе немного пороху! Глаза разуйте! Они уже штурмуют ворота!

В это время выстрелила другая пушка. Ядро попало в гущу вражеских солдат, оставив месиво из крови и костей. Зрелище было ужасающим, однако Эцио испытал несвойственное ему злорадство.

– Заряжай! – крикнул сержант. – Стрелять по моей команде.

– Не торопитесь, – возразил Эцио. – Пусть подкатят свою башню поближе. И целиться надо не в крышу, а в дно. Об уцелевших не волнуйтесь. Их добьют наши арбалетчики.

– Слушаюсь! – почти хором рявкнули артиллеристы.

– А ты быстро учишься тактике, – сказал оружейник, подойдя к Эцио.

– Чутье.

– Хорошее чутье стоит сотни дурней на поле сражения, – усмехнулся оружейник. – Но на утренние стрельбы ты не явился. Оправдания не принимаются.

– Можно подумать, что ты поутру стрелял, – парировал Эцио.

– Пошли, – примирительно сказал оружейник. – Нужно задействовать пушку, прикрывающую левый фланг. Там командира убило. Не повезло бедняге. Стрельнули в него из арбалета, и прямо в лоб. Помер раньше, чем до земли долетел. Покомандуй тамошними солдатами. Марио с меня шкуру спустит, если у новых пушек стволы перегреются или треснут.

– Хорошо.

– Только смотри внимательно, куда стреляешь. Там солдаты твоей подружки бьются с людьми Борджиа. Нельзя, чтобы кого-то из наших задело.

– Какой подружки?

– Не прикидывайся, Эцио, – подмигнул оружейник. – Здешний городок невелик.

Эцио направился ко второй пушке. Артиллерист водил по ней мокрой тряпкой, охлаждая ствол. Второй, засыпав туда порох, теперь заталкивал тяжелое ядро. Третий подготовил фитиль, запалив с двух концов на случай, если один вдруг погаснет.

– Отставить, – скомандовал ассасин, подойдя к ним.

– Есть отставить, – произнес оторопевший солдат с фитилем.

Эцио обвел глазами пространство за городской стеной. Зеленая трава была забрызгана кровью. Среди пшеничных колосьев лежали убитые. Желтые, черные и голубые мундиры солдат Катерины перемежались с темно-красными и желтыми мундирами Борджиа.

– Найдите самую маленькую пушку, – распорядился Эцио. – Стрелять по красным мундирам. Остальных не трогать, чтобы случайно не попасть по своим. А большую пушку развернуть и направить на осадную башню. Нам такое соседство с нашими стенами ни к чему.

Артиллеристы развернули пушку и опустили ствол, направив его к днищу башни. Расстояние между башней и стеной было не больше пятидесяти метров.

Пока Эцио командовал наведением большой пушки, вражеское ядро угодило в соседний фальконет. Раскаленные куски бронзы полетели во все стороны. Один из них задел солдата, находившегося почти рядом с Эцио, – шальной осколок срезал бедолаге голову и плечи. Отсеченные руки повалились на пол. Следом за ним рухнуло туловище, заливая кровью грубые камни парапета.

– Не робеть! – крикнул Эцио двум оставшимся солдатам, становясь на место убитого.

В воздухе удушливо пахло горелым человеческим мясом. Ассасин прильнул к прицелу пушки.

– Приготовиться… огонь!

Эцио отскочил в сторону одновременно с выстрелом. Ядро ударило в основание осадной башни. Но будет ли этого достаточно? Аудиторе даже показалось, что ядро не причинило ей особого вреда. Но вскоре башня медленно рухнула, сбросив тех, кто был наверху, и придавив тех, кто был рядом. Поднялся настоящий гвалт. Кричали раненые и умирающие. Досталось и мулам, тянувшим башню. Среди солдат Борджиа началась паника. На глазах у Эцио солдаты Катерины быстро и умело добивали раненых, а заодно косили и тех, которых оглушила упавшая башня. Герцогиня все время находилась в первых рядах. Серебряная кираса ее доспехов блестела на холодном солнце. Увидев вражеского офицера, Катерина ударила его мечом в правый глаз – лезвие прошло насквозь. Тело врага долго извивалось в предсмертных судорогах.

Но потеря башни не остановила наступление на Монтериджони. Солдаты Борджиа подтаскивали к городским воротам несколько тяжелых таранов. Снизу послышался боевой клич Катерины. «Мы пошлем к ней в Форли тысячу наших солдат и поможем разделаться с этим ублюдком Чезаре», – мысленно пообещал себе Эцио.

– Если они прорвутся в город, то всех нас поубивают, – послышалось у него за спиной.

Эцио обернулся. Старший сержант был без шлема. Из раны на голове сочилась кровь.

– Надо выводить жителей из города. Сейчас же.

– Часть горожан выбралась самостоятельно. А те, кто остался, обречены.

– Я с этим разберусь, – сказал Эцио, вспомнив наставление Марио. – Руджеро, дело дрянь. Смотри! Они подогнали осадную башню прямо к парапетам! Их солдаты штурмуют стену! Бери всех, кто у тебя остался, и преграждай им путь, иначе… сам понимаешь.

– Слушаюсь! – привычно ответил сержант и бросился выполнять приказ.

Вскоре его отряд вступил в рукопашную схватку с умелыми и жестокими наемниками Борджиа.

Первые вражеские солдаты уже бежали по парапету Меч Эцио преградил дорогу нескольким из них. Быстро спустившись вниз, ассасин велел остаткам солдат Катерины, вынужденным отступить в город, держать оборону вместе с силами Руджеро. Перевес снова был на стороне Борджиа. Собрав перепуганных горожан, Эцио погнал их, как стадо овец, под защиту стен цитадели. Там его нашла Катерина.

– Какие новости? – спросил Эцио.

– Прескверные. Солдаты Борджиа прорвались через главные ворота. Теперь расползаются по городу.

– Нельзя терять ни минуты. Пусть все отступают под стены цитадели.

– Я соберу остатки своих, – сказала Катерина.

– Только быстро. Марио видела?

– Сражается с внешней стороны.

– А остальные?

– Твои мать и сестра в цитадели. Готовятся переправлять горожан через подземный ход. Он ведет на север. Где кончается, не знаю. Но в тех местах куда спокойнее, чем здесь.

– Хорошо. Я должен добраться до них. Присоединяйся к нам как можно скорее. Придется отступать.

– Убейте их всех! – раздался из-за угла голос сержанта Борджиа, а вслед за ним появился небольшой вражеский отряд.

Все шли, держа в поднятых руках окровавленные мечи. Один размахивал пикой с насаженной женской головой. Эцио пригляделся, и у него немедленно пересохло в горле. Это была голова Анджелины. Взревев от ярости, Аудиторе бросился на солдат. То, что их было полдюжины, его ничуть не смущало. Его меч разил направо и налево. Через считаные секунды вокруг него лежали изуродованные тела убитых и умирающих.

Эцио отер с лица чужую кровь. Герцогиня исчезла. Он поспешил в цитадель, велев караульным открывать ворота только Марио и Катерине. Поднявшись на внутреннюю башню, он обвел взглядом горящий город.

Если не считать треска пламени и отдельных стонов раненых и умирающих, в Монтериджони было пугающе тихо.

9

Тишина эта, увы, оказалась недолгой. Пока Эцио проверял состояние пушек на парапетах цитадели, мощный взрыв распахнул тяжелые деревянные ворота. Взрывная волна отбросила защитников вглубь двора, убив многих из них, а остальных покалечив.

Когда дым и пыль рассеялись, ассасин увидел возле входа отряд во главе с Марио Аудиторе. Что-то было явно не так. Дядино лицо было непривычно бледным, с землистым оттенком. Выглядел он значительно старше своих шестидесяти девяти лет. Эцио встретился с ним глазами и передвинулся ближе, готовый противостоять новой угрозе. Марио пошатнулся, упал на колени, а затем рухнул ничком. Он силился подняться. Только сейчас Эцио заметил длинный тонкий меч, торчащий у дяди между лопатками. Молодой человек, стоявший позади, пнул Марио носком сапога, не давая подняться. У дяди изо рта потекла струйка крови.

Молодой человек был весь в черном, и полумаска того же цвета покрывала его порочное лицо. Гнойники на коже свидетельствовали о «новой болезни»[29]. Эцио внутренне содрогнулся, догадавшись, кто перед ним.

Рядом с человеком в полумаске стояли еще двое мужчин лет сорока, а также красивая светловолосая женщина с хищными губами. Еще один мужчина (тоже в черном) стоял поодаль. Его правая рука держала окровавленный кривой меч, а левая – цепь, которая тянулась к тяжелому ошейнику, защелкнутому на шее Катерины Сфорца. Руки герцогини были связаны, во рту торчал кляп. Но дух ее не был сломлен. Глаза сверкали неутолимой яростью. У Эцио перехватило сердце. Ему не верилось, что еще утром он держал Катерину в своих объятиях, а теперь… теперь она стояла, захваченная в плен злодеем Борджиа. Их глаза на мгновение встретились. Ассасин надеялся, что по его взгляду герцогиня поймет: ей недолго находиться в плену.

Времени на оценку обстановки и выбор стратегии у Эцио не было. Инстинкт воина взял верх. Нужно было действовать, или он все потеряет. Закрыв глаза, он прыгнул с парапета, как всегда ловко приземлившись на камни внутреннего двора, где замер, готовый к схватке с врагами. На его лице не было ничего, кроме холодной решимости.

Хромая на раненую ногу, к Эцио подошел оружейник.

– Кто это такие? – хмуро спросил он.

– Ах да, мы забыли представиться, – усмехнулся молодой человек в черном. – Очень невежливо с нашей стороны. Зато я ничуть не сомневаюсь, что передо мною – не кто иной, как Эцио Аудиторе. Наслышан. Наконец-то я выдерну у себя из спины самую большую колючку. Но вначале я, разумеется, покончу с твоим дядюшкой.

– Не смей его трогать, Чезаре!

Молодой человек приподнял бровь, сверкнув темными глазами. Даже обезображенное болезнью, его лицо сохраняло обаятельность.

– Ты правильно угадал, кто я. Польщен. А теперь позволь представить мою сестру Лукрецию.

Чезаре обнял ее совсем не так, как братья обнимают сестер. Лукреция стиснула его руку и почти приложилась губами к его губам.

– А это мои ближайшие соратники. Хуан Борджиа, мой двоюродный брат. Рядом – мой дорогой французский союзник, генерал Октавиан де Валуа. И наконец – что ничуть не умаляет его значимости для меня – представляю тебе Микелетто да Корелью, мою правую руку. Что бы я делал без своих друзей?

– И без отцовских денежек.

– Дурная шутка, друг мой.

Пока Чезаре говорил, его солдаты, словно призраки, наводнили цитадель. Эцио был бессилен их остановить, как и его люди, численностью уступавшие армии Борджиа. Солдаты Марио были быстро схвачены и разоружены противником.

– Но я хороший солдат и всегда стараюсь обеспечить себе надежную поддержку, – продолжал Чезаре. – Призна́юсь, никак не думал, что ты окажешься такой легкой добычей. Впрочем, годы берут свое, не так ли?

– Я убью тебя, – недрогнувшим голосом произнес Эцио. – Весь твой род я вырву с корнем, как поганый сорняк.

– Только не сегодня, – улыбнулся Чезаре. – Да, посмотри, какую чудесную штучку я заполучил благодаря твоему дядюшке.

Рука в черной перчатке скользнула в сумку, откуда – к ужасу Эцио – извлекла Яблоко!

– Полезная игрушка. – Чезаре снова улыбнулся, теперь уже одними губами. – Леонардо да Винчи – мой военный советник – говорил мне, что ему немало известно о свойствах этой вещицы. Надеюсь, он расширит мои знания. Я даже уверен в этом, поскольку он ценит свою голову и не захочет расставаться с нею. Ах эти художники! Грош им цена. Думаю, здесь ты тоже со мной согласишься.

Лукреция жестоко усмехнулась.

Только сейчас Эцио заметил в толпе соратников Борджиа знакомое лицо. Ему хотелось заглянуть своему давнему другу в глаза, однако да Винчи намеренно отвел взгляд. Марио застонал, снова попытавшись встать. Чезаре пнул его сапогом и достал пистолет. Оружие было совершенно новой конструкции – Эцио понял это сразу, как и то, что его пистолет был уничтожен несколько часов назад.

– Похоже, это не самопал, – произнес оружейник, засмотревшись на новое оружие.

– У него колесцовый замок, – сказал Чезаре. – А ты, смотрю, знаешь толк в оружии, – добавил он, обращаясь к оружейнику. – Новый пистолет куда удобнее и надежнее прежних. Леонардо изготовил его для меня. И перезаряжается быстро. Хочешь посмотреть, как он стреляет?

– Еще бы! – воскликнул оружейник, в котором профессиональное любопытство заглушило все прочие чувства.

– Изволь, – сказал Чезаре, выстрелив оружейнику прямо в голову. – Перезарядить!

Он протянул пистолет де Валуа, а из-за пояса вынул второй.

– Сегодня было пролито слишком много крови, – с деланой озабоченностью продолжал Чезаре. – Так не хочется снова убивать, но придется. Впрочем, не важно. Эцио, я хочу, чтобы ты постиг смысл данного действа: от моей семьи – твоей.

Чуть наклонившись, Чезаре уперся ногой в спину Марио и вытащил меч. Из раны хлынула кровь. Глаза Марио округлились от боли. Он силился доползти до племянника.

Чезаре сильнее подался вперед и выстрелил Марио в затылок, разнеся череп.

– Нет! – пронзительно закричал Эцио, сразу вспомнив казнь отца и братьев. – Нет!

Он кинулся на Чезаре. Боль потери туманила ему разум.

Генерал Октавиан перезарядил пистолет и, едва Эцио прыгнул на Чезаре, выстрелил. Аудиторе попятился назад, хватая воздух ртом, а затем провалился в темноту.

10

Очнувшись, Эцио узнал, что солдатам дяди Марио удалось выдавить людей Борджиа за пределы цитадели. Поврежденные ворота закрыли и забаррикадировали. Уцелевших жителей Монтериджони собрали внутри цитадели, чтобы затем вывести через подземный ход за пределы города. Однако было неизвестно, как долго защитникам крепости удастся сдерживать натиск сил Борджиа, казавшихся безграничными.

Все это Эцио сообщил старший сержант, когда ассасин окончательно пришел в себя.

– Лежите спокойно, синьор, – несколько раз повторил он.

– Где я?

– На носилках. Мы переносим вас в укрытие. В святилище. Туда не проникнет ни один враг.

– Опустите носилки. Я могу идти.

– Нам нужно перевязать рану.

Не обращая внимания на слова старшего сержанта, Эцио потребовал остановить носилки. Но когда ассасин встал, голова закружилась так, что он едва не упал.

– В таком состоянии я не могу сражаться.

– Боже, они снова напирают! – крикнул сержант, на время забыв про Эцио.

Осадная башня тяжело ударилась о стену цитадели, выплеснув на парапет новые отряды Борджиа.

Эцио повернулся в их сторону. Темный туман перед глазами расступался. В голове прояснялось. Привычное самообладание взяло верх над болью. Кондотьеры обступили его, отбиваясь от появившихся врагов. Путь к потайному укрытию удалось проделать почти без потерь, но когда подходили к замку, в дверях показалась Клаудия. Ей не терпелось узнать о состоянии брата. Это был опрометчивый шаг. Едва Клаудия вышла во двор, к ней устремился офицер Борджиа, размахивая окровавленным мечом. На мгновение Эцио потерял дар речи, но быстро подавил охвативший его ужас и крикнул своим людям. Двое ассасинов бросились к Клаудии, оттеснив ее от вражеского офицера. Искры летели от трех схлестнувшихся лезвий. Клаудия упала на землю, зайдясь в беззвучном крике. Самый сильный из ассасинов, старший сержант, принудил вражеского офицера повернуть меч вверх и не давал тому шевельнуться. Второй ассасин не раздумывая ударил врага мечом в живот. Клаудия сумела собраться и медленно поднялась на ноги. Оказавшись под защитой ассасинов, она тут же кинулась к брату, на ходу вырвав лоскут из подола платья и приложив к его плечу. Белая ткань мгновенно стала красной.

– Черт возьми! Нельзя было так рисковать! – отчитал ее Эцио и поблагодарил сержанта.

Тем временем защитникам цитадели удалось опрокинуть башню. Часть атакующих они сбросили прямо с парапета, остальные бежали.

– Мы должны как можно быстрее доставить тебя в убежище! – крикнула Клаудия. – Идем!

Эцио позволил вновь уложить себя на носилки – он потерял слишком много крови. А в это время вокруг их маленького отряда собрались все жители, которые не смогли вовремя покинуть город. Монтериджони целиком находился во власти сил Борджиа. В руках ассасинов оставалась только цитадель.

Наконец они достигли укрытия. Оно находилось под северной стеной замка и было похоже на пещеру Сюда вел тайный проход из библиотеки Марио. Успели вовремя. Кто-то уже собирался закрыть потайную дверь, ведущую на лестницу как, присмотревшись, Эцио узнал его: это был Паганино, венецианский вор, входивший в гильдию Антонио де Магианиса.

– Синьор Эцио! А мы думали, что тебя убили! – крикнул Паганино.

– Не успели, – мрачно ответил Эцио.

– Я не знаю, как быть дальше. Куда ведет этот проход?

– На север, за пределы города.

– Так, значит, это правда… А мы считали это просто легендой.

– Что ж, теперь ты знаешь, что не легенда.

Эцио вдруг спохватился: не сказал ли он лишнего человеку, которого плохо знал. Он приказал сержанту закрыть дверь, однако в последний момент Паганино прошмыгнул обратно, намереваясь вернуться в замок.

– Куда ты, парень?

– Надо помочь защитникам. Не волнуйтесь, я потом проведу их тем же путем.

– Не получится, – отрезал сержант. – Я закрою дверь на крепкий засов. Или ты идешь с нами, или пеняй на себя.

– Ничего, я не пропаду.

– Тогда ступай с Богом. Безопасность этих людей теперь на мне.

Эцио обвел глазами собравшихся в укрытии. В колеблющемся свете нескольких свечей он заметил Клаудию, потом мать и облегченно вздохнул.

– Надо торопиться. – С этими словами он задвинул внушительный железный засов.

11

Мать и сестра быстро промыли и перевязали рану Эцио, а затем поставили его на ноги. Аудиторе велел старшему сержанту повернуть рычаг в статуе Леониуса – выдающегося ассасина древности, – которая стояла возле северной стены, рядом с огромным очагом. За потайной дверью оказался туннель, через который люди смогли попасть в безопасное место примерно в километре от Монтериджони.

Клаудия и Мария стояли возле входа, следя, чтобы беженцы не создавали толчеи. Старший сержант ушел вперед с небольшим отрядом. Они несли факелы, чтобы беженцы не шли в кромешной тьме, и оберегали горожан от возможных неожиданностей.

– Быстрее! – подгонял беженцев Эцио. – Без паники. Идите быстро, но бежать не надо. Нам только давки еще не хватало.

– А что будет с нами? – спросила Мария. – И где Марио?

– Марио… Ох, как же больно это говорить… Дядю Марио убили, мама. Я бы хотел, чтобы вы с Клаудией вернулись домой, во Флоренцию.

– Марио мертв?! – воскликнула Мария.

– Что ждет нас во Флоренции? – спросила Клаудия.

– Наш дом. – Эцио развел руками. – Лоренцо Медичи и его сын были верны своему слову. Они оберегали наше флорентийское жилище. Сейчас город снова находится под властью синьории. Насколько я знаю, губернатор Содерини добросовестно следит за палаццо Аудиторе. Возвращайтесь. Анетта и Паола вам помогут. Я тоже вернусь, когда смогу.

– Ты уверен? – Клаудия недоверчиво посмотрела на брата. – Мы слышали совсем другое. Синьор Содерини опоздал и не смог уберечь наш дом. Как бы там ни было, мы хотим остаться с тобой. Хотим помочь.

Последние беженцы скрылись в туннеле, и почти сразу же дверь святилища начала содрогаться от ударов извне.

– Кто это? – испуганно спросила Мария.

– Солдаты Борджиа. Поторопитесь!

Вместе с несколькими ассасинами в арьергарде Эцио повел семью через туннель.

Идти было трудно. Где-то на середине пути Эцио услышал грохот и понял: люди Борджиа сломали засов и ворвались в святилище. Вскоре они будут здесь. Аудиторе старался подбодрить своих подопечных и прикрикивал на отстающих, чтобы те поторопились. А сзади уже слышался топот вражеских ног. Как только группа беженцев прошла мимо опускной решетки, отделяющей часть туннеля, Эцио схватился за выступающий рычаг в стене и, когда все беженцы скрылись в туннеле, надавил на него что было силы. Тяжелая решетка поползла вниз. Показались преследователи, и первого из них решетка пронзила своими зубцами, словно вилами. Туннель наполнился предсмертными криками. Но Эцио уже догонял остальных беженцев, радуясь, что смог выиграть для них немного драгоценного времени.

Через считаные минуты, казавшиеся часами, пол под ногами сначала выровнялся, а затем стал медленно подниматься. Воздух посвежел, что тоже говорило о скором выходе из туннеля. И как раз в этот момент они услышали гул пушечных выстрелов, – должно быть, люди Борджиа били по цитадели, намереваясь сровнять ее с землей. Туннель задрожал, с потолка посыпалась пыль. Затрещали камни; вначале тихо, потом все громче.

– Dio, ti prego, salvaci[30], – потолок сейчас обрушится! – запричитала какая-то женщина.

Беженцами мгновенно овладел страх быть погребенными заживо.

И вдруг потолок треснул, посыпались мелкие камни. Беженцы бросились вперед. Клаудия замешкалась, и ее тут же обволокло облаком пыли.

– Клаудия! – испуганно крикнул Эцио.

– Эцио! – отозвалась девушка, осторожно пробираясь через завал.

– Слава богу, ты в порядке. На тебя ничего не упало?

– Ничего, я в порядке. Как мама?

– Со мной тоже все хорошо, – отозвалась Мария.

Благодаря всех богов, позволивших им благополучно добраться до конца туннеля, все трое прошли последние метры. Никогда еще запах травы и даже земли не казался им таким сладким.

Выход из туннеля с пригородами Монтериджони соединяли несколько веревочных мостов, перекинутых через ущелья. Марио был опытным стратегом и постарался предусмотреть все. Эцио знал: город переживет набег армии Борджиа. Для Чезаре город не представлял никакого интереса: разрушив его до основания, отпрыск Родриго не задержится в здешних местах. А вот он, Эцио, обязательно сюда вернется и восстановит славный оплот ассасинов. В этом он был уверен. Больше того: он пообещал себе, что обязательно воздвигнет памятник своему благородному дяде, так безжалостно убитому сегодня.

Ассасин был сыт по горло бессмысленными страданиями, выпавшими на долю его семьи.

Первой его мыслью было перерезать веревки мостов, как только его подопечные ступят на твердую землю. Но беженцы, среди которых хватало раненых и престарелых, двигались медленнее, чем он рассчитывал. У многих подвесные мосты вызывали больше страха, чем туннель. Зато преследователи неумолимо приближались. Из туннеля уже слышались их крики. Эцио был не в том состоянии, чтобы нести кого-нибудь на спине. Но ему удалось посадить на здоровое плечо женщину, подвернувшую ногу. Вместе с ней он двинулся по первому веревочному мосту. Тот опасно прогибался под их весом.

– Давайте же! Живее! – крикнул он своему арьергарду, который уже сражался с вражескими солдатами.

Эцио подождал, пока последний из его людей не оказался в безопасности на твердой земле, но двое солдат Борджиа уже бежали ему навстречу по мосту. Эцио встал у них на пути. Взяв меч в здоровую руку, он вступил в поединок. Даже раненый, он превосходил противников. Его меч мгновенно отражал их удары. Чуть отступив, Эцио пригнулся. Меч противника рассек воздух, зато оружие ассасина перерезало солдату коленное сухожилие. Вопя от боли и держась за обездвиженную левую ногу, он полетел в ущелье. Второй солдат решил нанести удар снизу и сбить Эцио с ног. Аудиторе снова отскочил, и сильный удар пришелся по обломку скалы. Отдача была настолько сильной, что солдат поморщился и застонал, едва удерживая меч в онемевшей руке. Эцио нанес ему косой удар – и противник покатился вниз. Взмахнув мечом еще раз, ассасин перерубил толстые веревки, удерживавшие мост, – солдаты Борджиа, успевшие на него ступить, с воплями полетели в ущелье.

Оглянувшись назад, Эцио увидел Чезаре. Рядом с ним стояла Катерина, по-прежнему закованная в цепи, которые сжимала в руках Лукреция. Тут же были Хуан Борджиа, смертельно бледный Микелетто и мокрый от пота французский генерал Октавиан.

Чезаре держал в руках какой-то странный предмет и размахивал им во все стороны.

– Следующей будет твоя! – в ярости крикнул он.

Эцио узнал голову дяди Марио.

12

Для Эцио осталось только одно место, куда он мог теперь отправиться. Погони он не опасался: чтобы снова напасть на уцелевших ассасинов, солдатам Чезаре понадобилось бы не один день огибать ущелье. Беженцам ассасин советовал отправляться в города, пока еще неподвластные Борджиа: Сиену, Сан-Джиминьяно, Пизу, Лукку, Пистой и Флоренцию. Там у них есть шанс найти себе пристанище. Он продолжал уговаривать мать и сестру вернуться во Флоренцию, считая, что там сейчас для них безопаснее всего. Но женщинам не хотелось возвращаться туда, где поругано и разграблено их семейное гнездо и где их ждало слишком много тягостных воспоминаний. К тому же обеими владело неистовое желание отомстить за гибель Марио.

Сам Эцио намеревался ехать в Рим, где Чезаре наверняка займется перегруппировкой своих сил. Быть может, опьяненный победой, он решил, будто с Аудиторе покончено и докучливый ассасин, получив серьезное ранение, умер где-нибудь по дороге. Если так, Эцио это только на руку. Однако была еще одна мысль, не дававшая ему покоя. Гибель Марио лишила братство предводителя. Макиавелли пользовался большим влиянием, но их отношения с Эцио сейчас были отнюдь не дружескими. Нужно что-то решать, и как можно скорее.

Среди уцелевших при осаде Монтериджони были не только люди, но и скот, который беженцы захватили с собой. Уцелела и любимая лошадь Марио. Теперь на ней ехал Эцио. Гнедую вел под уздцы старый конюх, сетовавший, что врагам досталось столько прекрасных скакунов.

Держа дядину любимицу под уздцы, Эцио попрощался с сестрой и матерью.

– Неужели тебе так надо ехать в Рим? – спросила Мария.

– Мама, единственный способ победить в этой войне – привести ее к порогу врагов.

– Но как ты рассчитываешь одолеть силы Борджиа?

– Я у них не единственный враг. И потом, Макиавелли сейчас в Риме. Я должен с ним помириться, чтобы дальше мы могли работать сообща.

– Яблоко у Чезаре, – напомнила Клаудия.

– Нужно молиться, чтобы он не поставил мощь Яблока себе на службу, – ответил Эцио, хотя его одолевали сомнения.

Леонардо теперь у Чезаре на службе. С годами художник наверняка стал лишь умнее и искуснее. Если бывший друг расскажет новому хозяину о тайнах Яблока или, того хуже, если оно снова окажется в руках Родриго…

Эцио тряхнул головой, прогоняя тревожные мысли. Об опасностях, исходящих от Яблока, он будет думать, когда они возникнут.

– Тебе не стоит ехать верхом, – продолжала Клаудия. – До Рима очень далеко, а ты еще не окреп. Неужели нельзя повременить пару дней?

– Борджиа не знает отдыха, и злой дух тамплиеров – тоже, – сухо ответил сестре Эцио. – Никто из нас не будет спать спокойно, пока мы не сломим их власть.

– А если такое время никогда не наступит?

– Нам нельзя прекращать борьбу. Если мы опустим руки, поражение неминуемо.

– È vero[31]. – Клаудия опустила плечи, но сейчас же расправила их. – Нельзя прекращать борьбу – твердо проговорила она.

– До самой смерти, – сказал Эцио.

– До самой смерти, – повторила Клаудия.

– Берегите себя.

– Ты тоже.

Эцио наклонился, поцеловал мать и сестру, после чего вскочил на лошадь и отправился на юг. Удары копыт отдавались тупой болью в его голове. Раненое плечо тоже давало о себе знать. Ассасин чувствовал себя безмерно уставшим. К телесной боли примешивалась и душевная, вызванная гибелью Марио и пленением Катерины. Мысль о том, что она сейчас находится в когтях Борджиа, заставила его содрогнуться. Разумнее всего было бы объехать войско Бордижа, однако сердце подсказывало: Чезаре достиг главной цели и теперь он, естественно, отправится домой.

Самое главное сейчас – остановить заразу, распространяемую семейством Борджиа, пока она не охватила всю Италию. А такое вполне возможно.

Эцио пришпорил лошадь и поскакал галопом по пыльной дороге.

У него кружилась голова, перед глазами все плыло, но усилием воли ассасин заставлял себя ехать дальше. Он поклялся себе: не отдыхать, пока не доберется до разбитой столицы его обреченной страны. Вот тогда он и выспится, но никак не раньше.

13

Со стороны Эцио было крайне глупо ехать так далеко на юг в таком состоянии, делая привалы исключительно ради отдыха лошади. Проще было бы добираться на перекладных, меняя лошадей, но гнедая кобыла Аньелла была последней ниточкой, связывавшей его с Марио.

Куда он попал? Эцио помнил, как добрался до предместья, застроенного грязными, обветшалыми домишками, среди которых поднималась величественная арка из желтого камня. Это было все, что осталось от ворот и некогда крепкой и красивой городской стены.

Первой мыслью ассасина было поскорее встретиться с Макиавелли и исправить все ошибки, порожденные милосердием, которое он тогда проявил к Родриго Борджиа.

Но до чего же он устал!

Эцио вновь откинулся на солому, на которой очнулся. Вокруг пахло только ею и слегка – коровьим навозом.

И все-таки, где он?

Перед мысленным взором вдруг всплыло лицо Катерины. Он должен ее освободить. Они должны наконец быть вместе.

Но быть может, ему нужно самому освободиться от нее? Правда, сердце подсказывало, что это не то, чего ему по-настоящему хочется. Можно ли доверять Катерине? Может ли обычный мужчина понять изощренные лабиринты женского ума? Увы, с возрастом муки любви ничуть не ослабевают.

Может, Катерина просто использовала его?

В сердце Эцио был особый уголок – sanctum sanctorum[32], – который он не раскрывал даже перед самыми близкими друзьями, перед своей матерью – хотя та знала о его существовании и уважала личное пространство сына, – перед сестрой, покойными братьями и отцом.

Неужели Катерина сумела пробить туда брешь? Когда-то Эцио не сумел уберечь от казни отца и братьев. Но Христос на кресте ему свидетель – он сделал все для защиты матери и Клаудии.

Катерина способна за себя постоять. Она была плотно закрытой книгой. И все же, все же… Как же ему хотелось прочесть эту книгу!

«Я люблю тебя», – кричало Катерине его сердце, не слушая доводов разума. Пусть и с запозданием, но он встретил женщину своей мечты. Однако долг, повторил он самому себе, долг превыше всего. И потом, Катерина… Катерина по-настоящему никогда не раскрывала своих карт. Ее загадочные карие глаза, ее улыбка. Эцио неохотно признался себе, что она смогла вить из него веревки своими длинными, опытными пальцами… Их близость. Да, их близость. И страстное молчание ее волос, которые всегда пахли ванилью и розами…

Но можно ли ей доверять? Этот вопрос не исчезал. Он оставался открытым, даже когда голова Эцио покоилась на груди Катерины после жарких любовных игр. Он всего лишь хотел найти тихую гавань…

Нет! Братство, братство и еще раз братство! Его миссия и его судьба.

«Я мертв, – сказал себе Эцио. – Мертв внутри, но я завершу все, что мне надлежит сделать».

Сон как рукой сняло. Ассасин открыл глаза и увидел нависшую над ним пышную женскую грудь не первой молодости. Сорочка, в которой была женщина, расходилась в обе стороны, как волны Красного моря.

Эцио быстро сел. Его рана была надлежащим образом перевязана. Боль утихла и почти не ощущалась. Он находился в комнатке с грубо отесанными каменными стенами. На окнах висели цветастые занавески. В углу топилась железная печь; угли, видневшиеся через открытую дверцу, были почти единственным освещением каморки. Дверь в помещение была закрыта, но кто бы сейчас ни нависал над ним, именно он зажег огарок свечи.

Рядом с ним стояла на коленях женщина средних лет, внешне похожая на крестьянку. У нее было простое доброе лицо. Женщина возилась с его раной, меняя тряпку с мазью и повязку.

Когда ее пальцы коснулись раны, Эцио поморщился от боли.

– Calmatevi[33], – сказала женщина. – Боль скоро утихнет.

– Где моя лошадь? Где Аньелла?

– В целости и сохранности. Отдыхает. Ей-богу, лошадка это заслужила. У нее шла кровь изо рта. А лошадь прекрасная. Что ж это вы так нещадно ее гнали?

Женщина опустила на пол миску с водой и встала.

– Где я?

– В Риме, мой дорогой. Синьор Макиавелли нашел вас. Вы были в седле в полуобморочном состоянии, лошадь вся в пене, и он доставил вас обоих ко мне. Вы не волнуйтесь, синьор Макиавелли хорошо заплатил нам с мужем, чтобы мы вас выходили, и добавил пару монет за молчание. Но вы, поди, сами знаете синьора Макиавелли: перечить ему – только себе вредить. В любом случае нам не впервой заботиться о людях из вашей организации.

– Он оставил для меня какое-то послание?

– О да. Он сказал, чтобы вы, как окрепнете, встретились с ним в мавзолее Августа. Знаете, где это?

– Похоже, одна из древних развалин.

– Совершенно верно. Только и нынешний город мало чем отличается от развалин. Подумать только: а когда-то был центром мира! Зато сейчас меньше Флоренции. Вдвое меньше Венеции. Но и римлянам есть чем гордиться, – сказала она и хихикнула.

– Это чем же?

– В этом жалком городишке, который даже стыдно называть Римом, живет всего пятьдесят тысяч человек, и семь тысяч из них – проститутки. Вот такое у нас достижение. – Она снова хихикнула. – Неудивительно, что «новая болезнь» – сплошь и рядом. Не вздумайте спать ни с кем из этих девок, если не хотите, чтобы у вас потом струпья по лицу пошли. Представляете? Даже кардиналы болеют этой болезнью. А еще говорят, будто и сам папа ею заразился. И сынок его тоже.

Рим Эцио помнил как во сне. Жуткое место, чьи разваливающиеся стены некогда вмещали миллион жителей. Теперь большую часть прежних городских земель занимали крестьянские хозяйства.

Помнил он и развалины Римского форума, превратившиеся в пастбище для овец и коз. Народ растаскивал резные мраморные колонны и порфировые плиты, валявшиеся среди травы, и строил из них хлева для скота, а то и дробил на щебенку И среди грязных трущоб, среди кривых зловонных улочек возвышались величественные строения, возведенные по приказам пап Сикста IV и Александра VI. Их бесстыдство напоминало свадебные пироги на столе, где не было ничего, кроме заплесневелого хлеба.

Возвеличивание Церкви было закреплено законом. Авиньонское пленение пап закончилось, и глава Церкви вновь находился в Риме. Их влияние на политическую жизнь разных стран превосходило не только влияние королей. Они имели больше власти, чем сам Максимилиан – император Священной Римской империи.

Не папа ли Александр VI благословил в 1494 году Тордесильясский договор, разделявший южные земли недавно открытого Американского континента между Испанией и Португалией? В том же году появилась «новая болезнь», впервые заявившая о себе в Неаполе. Итальянцы поспешили дать ей звучное латинское название: morbus gallicus – «французская болезнь», хотя все знали, что родом она из Нового Света, а в Старый приплыла с генуэзскими матросами Колумба. Но как бы ни называлась эта хворь, последствия ее были ужасающими. Лица и тела больных покрывались струпьями и гнойниками. Болезнь разъедала кожу, и через несколько лет лицо заболевшего менялось до неузнаваемости.

Пропитание римских бедняков состояло из проса и копченого мяса (когда удавалось его раздобыть). Грязные улицы были рассадниками тифа, холеры и «черной смерти» – чумы. Горстка богачей жила в умопомрачительной роскоши, тогда как простой народ и видом, и образом жизни напоминал пастухов.

Еще одним средоточием роскоши и блеска был Ватикан. А некогда великий город Рим превратился в свалку истории. Улицы запустением своим напоминали трущобы, по которым даже днем бродили стаи одичавших собак и волков. Пустовали и разрушались церкви. Ветшали заброшенные и разграбленные дворцы. Это напомнило Эцио участь его семейного гнезда во Флоренции.

– Я должен встать и найти синьора Макиавелли, – упрямо произнес Эцио, прогоняя тягостные видения.

– Всему свое время, – ответила его сиделка. – Кстати, он оставил вам новую одежду. Наденете ее, когда будете готовы.

Эцио встал, и у него сразу же закружилась голова. Он сердито тряхнул ею, потом начал примерять одежду, оставленную Макиавелли. Одежда была новой, полотняной, с капюшоном из мягкой шерсти и маской, похожей на орлиный клюв. Макиавелли снабдил его мягкими, но прочными перчатками и сапогами из испанской кожи. Превозмогая боль, Эцио оделся, после чего женщина вывела его на балкон. Оказалось, что помещение, где он лежал, вовсе не было крестьянской лачугой, как ему показалось, но частью некогда великолепного дворца. Должно быть, балкон располагался на уровне piano nobile[34]. Затаив дыхание, ассасин смотрел на обломки великого Рима, раскинувшегося внизу. По ногам прошмыгнула нахальная крыса. Эцио пнул ее.

– M-да, Рим, – не скрывая иронии, произнес он.

– Вернее, то, что от него осталось, – ответила женщина и опять хихикнула.

– Спасибо вам, синьора. Кому я обязан…

– Я графиня Маргарита дельи Камин.

Теперь Эцио смог рассмотреть свою спасительницу и заметить следы былой красоты.

– Или то, что от нее осталось, – добавила женщина.

– Благодарю вас, графиня, – поклонился Эцио, стараясь убрать из голоса нотки грусти.

– Мавзолей находится вон там. – Улыбаясь, она махнула рукой в нужную сторону. – Там вы и встретитесь.

– Что-то я его не вижу.

– Я показала вам лишь направление. К сожалению, из окон моего палаццо его не увидеть.

Эцио сощурился, вглядываясь в сумрак:

– А с колокольни вон той церкви я его увижу?

– Вы о церкви Санто-Стефано? Да, вполне. Только она тоже превратилась в руины. Ступени обвалились.

Эцио мысленно собрался с духом. Ему требовалось как можно быстрее и безопаснее добраться до места встречи. Не хотелось отбиваться от попрошаек, шлюх и воришек, кишевших на римских улицах днем и ночью.

– Меня это не остановит, – сказал он графине. – Vi ringrazio di tutto quello che avete fatto per me, buona Contessa. Addio[35].

– Вы всегда более чем желанный гость здесь. – Женщина криво улыбнулась. – Но вы уверены, что достаточно окрепли? Вам бы стоило показаться врачу. С удовольствием порекомендовала бы кого-нибудь, но врачи мне нынче не по карману. Я как могла промыла и перевязала вам рану, только, увы, я все-таки не врач.

– Тамплиеры не ждут, и я не стану, – сказал Эцио. – Еще раз спасибо за все. До свидания.

– Ступайте с Богом.

Эцио спрыгнул с балкона и поморщился, ощутив боль в плече. Он быстро пересек площадь, вокруг которой темнели развалины дворца, и пошел в направлении колокольни. Дважды он терял ее из виду и был вынужден возвращаться назад. Трижды к нему приставали прокаженные нищие, а один раз он столкнулся с волком, в зубах у которого болтался мертвый ребенок. Наконец Эцио достиг площади перед церковью. Вход был заколочен. Фигуры святых, украшавшие портал, лишились носов и пальцев. Ассасин не знал, можно ли доверять ветхой кладке, но иного выхода не было: он должен вскарабкаться на стену.

Ему это все-таки удалось, хотя несколько раз его ноги теряли опору. В одном месте у него под ногами обрушилась амбразура окна, и он повис на кончиках пальцев. Несмотря на раны, Эцио оставался сильным мужчиной и сумел подтянуться и перебраться на безопасный участок. В конце концов он выбрался на верхушку башни, стоявшей на свинцовом основании. Тусклый лунный свет отражался в куполе мавзолея в нескольких кварталах от колокольни. Он доберется туда и будет ждать Макиавелли.

Аудиторе поправил скрытый клинок, проверил крепления меча и кинжала и приготовился совершить «прыжок веры» в сенную телегу, стоящую внизу, на площади. И вдруг рана заставила его согнуться чуть ли не пополам.

– Графиня была права. Она добросовестно обработала мою рану, но мне придется навестить врача, – сам себе сказал Эцио.

Морщась и кусая губы от боли, он спустился вниз. Он не представлял, где искать medico[36], поэтому завернул на ближайший постоялый двор. За пару дукатов ему подсказали направление и поднесли кружку мутноватого красного вина, которое отчасти уняло боль.

Когда Эцио разыскал жилище врача, было уже довольно поздно. Ему пришлось несколько раз громко постучать в дверь, прежде чем дверь приоткрылась и на пороге возник толстый бородатый человек лет шестидесяти в очках в толстой оправе. От него разило вином, а один глаз казался больше другого.

– Чего вам надо? – спросил толстяк.

– Вы dottore Антонио?

– Допустим.

– Мне нужна ваша помощь.

– Уже поздно, – сказал врач, но, когда увидел раненое плечо Эцио, его взгляд стал более дружелюбным. – Это будет стоить дороже обычного.

– Я не в том положении, чтобы торговаться.

– Отлично. Входите.

Врач снял цепочку и отошел, пропуская Эцио. Ассасин, пошатываясь, прошел в переднюю, где с потолочных балок свешивались медные сосуды, склянки, а еще – засушенные летучие мыши, ящерицы и змеи.

Врач провел Эцио в комнату, где стоял массивный письменный стол, заваленный бумагами. В углу притулилась узкая койка и шкаф с раскрытыми дверцами. Полки шкафа были уставлены склянками разных размеров. На одной из полок лежал кожаный футляр, обнажая жутковатую коллекцию скальпелей и миниатюрных пил.

Перехватив взгляд Эцио, врач коротко рассмеялся:

– Мы, врачи, – всего-навсего самоуверенные ремесленники. Ковыряемся в механике человека. Ложитесь на койку. Посмотрю вашу рану. Но вначале аванс – три дуката.

Эцио протянул ему деньги.

Врач разбинтовал рану после чего принялся ее мять и щипать. Аудиторе держался из последних сил, чтобы не потерять сознание.

– Терпите! – проворчал врач.

Он еще помял и потыкал пальцем в раненое плечо, затем достал склянку и плеснул из нее на рану какой-то обжигающей жидкостью, положил поверх тряпку и крепко забинтовал.

– Кое-кому в вашем возрасте и лекарство не помогло бы оправиться после такой раны. – Порывшись в шкафу, врач вынул пузырек с тягучей, похожей на патоку жидкостью. – Это притупит боль. Только не вздумайте сразу выпить все. За микстуру – еще три дуката. И не беспокойтесь: со временем у вас все пройдет.

– Grazie, dottore[37].

– Четверо из пяти врачей посоветовали бы вам пиявки, но при вашей ране пиявки едва ли будут полезны. Кстати, чем вас ранили? Если бы огнестрельное оружие не было редкостью, я бы сказал, что в вас стреляли из пистолета. В случае надобности приходите снова. Или могу порекомендовать несколько своих коллег. Весьма опытные врачи.

– Их услуги стоят столько же, сколько ваши?

– Любезный синьор, вы еще дешево отделались, – усмехнулся доктор Антонио.

Эцио торопливо вышел. Легкий дождь успел превратить улицы в грязь.

– «Кое-кому в вашем возрасте», – проворчал Эцио. – Che sobbalzo![38]

Он направился к уже знакомому постоялому двору, где имелись свободные комнаты. Аудиторе решил, что там он поужинает, переночует, а утром отправится к мавзолею. Останется лишь дождаться появления Макиавелли. Тот мог хотя бы назвать графине примерное время встречи. Но Эцио знал щепетильность Никколо в вопросах безопасности. Скорее всего, он будет появляться в мавзолее каждый день через равные промежутки времени. Долго ждать не придется.

Эцио двинулся по грязным улицам и переулкам, ныряя в тень всякий раз, когда впереди появлялись караульные Борджиа – легко узнаваемые по желто-красным мундирам.

Была уже полночь, когда он подошел к постоялому двору. Двери были заперты. Эцио отхлебнул из пузырька темной жидкости (которая оказалась приятной на вкус) и постучал в дверь эфесом меча.

14

Ассасин проснулся на рассвете и почти сразу же покинул постоялый двор. Раненое плечо одеревенело, но боль поутихла, и левая рука стала податливее. Прежде чем покинуть свое пристанище, он немного поупражнялся со скрытым клинком и убедился, что может наносить удары с прежней точностью. Эцио проверил, как обстоит дело с обычным оружием, и остался доволен. Хорошо, что его ранили в левое, а не в правое плечо.

Эцио пока не знал, числится ли он у своих врагов живым или погибшим при осаде Монтериджони, но в любом случае ему следовало проявлять осторожность. В том числе и из-за изрядного числа солдат Борджиа в темно-красных с желтым мундирах, вооруженных пистолетами. Поэтому к мавзолею Августа он пошел кружным путем и добрался туда, когда солнце уже стояло высоко.

Вокруг было не так много людей. Эцио внимательно огляделся по сторонам, но не увидел ни караульных, ни подозрительных личностей. Тогда он осторожно приблизился к зданию и проскользнул через полуразрушенные двери в сумрак мавзолея.

Когда глаза привыкли к темноте, Эцио заметил фигуру в черном, прислонившуюся к каменному выступу. Аудиторе поискал глазами, куда бы спрятаться в случае, если его заметят, однако, кроме кустиков травы и обломков камней, вокруг ничего не было. Тогда он быстро и бесшумно нырнул внутрь, где сумрак был еще гуще.

Но было слишком поздно. Кем бы ни был человек в черном, он заметил Эцио сразу же, как тот показался в проеме, освещенный полуденным солнцем. Незнакомец пошел ему навстречу, и Эцио облегченно вздохнул, узнав Никколо. Тот приложил палец к губам, затем кивком головы велел следовать за собой. Они прошли в самый темный угол усыпальницы древнеримского императора, возведенной почти полторы тысячи лет назад.

Наконец Макиавелли остановился и повернулся к Аудиторе:

– Тсс, – после чего замер, вслушиваясь в окружающую тишину.

– Что…

– Говори тише. Совсем-совсем тихо, – сказал Макиавелли, продолжая вслушиваться.

Наконец он облегченно вздохнул:

– Все чисто. Никого.

– Ты о чем? – не понял Эцио.

– У Чезаре Борджиа глаза повсюду, – пояснил Никколо, немного расслабляясь. – Рад тебя видеть здесь.

– Но одежду для меня ты оставил у графини…

– Ей было велено следить за твоим появлением в Риме. – Макиавелли улыбнулся. – Я знал, что ты сюда приедешь. Понятное дело, вначале ты позаботился о безопасности матери и сестры. Как-никак вы трое – это все, что теперь осталось от семейства Аудиторе.

– Мне не нравится твой тон, – сказал Эцио, ощущая легкое раздражение.

Макиавелли снова улыбнулся, но одними губами.

– Дорогой соратник, сейчас не время для учтивостей. Я знаю, ты считаешь себя виновным в гибели своей семьи, хотя ты совсем не виноват в этом великом предательстве. – Он помолчал. – По городу уже распространились новости об атаке на Монтериджони. Кое-кто из наших был уверен, что ты погиб. Но я все-таки оставил для тебя одежду у нашей проверенной союзницы. Я не сомневался, что ты уцелеешь, а потом обязательно приедешь в Рим, чего бы тебе это ни стоило.

– Значит, ты по-прежнему в меня веришь?

Макиавелли пожал плечами:

– Ты совершил серьезный промах. Всего один. Ты руководствовался своими инстинктами – проявлять милосердие и оказывать доверие. Это хорошие инстинкты. Однако теперь мы должны сражаться, проявляя беспощадность. Будем надеяться, что тамплиеры никогда не узнают о том, что ты жив.

– Но они наверняка уже знают об этом.

– Не обязательно. Мои шпионы доносят, что в Монтериджони хватало неразберихи.

Эцио задумался.

– Даже если сейчас враги и считают меня погибшим, очень скоро они убедятся, что я жив. И не просто жив. Скольких нам предстоит устранить?

– Нам, Эцио, удалось сузить поле сражения. Мы уже убрали немало тамплиеров по всей Италии и за ее пределами. Но есть и плохие новости. Сейчас тамплиеры и семейство Борджиа – это одно и то же. Они будут сражаться, как лев, загнанный в угол.

– Расскажи подробнее.

– Здесь мы слишком изолированы от остального мира. Нам нужно затеряться среди толпы в самом сердце города. Мы с тобой отправимся на бой быков.

– На бой быков? Зачем?

– Чезаре – превосходный тореадор. Ничего удивительного: он же испанец. По сути, даже не испанец, а каталонец, и это обстоятельство может сыграть нам на руку.

– Каким образом?

– Король и королева Испании желают объединить свою страну. Король – арагонец, королева родом из Кастилии. Каталонцы для них – настоящая головная боль, хотя в силе и смелости этому народу не откажешь. Пошли. И не теряй бдительности. Когда-то, еще во Флоренции, Паола учила тебя смешиваться с толпой. Надеюсь, ты не забыл ее уроки.

– Сам убедишься.

Они пошли по улицам полуразрушенного города с таким блистательным прошлым и таким убогим настоящим, стараясь по большей части держаться в тени. Они ныряли и выныривали из толпы с проворством рыб, прячущихся в водорослях. Придя туда, где устраивались бои быков, Аудиторе и Макиавелли заняли места на затененной стороне, вход на которую стоил дороже и где собралось больше зрителей. Целый час они наблюдали, как Чезаре со свитой помощников сражался с тремя грозного вида быками. Эцио внимательно следил за бойцовскими навыками Чезаре. Тот колол очередного быка бандерильями, затем выпускал пикадоров и наконец, вдоволь накрасовавшись, закалывал обреченное животное, даруя ему милосердную смерть. Ассасин отдавал должное мужеству и сноровке своего врага, которому, правда, помогали четверо молодых матадоров. Эцио оглянулся назад, в ложу presidente[39] корриды, и увидел жестокое, но вызывающе красивое лицо Лукреции Борджиа. Ему показалось или он действительно видел, что она до крови кусала губы?

Как бы то ни было, но Эцио увидел поведение Чезаре на поле боя и понял, как далеко его враг готов зайти в любой битве.

Люди Борджиа бдительно следили за поведением зрителей. Солдат хватало и на улицах, и у всех были новенькие, смертельно опасные пистолеты.

– Леонардо… – вырвалось у Эцио, невольно вспомнившего своего старого друга.

– Леонардо заставили работать на Чезаре, угрожая, в случае отказа, смертью. Причем самой мучительной смертью из всех возможных. Ужасная, но все же существенная деталь. Главное, Леонардо вовсе не горит желанием работать на нового хозяина. У Чезаре не хватит ни ума, ни способностей, чтобы полностью управлять Яблоком. Во всяком случае, я на это надеюсь. Нам следует проявить терпение. Мы получим его обратно, а вместе с Яблоком к нам вернется и Леонардо.

– Мне бы твою уверенность.

– Возможно, ты поступаешь мудро, сомневаясь в моих словах, – вздохнул Никколо.

– Испания получила власть над Италией.

– Правильнее сказать, Валенсия получила власть над Ватиканом, – отозвался Макиавелли, – но мы можем это изменить. У нас есть союзники в Коллегии кардиналов, и среди них – весьма могущественные ее члены. Далеко не все готовы быть комнатными собачками. А Чезаре, как бы он ни бахвалился, зависит от денег своего отца Родриго. – Никколо пристально поглядел на Эцио. – Потому ты и должен был оборвать жизнь этого зловредного папы.

– Я не знал.

– Я и с себя вины не снимаю, – сказал Макиавелли. – Нужно было просветить тебя на этот счет. Но, как ты сам говорил, надо не оглядываться на прошлое, а действовать в настоящем.

– И да будет так.

– Аминь.

– Но как мы все это устроим? – спросил Эцио, глядя на последнего быка, принявшего смерть от меча Чезаре.

– Папа Александр – человек весьма странный и противоречивый. Он превосходный управляющий и этим принес Церкви некоторую пользу Однако злая сторона его натуры всегда перевешивает все добрые дела. Он долгие годы был казначеем Ватикана и нашел способы умножить богатство Церкви – согласись, весьма ценный опыт. Александр продавал кардинальские должности, тем самым создавая десятки послушных ему кардиналов. Он даже прощал убийц при условии, что у них хватало денег откупиться от виселицы.

– И как он оправдывал свои поступки?

– Очень просто. Он проповедовал, что грешнику лучше жить и каяться, спасая душу, чем умереть и отправиться в ад.

Эцио не удержался от смеха, хотя смех его был невеселым. Мысли возвращались к недавним празднованиям 1500 года и наступления второй половины тысячелетия. По стране бродили флагелланты, неистово хлеставшие себя плетьми и ожидавшие Страшного суда. Вспомнился и безумный монах Савонарола, одержимый той же мыслью. Наверное, не завладей этот безумец Яблоком (к счастью, ненадолго), Флоренция не познала бы черные дни его правления. Но с Савонаролой Эцио удалось справиться достаточно легко.

А 1500 год праздновали с большим размахом. Эцио помнил тысячи паломников со всех концов света, отправлявшихся к святейшему престолу полными надежд. Праздновали тот год и в немногочисленных поселениях на новом континенте, открытом Колумбом. Через несколько лет Америго Веспуччи подтвердил существование новых земель по другую сторону океана. В Рим обильно потекли деньги. Верующие дружно покупали индульгенции, дабы успеть искупить грехи. Очень многие ждали, что вот-вот Христос вновь явится на землю судить живых и воскрешать мертвых. В это же время Чезаре начал подчинять себе города-государства Романьи, а французский король захватил Милан, оправдываясь притязаниями на законную власть. Ведь он как-никак правнук Джана Галеаццо Висконти.

Родриго сделал Чезаре главнокомандующим армией Папской области и gonfaloniere[40] Святой католической церкви. В четвертое воскресенье Великого поста, утром, состоялась величественная церемония. Чезаре приветствовали мальчики в шелковых хитонах и четыре тысячи солдат, одетых в мундиры цветов его семьи. Победа была полной. Не говоря уже о том, что год назад, в мае, он женился на Шарлотте д’Альбре – сестре наваррского короля Жана (Хуана). А французский король Людовик, с которым Борджиа находились в союзнических отношениях, сделал Чезаре герцогом Валенсии. Поскольку прежде он уже был кардиналом Валенсии, неудивительно, что в народе ему дали прозвище Валентино.

И теперь этот ползучий гад находился на вершине власти.

Как его сбросить оттуда?

Своими мыслями Аудиторе поделился с Макиавелли.

– Мы сыграем на их непомерном тщеславии, – сказал Никколо. – У них есть ахиллесова пята. Она есть у каждого человека. Твоя мне тоже известна.

– И что же это за пята? – недовольно спросил Эцио.

– Мне незачем называть ее имя. Берегись ее, – ответил Макиавелли и тут же вернулся к прежней теме: – Помнишь оргии у Борджиа?

– Они продолжаются?

– Представь себе. Родриго – я больше не могу называть его папой – их обожает. Это в его-то семьдесят с лишним! Надо отдать ему должное! – иронично рассмеялся Макиавелли, затем резко оборвал смех. – Семейство Борджиа потонет под тяжестью собственных пороков.

Эцио хорошо помнил эти оргии. Одну он видел собственными глазами. Родриго устроил пиршество в своем роскошном жилище, которое могло бы соперничать с дворцом Нерона. Туда собрали полсотни лучших городских шлюх. Конечно, они предпочитали называть себя куртизанками, но от этого не переставали быть шлюхами. Когда угощение (точнее, безудержное обжорство) закончилось, девицы стали танцевать со слугами. Поначалу одетые, они вскоре сбросили с себя всю одежду. Через какое-то время канделябры, освещавшие столы, переставили на мраморный пол. По нему знатные гости разбросали жареные каштаны. Шлюхам велели ползать на четвереньках, выставив зады, и собирать каштаны. Вскоре к ним присоединились почти все гости. Эцио с отвращением вспоминал, как Родриго вместе с Чезаре и Лукрецией наблюдали за этим скотством. Под конец начали раздавать призы: шелковые накидки, сапоги из тонкой кожи (явно испанские), красно-желтые шапочки, усыпанные бриллиантами, кольца, браслеты, парчовые мешочки, в каждом из которых лежало по сотне дукатов, кинжалы, серебряные фаллосы и много чего еще, причем награждались мужчины, занимавшиеся сексом с ползающими по полу проститутками больше всех. А семейство Борджиа, награждая друг друга интимными ласками, выступало главными судьями.

Ассасины покинули корриду и растворились в толпе, ранним вечером заполнившей улицы.

– За мной, – резко потребовал Макиавелли. – Ты видел своего главного противника за работой. Теперь тебе нужно докупить недостающее снаряжение. И постарайся не привлекать к себе лишнего внимания.

– А я что, когда-нибудь бываю так беспечен? – Аудиторе вдруг понял, что его вновь задели слова соратника.

Никколо не являлся главой своего ордена – после гибели Марио братство осталось без предводителя, – и этот период безвластия следовало закончить как можно скорее.

– Не забывай, что у меня есть мой скрытый клинок, – угрюмо добавил Эцио.

– А у солдат Борджиа – пистолеты. Новое оружие, которое придумал им Леонардо. Сам знаешь, его гений неподвластен даже самому художнику. Эти пистолеты быстро перезаряжаются, что ты видел собственными глазами. Более того, заряд вталкивается в дуло не снаружи, а изнутри. Выстрел получается точнее.

– Я разыщу Леонардо и поговорю с ним.

– Возможно, тебе придется его убить.

– Живой он нам более полезен, чем мертвый. Ты же сам говорил, что он не горит желанием работать на нового хозяина.

– Я говорил, что надеюсь на это. – Макиавелли остановился. – Вот, возьми деньги.

– Grazie, – сказал Эцио, принимая кошелек.

– Поскольку ты у меня в долгу, слушайся голоса разума.

– Если твои слова покажутся мне более разумными, я непременно к ним прислушаюсь.

Эцио оставил своего друга и направился в квартал оружейников, где купил себе новый нагрудник, стальные манжеты, а также меч и кинжал, качеством и удобством превосходящие те, что у него были. Больше всего Эцио горевал об утрате наруча, сделанного из неведомого старинного металла, который не раз спасал его от смертельных ударов. Но утраченного не вернешь. Нужно рассчитывать на собственный ум и полученные навыки. Их у него никто не отнимет.

Завершив покупки, Эцио отправился в таверну которую ему назвал Макиавелли. Никколо он застал в раздраженном состоянии.

– Bene[41], – сказал Макиавелли, едва взглянув на обновки. – Теперь ты сможешь живым добраться до Firenze[42].

– Возможно. Но я не собираюсь возвращаться во Флоренцию.

– Не собираешься?

– Наверное, это тебе стоило бы туда отправиться. Там у тебя дом. А у меня там дома нет.

– Ты прав, – развел руками Макиавелли, – твой прежний дом разрушен. Я не хотел тебе об этом говорить. Но твои мать и сестра там в безопасности. Флоренция свободна от власти Борджиа. Мой господин, Пьеро Содерини, хорошо охраняет город.

Эцио вздрогнул. Его худшие опасения подтвердились. Но он быстро совладал с собой:

– Не ты ли говорил, что покоя нам не будет до тех пор, пока мы не расправимся с семьей Борджиа и тамплиерами, которые им служат?

– Смелые речи! Особенно после Монтериджони.

– Это низко, Никколо. Откуда мне было знать, что они так скоро меня найдут? Или что они убьют Марио?

Макиавелли перегнулся через столик, взял Аудиторе за плечи и заговорил уже гораздо мягче:

– Эцио, мы должны быть тщательно подготовлены к любому варианту развития событий. И головы наши должны оставаться холодными. Мы сражаемся co scorpioni[43]. Нет, даже хуже – со змеями! Они способны мгновенно обвиться вокруг твоей шеи или откусить тебе яйца. Они не задумываются над тем, что правильно или неправильно. Они думают лишь о своей цели. Родриго окружил себя змеями и убийцами. Он даже свою дочь Лукрецию превратил в опасное оружие – она знает все об искусстве отравления… Но и она бледнеет в сравнении с Чезаре.

– Снова он!

– Он честолюбив, беспощаден и жесток настолько, что у тебя, слава богу, не хватит воображения. Человеческие законы для него ничего не значат. Чтобы обрести абсолютную власть, он убил своего брата, герцога Гандийского. Чезаре не остановится ни перед чем.

– Я сброшу его с этой вершины.

– Только если не будешь спешить. Не забывай, он владеет Яблоком. Если он познает его истинную мощь, его никто и ничто не остановит.

Эцио тут же вспомнил о Леонардо. Художник был слишком хорошо осведомлен о могуществе Яблока…

– Чезаре неутомим и беспощаден, – продолжал Никколо. – Те, кто не погибает от его меча, соперничают за право пополнить ряды его солдат. Уж на что могущественными были семейства Орсини и Колонна – Чезаре сокрушил их и поставил на колени. На его стороне – французский король Людовик Двенадцатый. – Макиавелли задумался. – Но он останется союзником Борджиа, пока сможет извлекать из этих отношений хоть какую-то выгоду…

– По-моему, ты его переоцениваешь, – сказал Эцио.

Никколо не отвечал, погруженный в раздумья.

– Что он собирается делать со всей этой властью и деньгами? Что движет Чезаре? Я никак не могу понять… Учти, Эцио. – Взгляд Макиавелли остановился на друге. – Чезаре не удовольствуется одним только Римом. Он зарится на всю Италию. И такими темпами он вполне может ее заполучить.

Эцио не верил своим ушам.

– Что я слышу! Ты… восхищаешься им?!

На лице Никколо не дрогнул ни один мускул.

– Чезаре умеет упражнять волю. Качество, редко встречающееся в наши дни. И потом, он – человек, который способен заставить весь мир подчиниться этой воле.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только одно: людям нужен кто-то, на кого они могли бы взирать снизу вверх. Обожать. Поклоняться. Это может быть Бог, Христос, а еще лучше тот, кого ты видишь собственными глазами, а не на картинке. Родриго, Чезаре, да собственно, любой актер или певец, если только он умеет себя хорошо подать и верит в свои силы. Остальное приложится. – Макиавелли отпил немного вина из бокала. – Это часть человеческой природы. Нас с тобой или того же Леонардо не прельщает такая власть. Но есть люди, которые жаждут, чтобы за ними шли, и это опасные люди. – Никколо допил вино. – К счастью, есть такие, как я, которые способны помыкать этими кумирами толп.

– И такие, как я, которые убивают этих кумиров.

Друзья надолго умолкли. Первым нарушил молчание Аудиторе:

– Кто теперь, после смерти Марио, возглавит ассасинов?

– Серьезный вопрос! Особенно при нынешнем состоянии братства. На примете есть несколько кандидатур. Важно не затягивать с выбором. А сейчас вставай и пошли. Нас ждут дела.

– Может, возьмем лошадей? – предложил Эцио. – Рим хоть и утратил былое величие, но он все-таки остается большим городом.

– Это легче сказать, чем сделать. Победы Чезаре в Романье множатся. Власть Борджиа возрастает. Естественно, что и в Риме он чувствует себя хозяином. Лучшие части города принадлежат этому семейству. Мы как раз находимся в одном из его rione[44]. И лошадей из здешних конюшен мы не получим.

– Стало быть, воля Борджиа является здесь единственным законом?

– Эцио, на что ты намекаешь? Хочешь сказать, что я одобряю такой порядок вещей?

– Не разыгрывай передо мной дурачка, Никколо!

– Я ни перед кем не разыгрываю дурачка. У тебя есть план?

– Будем импровизировать.

Они направились к конюшням, где можно было нанять лошадей. По дороге Эцио заметил множество неработающих лавок с закрытыми ставнями. Что бы это значило? Чем ближе к конюшням, тем угрюмее становились солдаты с красно-желтых мундирах. Макиавелли, всегда такой хладнокровный, сейчас выглядел встревоженным.

Через несколько минут дорогу им преградил рослый сержант. За его спиной стояла дюжина солдат, больше похожих на головорезов в мундирах.

– Эй, приятель, что привело тебя к нам? – хмуро спросил сержант у Аудиторе.

– Ну же, импровизируй, сейчас самое время, – шепнул Макиавелли.

– Да вот, хотели нанять лошадей, – спокойно ответил сержанту Эцио.

Здоровяк залился смехом, больше похожим на лай.

– Хотеть будешь в другом месте. Так что топай, откуда пришел.

– А что, это запрещено?

– Ага.

– И почему?

Сержант вытащил меч. Солдаты сделали то же самое. Поднеся меч к шее Эцио, сержант слегка надавил острием на кожу. Показалась кровь.

– Помнишь, что случилось с любопытной кошкой? Вали отсюда!

Эцио едва шевельнул рукой. Выскользнувшее лезвие скрытого клинка полоснуло по сухожилиям руки сержанта. Пальцы его разжались. Меч с грохотом упал на землю. Взревев, сержант попятился, зажимая рану. Макиавелли бросился на троих ближайших солдат, широко размахивая мечом. Солдаты отступили, остолбенев от такой дерзости двух незнакомцев.

Эцио быстро убрал скрытый клинок и тоже схватился за меч и кинжал. Он сделал это как нельзя вовремя: двое солдат, отогнанных Макиавелли, вернулись, готовые отомстить за сержанта. Но никто из людей Борджиа не владел навыками сражения, доступными ассасинам. Чувствовалось, эти ребята больше привыкли полагаться на свой устрашающий вид и численное преимущество.

Застигнутая врасплох, вся дюжина, включая и сержанта, вскоре превратилась в груду мертвых тел. Но на шум и крики откуда-то появились другие солдаты. Их было около тридцати, и они тоже больше размахивали мечами, не видя, куда бьют. Аудиторе и Макиавелли берегли силы и были скупы в своих движениях. Три секунды – и очередной солдат Борджиа валился на землю. Каждый удар ассасинов достигал цели. Эцио и Никколо стояли спина к спине. На лицах не было ничего, кроме мрачной решимости. Кому-то из нападавших удалось сбежать. Остальные были мертвы или серьезно ранены.

– Надо спешить. – Макиавелли тяжело дышал. – Если несколько десятков головорезов Борджиа отправились на встречу со своим Создателем, это еще не значит, что мы попадем в конюшню. Простой народ по-прежнему запуган. Многие боятся даже лавки свои открывать.

– Ты прав, – согласился Аудиторе. – Нужно подать им знак. Подожди, я сейчас.

Поблизости весьма кстати оказалась жаровня. Эцио достал оттуда головню и забрался по стене на крышу конюшни, где развевался флаг Борджиа с красным быком на желтом фоне. Ассасин поджег флаг, и, как только пламя охватило всю ткань, осторожно приоткрылись двери одной-двух лавок, а за ними – ворота конюшни.

– Вот так-то лучше! – крикнул Аудиторе, обращаясь к кучке горожан. Те с сомнением и опаской глядели на него. – Не бойтесь Борджиа. Не становитесь их пленниками. Их дни сочтены. Близится время, когда им придется платить за содеянное.

Подходили новые слушатели, выкрикивая возгласы одобрения.

– Они вернутся, – напомнил Макиавелли.

– Конечно вернутся. Но мы показали этим людям, что Борджиа – не всесильные тираны, какими они себя выставляют.

Эцио спрыгнул во двор конюшни. Никколо был уже там. Они быстро выбрали крепких, выносливых лошадей и оседлали их.

– Мы вернемся, – пообещал старшему конюху Аудиторе. – Вам тут не мешает… немного прибраться. – Он кивнул в сторону улицы, усеянной трупами солдат. – Это ведь ваше место, и вы тут полновластные хозяева.

– Мы приберемся, добрый господин, – ответил конюх, однако вид у него по-прежнему был испуганный.

– Не бойтесь. Борджиа вас не тронут. Вы видели, что и с ними можно справиться.

– Откуда вы знаете, добрый господин, что они нас не тронут?

– Они в вас нуждаются. Им без вас не обойтись. Покажите им, что вы не безгласные скоты, которыми можно помыкать как угодно, и тогда Борджиа придется уговаривать вас помочь им.

– Ах, добрый господин. Они перевешают нас, а то и чего похуже придумают.

– Неужто вы хотите всю жизнь проходить под их ярмом? Проявите стойкость. Борджиа будут вынуждены прислушаться к разумным требованиям. Тираны сильны, пока толпа безропотно им повинуется. Не станет повинующихся, и они потеряют всю силу.

Макиавелли, успевший сесть на лошадь, вынул небольшую записную книжку в черном переплете и что-то туда записал, рассеянно улыбаясь. Аудиторе тоже вскочил в седло.

– Кажется, кто-то меня поторапливал, – сказал он.

– Да, нам пора. Просто я решил записать твои слова.

– Я должен быть польщен такой честью?

– О да! А теперь едем.

Они тронулись со двора.

– Ты здорово умеешь наносить раны, – продолжал Никколо. – Но способен ли ты врачевать их?

– Я намерен излечить болезнь, коренящуюся в сердце нашего общества. Я не собираюсь лишь наблюдать ее симптомы.

– Смелые слова. Но тебе незачем со мною спорить. Не забывай: мы на одной стороне. Просто я высказываю иную точку зрения.

– Это что, проверка? – недоверчиво спросил Эцио. – Если да, давай поговорим напрямую. Я уверен, что смерть Родриго Борджиа не решила бы наших проблем.

– Уверен?

– Да. Оглянись вокруг. Рим – центр власти Борджиа и правления тамплиеров. Людям, что слушали меня возле конюшни, я сказал чистую правду. Убийство Родриго не изменило бы общего положения вещей. Когда имеешь дело с одним человеком, ему достаточно отсечь голову – и он мертв. Но мы имеем дело с гидрой.

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Геркулесу пришлось сражаться с семиглавым чудовищем. Отрубленные головы вырастали заново, пока он не нашел способа это прекратить.

– Вот именно.

– То есть ты предлагаешь… обратиться к народу?

– Ну да. А как еще?

– Прости меня, Эцио, но люди ненадежны. Уповать на них – все равно что строить замок на песке.

– Здесь, Никколо, я с тобой не согласен. В основе Кредо ассасина лежит наша вера в человечество.

– И ты хочешь испытать эту веру?

Аудиторе не успел ответить. Мимо них, размахивая ножом, пробежал молодой воришка. В одно мгновение парень срезал кожаные ремешки кошелька, привязанного к поясу Эцио.

– Что за… – растерянно крикнул он.

– Должно быть, он из твоего внутреннего круга, – засмеялся Никколо. – Гляди, как удирает! Такое чувство, словно прошел выучку у тебя. Догони его и заставь вернуть кошелек. Эти деньги для нас не лишние. Встретимся на Капитолийском холме, у Кампидольо.

Эцио быстро развернул лошадь и помчался вдогонку за вором. Парень нарочно выбирал совсем узкие проулки, где проехать верхом было невозможно. Аудиторе пустился в объезд. Бежать за воришкой на собственных ногах он не решался, зная, что тот моложе, а значит, наверняка бегает быстрее. Казалось, парень и впрямь успел поучиться у ассасинов. Только как такое могло быть?

Наконец Эцио все-таки загнал вора в тупик и прижал к стене.

– Отдавай кошелек, – ровным голосом приказал ассасин, обнажая меч.

Воришка и сейчас еще надеялся улизнуть, однако, убедившись в безнадежности своего положения, понурил плечи и молча поднял руку с зажатым кошельком. Эцио схватил кошелек и надежно спрятал внутри камзола. Пока он это делал, лошадь чуть сдвинулась – воришка молниеносно вскарабкался по стене и исчез по другую сторону.

– Эй! Вернись! Я еще не закончил с тобой! – крикнул Аудиторе ему вдогонку.

Ответом ему был лишь быстро стихший топот ног. Вокруг успела собраться небольшая толпа зевак. Не обращая на них внимания, Эцио развернул свою лошадь и отправился к Капитолийскому холму.

Когда он приехал в назначенное место, уже смеркалось.

– Ну как, отобрал денежки у нашего приятеля? – спросил Макиавелли.

– Отобрал.

– Маленькая, но победа.

– Победы имеют свойство накапливаться, – сказал Аудиторе. – Со временем и при надлежащих усилиях их станет больше.

– Будем надеяться, что мы умножим наши победы раньше, чем взор Чезаре падет на нас и мы опять будем разбиты. В Монтериджони ему это почти удалось. А теперь продолжим с того места, где мы остановились. – Никколо пришпорил своего коня.

– Куда мы едем?

– В Колизей. Там у меня назначена встреча со связным. Его зовут Виницио.

– И?

– Я жду, что у него есть для меня новости. Поехали.

Пока они ехали к Колизею, Макиавелли обращал внимание своего друга на новые здания, построенные Александром VI за годы своего папства. Говорил он сухо, не скрывая пренебрежения.

– Взгляни на эти фасады! Их замаскировали так, чтобы они имели вид правительственных строений. Родриго хорошо умел пустить пыль в глаза. Это делалось в расчете на то, чтобы одурачить твоих друзей, то есть «народ».

– Когда ты успел стать таким циничным?

– Я совсем не циничен, – с улыбкой возразил Никколо. – Я просто показываю тебе нынешнее состояние Рима. Но ты прав, Эцио. Иногда в моих словах слишком много горечи. Кто-то подумает, что я умею лишь замечать недостатки. Возможно, не все потеряно. Хорошо уже одно то, что в Риме у нас есть союзники. Ты с ними встретишься. И коллегия кардиналов, как я уже говорил, тоже не целиком под пятой Родриго, как бы ему этого ни хотелось. Правда, положение очень серьезное и неопределенное…

– Серьезное и неопределенное для чего?

– Для нашего окончательного успеха.

– Нам остается лишь делать все новые и новые попытки. Если отступимся, обязательно проиграем.

– Кто вообще говорит об отступлении?

Дальше они ехали молча. Впереди появилась угрюмая громада развалин Колизея. Эцио с ужасом думал о боях гладиаторов, происходивших здесь тысячу лет назад. Ему показалось, дух тех древних зверств никуда не исчез и продолжает витать над развалинами. Но в следующее мгновение ему стало не до мыслей о прошлом. Возле Колизея он увидел в свете факелов, как небольшой отряд солдат Борджиа окружил человека в мундире папского курьера. Солдаты стояли, обнажив мечи.

– Merda![45] – прошептал Макиавелли. – Это Виницио. Они добрались до него первыми.

Ассасины пустили лошадей шагом, стараясь незаметно подобраться к солдатам. Вскоре до их ушей стали долетать обрывки разговора.

– Что это у тебя здесь? – допытывался один из караульных.

– Ничего.

– Попытка украсть официальную переписку Ватикана – это, по-твоему, «ничего»?

– Perdomatemi, signore[46]. Должно быть, вы ошиблись.

– Нет, не ошиблись, гнусный воришка, – сказал другой караульный, тыча в Виницио алебардой.

– На кого работаешь, ladro?[47]

– Ни на кого.

– Тем лучше. Тогда тебя никто не хватится.

– Довольно, – шепотом произнес Макиавелли. – Надо спасти его и письмо, которое он несет с собой.

– Письмо?

– Быстрее.

Никколо пришпорил лошадь. От неожиданности та рванулась вперед. Макиавелли туго натянул поводья. Лошадь взвилась на дыбы. Ее копыта ударили ближайшего солдата в висок, вдавив шлем ему в череп. Солдат упал как подкошенный. Никколо свесился вправо и со всей силой ударил в плечо другого солдата, который только что угрожал Виницио, – тот выронил алебарду и рухнул вниз, корчась от обжигающей боли в плече. Эцио, пустив свою лошадь вперед, расправился еще с двумя. Одного он насмерть ударил эфесом меча по голове, второму воткнул лезвие между глаз. Оставался пятый – последний солдат. Застигнутый врасплох, он растерялся и не заметил, как Виницио, схватившись за древко алебарды, потянул его к себе и пронзил горло небольшим кинжалом. Караульный упал. Было слышно, как в легких у него булькает кровь. И снова внезапность нападения принесла ассасинам успех. Судя по всему, в пределах Рима солдаты Борджиа никогда не получали серьезного отпора и привыкли, что одно их появление вызывает страх.

Виницио что-то закричал, указывая в сторону улицы, ведущей к центральной площади. Еще можно было рассмотреть лошадь, уносящуюся в сторону от площади. Курьер стоял в стременах, погоняя свою лошадь и торопясь поскорее убраться как можно дальше от места стычки.

– Давай письмо, и живее! – потребовал Макиавелли.

– У меня его нет! – крикнул Виницио, снова указывая на удалявшегося курьера. – Они забрали его.

– Эцио, догони его! – резко бросил Никколо. – Любой ценой забери у него письмо. К полуночи привезешь его мне в Terme di Diocleziano[48]. Я буду ждать.

Эцио бросился в погоню.

Догнать курьера было проще, чем дневного воришку Лошадь ассасина оказалась быстроходнее, а курьер, за которым он гнался, почти не умел сражаться. Эцио легко выбил его из седла. Он не хотел убивать несчастного паренька, но иначе тот бы обязательно поднял тревогу.

– Requiescat in расе, – по обыкновению, произнес Эцио, перерезав курьеру горло.

Письмо он убрал к себе в сумку, даже не посмотрев на конверт. Поводья курьерской лошади Эцио привязал к своему седлу, чтобы забрать ее с собой. Затем он вскочил на свою лошадь и поскакал к развалинам терм Диоклетиана.

Стояла почти непроглядная тьма. Лишь кое-где на стенах горели факелы. Чтобы добраться до места встречи, Эцио требовалось проехать довольно приличное расстояние по местам, где давно никто не жил. Где-то на середине пути его кобыла вдруг заржала от страха и встала на дыбы. Лошадь курьера последовала ее примеру. Эцио едва удалось успокоить обоих животных. Потом до его ушей донесся звук, от которого кровь застывала в жилах. Больше всего звук напоминал волчий вой. А может быть, это было нечто более страшное, чем волки. Скорее подражающие человеческие голоса. Ассасин развернул свою лошадь, и поводья, державшие курьерскую, развязались. Почувствовав свободу, та умчалась в темноту. Оставалось надеяться, что она доберется до своей конюшни в целости и сохранности.

Аудиторе быстро добрался до развалин древних бань. Макиавелли пока не было – без сомнения, его наверняка держало в городе какое-то срочное загадочное дело, – и тут…

Из-за холмиков и зарослей травы, покрывавшей развалины, появилось несколько странных фигур. Они быстро окружили Эцио. Жуткие люди, в облике которых не было ничего человеческого. Они стояли прямо, не на четвереньках, но у них были длинные уши, когти и хвосты, а лица больше напоминали звериные морды. Тела покрывала жесткая серая шерсть. Их глаза светились красным. У ассасина перехватило дыхание: что за дьявольские отродья? Оглянувшись, он насчитал не менее дюжины людей-волков. Эцио снова выхватил меч. Ну и денек сегодня выдался!

С волчьим рычанием и воем эти существа устремились к нему. Как только они приблизились, Эцио разглядел в них таких же людей, как и он сам, только находившихся в каком-то странном трансе. На руках у них были надеты плотные перчатки с крепко вшитыми туда стальными когтями. Этим единственным оружием они попытались полоснуть по ногам ассасина и его лошади, чтобы опрокинуть обоих.

Обнаженный меч охладил их пыл – под волчьими шкурами не было кольчуг. Одному человеку-волку Эцио отсек руку по локоть, и тот с воем скрылся в темноте. Злобность этих безумцев не могла соперничать с выучкой ассасина, а перчатки с когтями значительно уступали его мечу. Одному Эцио рассек череп, другому пронзил левый глаз. Оба рухнули на землю и вскоре замерли навсегда. У оставшихся пропало желание продолжать атаку. Они растаяли в темноте или попрятались в пещерах, образованных развалинами и окружающими кустами. Из двоих, не успевших скрыться, один получил от Эцио рану в бедро. Второй упал под копыта лошади и, судя по хрусту костей, сломал себе позвоночник. Потом из темноты вылез еще один. Он стал шестым, познавшим силу меча ассасина, – Эцио вспорол ему живот, выпустив кишки, на которых человек-волк поскользнулся и упал замертво.

Стало тихо.

Аудиторе успокоил лошадь и привстал в стременах, напрягая зрение и слух. Ему показалось, что он слышит чье-то натужное дыхание неподалеку Эцио пустил лошадь шагом и поехал на звук.

Звук исходил как будто бы из недр пещеры. Когда-то давно здесь был арочный проход, который теперь лежал на боку, густо обвитый ползучими растениями и кустами. Эцио спешился, крепко привязал лошадь к пню, замазал лезвие меча землей, чтобы не блестело, и осторожно двинулся вперед. Вскоре ему почудилось, что в глубине пещеры мелькнул огонек.

Пока он крался, у него над головой вспархивали и уносились в темноту летучие мыши. Вокруг ощутимо воняло их пометом. Какие-то насекомые и существа покрупнее (скорее всего, крысы) торопились убраться из-под его ног. Эцио мысленно проклинал их за поднятый шум. Пещера вполне могла оказаться ловушкой, однако он шел все дальше, не встречая препятствий.

Потом вдалеке снова мелькнул огонек и раздался звук, напоминающий тихое поскуливание. Пещера оказалась не такой протяженной и не такой прямой. Она сузилась, образовав коридорчик с изгибом. Пройдя изгиб, Эцио попал во вторую половину пещеры. Там горел небольшой очаг, перед которым, сгорбившись, сидел какой-то человек.

Здесь дышалось полегче. В крыше явно была дыра. Ее не могло не быть, иначе огонь не смог бы гореть. Эцио обвел взглядом эту половину пещеры.

Взвизгивая и скуля, человек протянул костлявую левую руку, давно не знавшую воды и мыла. Он взялся за железный прут, лежавший в очаге. Другой конец раскалился докрасна. Дрожа всем телом, человек вытащил прут и, стиснув зубы, приложил раскаленный конец к культе правой руки. Он пытался прижечь рану и кусал губы, чтобы не закричать.

Это была одна из жертв неудачной атаки на Эцио.

Решив, что калеке сейчас не до него, ассасин прыгнул вперед. Однако человек-волк едва не ускользнул от него. Эцио лишь в последний момент успел схватить раненого за здоровую руку. Это оказалось непросто: та была намазана каким-то отвратительным жиром, а запах, который усилился от движения странного существа, просто сбивал с ног. Но пальцы ассасина держали крепко. Эцио задержал дыхание и ногой отпихнул прут.

– Кто ты такой? – спросил он.

– Уррр, – послышалось в ответ.

Эцио ударил свободным кулаком человека-волка по голове. Кольчужная перчатка сделала свое дело. Из разбитого лба, рядом с левым глазом, хлынула кровь. Человек-волк застонал уже громче.

– Кто ты? Отвечай!

– Эррр.

В разинутой пасти серели кривые редкие зубы. Воняло оттуда так, что темнело в глазах.

– Говори! – Эцио вонзил острие меча в культю и качнул вверх-вниз. У него не было времени миндальничать с этим подобием человека. Больше всего ассасин опасался, что тот нападет на его лошадь.

– Аррр!

Раздалось еще несколько нечленораздельных звуков. И вдруг калека заговорил на вполне понятном итальянском языке:

– Я принадлежу к Secta Luporum.

– «Секта волков»? Это еще что за чертовщина?

– Скоро узнаешь. За то, что ты сделал…

– Заткнись!

Сжав запястье человека-волка еще сильнее, Эцио разворошил огонь и огляделся. Эта часть пещеры имела достаточно высокий куполообразный потолок, скорее всего, не природного происхождения. Чуть поодаль Аудиторе увидел пару стульев и грубо сколоченный стол, на котором лежали какие-то бумаги, придавленные камнем.

– Скоро мои братья вернутся, и тогда…

Эцио взял его за шиворот и поволок к столу:

– Это что? – Он ткнул острием меча в бумаги.

Человек-волк плюнул ему под ноги. Тогда Эцио снова поднес меч к окровавленной культе.

– Нет! – взвыл калека. – Только не руку!

– Тогда говори!

Эцио еще раз взглянул на бумаги. Чтобы их забрать, ему придется на мгновение отложить меч. Иначе никак. Часть записей была на итальянском, другая часть – на латыни. Попадались листы, испещренные непонятными символами. Скорее всего, тайнопись, которую с ходу не расшифруешь.

Послышался шорох со стороны входа в пещеру. Глаза калеки вспыхнули.

– Это наши тайны, – сказал он.

Появилось двое людей-волков. Рыча, они царапали воздух искусственными когтями. Пленник вырвался из рук ассасина и бросился было к ним, но Эцио успел отсечь ему голову, которая покатилась под ноги незваным гостям. Потом он торопливо схватил со стола бумаги, запихнул себе под камзол и бросился в сторону, опрокинув стол на людей-волков.

Огонь потух. Времени поворошить угли или бросить в очаг что-то горючее у Эцио не было. Он напрягал глаза, высматривая своих противников. Вскоре он заметил две серые тени. Эцио отступил на несколько шагов и стал ждать.

Возможно, люди-волки обладали существенной телесной силой (такое часто бывает присуще безумцам), но их навыки не распространялись дальше умения до смерти напугать какого-нибудь простолюдина. Неподвижно замирать и неслышно двигаться они не умели. Используя не столько глаза, сколько уши, Эцио сумел обойти и оказаться у них за спиной.

Дорога была каждая минута. Ассасин убрал меч в ножны и выдвинул лезвие скрытого клинка. Подобравшись к одному из противников, он неслышно, как настоящий волк, схватил того за шею и полоснул по горлу. Человек-волк умер мгновенно, не издав ни звука. Эцио осторожно опустил тело на пол. Он подумывал, не захватить ли второго в плен, но потом решил этого не делать. На расспросы времени не было. Возможно, людей-волков больше, чем ему казалось, а его силы были на исходе. Эцио чувствовал, что второй его противник поддался панике. Забыв про волчье рычание, тот тревожно позвал:

– Сандро?

Ассасин легко определил его местоположение и уже собирался перерезать горло и ему, когда тот вдруг резко повернулся, намереваясь полоснуть Эцио своими когтями. Убрав скрытый клинок, взялся за кинжал, имевший зазубренное лезвие, и вспорол противнику грудь – странное создание упало лицом в огонь. Запахло паленой шерстью и горелым мясом. Боясь задохнуться, Эцио выскочил наружу, торопливо глотая прохладный ночной воздух.

К счастью, люди-волки не тронули его лошадь, и все же она была сильно напугана и дрожала. Эцио не стал мучить настрадавшееся животное и просто повел ее к термам Диоклетиана. Макиавелли лучше ждать в условленном месте, вооруженным до зубов. Эх, если бы у него сейчас был маленький пистолет, сделанный по старинным чертежам… А еще лучше – один из тех, которые Леонардо изготовил для своего нового хозяина. Оставалось утешаться тем, что он по-прежнему способен побеждать за счет своих навыков и мозгов. Эти сокровища никому у него не отнять до тех пор, пока они не поймают его и не замучают до смерти.

Путь до условленного места был совсем коротким, однако Эцио не терял бдительности. Несколько раз он останавливался и вглядывался в тени. Раньше с ним такого не было. Даже придя на место, Эцио не испытал облегчения. Вдруг его там ждет новая засада? Что, если люди-волки застигли Макиавелли врасплох? Известно ли Никколо о Secta Luporum?

Кому на самом деле служит Макиавелли?

Эцио брел через развалины былого величия, когда Италия правила миром, наслаждаясь безопасностью. Ничто не указывало на присутствие Никколо, однако еще через мгновение тот вышел из-за оливкового дерева и сдержанно приветствовал своего друга.

– Ты почему опоздал? – спросил Макиавелли.

– Я приехал сюда раньше тебя. Но потом меня… отвлекли.

– Что ты хочешь сказать?

– Какие-то шутники в диковинных костюмах… Может, слышал о таких?

Взгляд Макиавелли посуровел.

– В костюмах… волков?

– Значит, ты о них слышал.

– Да.

– Тогда почему назначил встречу в таком месте?

– Ты намекаешь на то, что я…

– А что еще мне остается думать?

– Дорогой Эцио. – Макиавелли шагнул к нему. – Заверяю тебя святостью нашего Кредо: я и понятия не имел, что они будут здесь… Но ты прав. Я выбрал это место по причине его безлюдности. Однако по тем же причинам оно могло привлечь сюда и людей-волков.

Конец ознакомительного фрагмента.