Alpzee – альпийское озеро (сборник). История Арабской ночи (Е. И. Федорова, 2008)

История Арабской ночи

В комнате темно и тихо. В проеме окна виден тонкий, тончайший серебряный месяц, а над ним мерцает звездочка. Она крупная, хотя и расположена чуть выше, а значит дальше. Она не должна быть больше месяца, потому что она всего лишь звездочка – светящееся небесное тело, бывшее когда-то земным существом. Земным…

Как это было давно. Хрупкий осколок месяца ослепляет ее, хотя он не может ослеплять, не должен никого ослеплять. Он всего лишь – осколок луны.

– Хочешь, я расскажу тебе удивительную историю, сказочную историю арабской ночи? – спросила девушка, стоящая у окна.

– Расскажи. Я люблю сказки, – долетел из темноты комнаты к ней в проем окна сонно-ленивый голос юноши.

– Слушай… – проговорила она и, обхватив плечи руками, начала рассказывать свою сказку.

Ее голос дробился на множество звуков, сплетающихся в замысловатый узор. В полумраке комнаты двигались тени, добавляя в повествование таинственности…

Когда родилась Суламита, никто не предполагал, какая судьба ей уготована. Никто. Малышку воспитывали также, как остальных. Бабушка научила Суламиту зарабатывать деньги. Ей нужно было стоять на высоком холме, с поднятой вверх ладошкой, на которой лежала золотая монета, и просить у рогатого месяца несметных богатств. Суламита выполняла наказ бабушки с особым рвением. Пока однажды не повстречала седовласого старца с длинной белой бородой, мудрыми глазами и добродушной улыбкой.

– Что это ты делаешь? – поинтересовался он.

– Прошу у месяца несметных богатств, – призналась Суламита.

– Кто научил тебя такому таинству? – спросил старец, проведя рукой по бороде вверх-вниз.

– Бабушка, – ответила Суламита и пересказала старцу все-все, чему ее научили.

Он внимательно выслушал ее. Покачал головой, погладил бороду и проговорил:

– Не стоит больше затруднять месяц своими просьбами. Вашему семейству богатства хватит на много-много лет вперед. Тебе, Суламита, пора подумать о другом.

– О чем? – спросила она, совершенно не удивившись тому, что старец назвал ее по имени. Ей хотелось поскорее узнать, чем другим ей следует теперь заняться. Она не могла сидеть без дела. Она с удовольствием узнавала все новое, познавала мир. Суламита было смышленой не по годам.

– Ты слишком много знаешь, – упрекали ее старшие сестры. – Не лезь туда, куда тебя не просят. Придет время, и ты узнаешь…

А ей хотелось узнать это уже сейчас, не дожидаясь прихода Времени, которое мнилось ей седовласым старцем. Поэтому, когда старец заговорил с ней, Суламита решила, что Время пришло.

– Ты должна подумать о своем предназначении, Суламита, – проговорил старец, поглаживая бороду вверх-вниз. – Подумать о том месте, какое ты занимаешь в мире. Для этого тебе придется многое узнать, многое понять, многому научиться. Оставшись здесь с кочевниками, ты не сможешь выполнить возложенную на тебя миссию. Поэтому…

Старец нагнулся и зашептал ей на ухо какие-то непонятные слова. Суламита рассмеялась. Старец выпрямился, погладил бороду и проговорил:

– Когда-нибудь все будет так, как я предсказал. Обязательно будет…

– Так вы – звездочет! – обрадовалась Суламита. – Тогда скажите, что означают во-о-н те звезды, похожие на большущий ковш?

– Из этого ковша мы все можем пить чистую воду Истины, – ответил старец, задумчиво глядя вдаль.

– Как же мы можем пить Истину из этого ковша, если мы не можем даже дотянуться до него? – нахмурилась Суламита. Она стояла напротив старца, руки в боки, строгий взгляд, губы поджаты. Старец провел рукой по ее смоляным волосам и улыбнулся:

– Созвездие Большой Медведицы высоко, очень высоко, Суламита. Но выше него – Господь, сотворивший весь этот мир. Тот, кто желает познать Истину, должен стремиться вверх. Постарайся дотянуться до небес, чтобы испить чистую воду Божьей Любви.

Голос старца заворожил Суламиту. Никто не говорил с ней так, как он. Никто не рассказывал ей ничего подобного.

– Дотянуться до небес, чтобы… – прошептала она, встав на цыпочки. Старец рассмеялся, опустил поднятые вверх ладошки Суламиты, и пояснил:

– Никто еще не смог дотянуться до небес. Никто. Я открою тебе один секрет, Суламита. Дотянуться до небес – значит стать мудрым человеком. Запомни: «Страх Господен научает мудрости, и славе предшествует смирение»[4].

– Славе предшествует смирение, – повторила Суламита. Эти слова она запомнила на всю жизнь.

Она перестала просить денег у месяца. Теперь она просила мудрости у Господа, стоя под огромным ковшом Большой Медведицы. Старец исчез. Суламита больше не встречала его. Зато однажды она встретила странного мальчика, не похожего на остальных мальчишек их кочевого племени.

Мальчик сидел на большом камне, на самом краю высокой горы, и, не мигая, смотрел вдаль. Суламита стояла внизу и долго-долго смотрела на мальчика. Решив, что он совершает какое-то таинство, она не стала ему мешать, не стала окликать его. Она пошла к вершине по едва заметной тропе. Было страшно. Тропа вилась по самому краю горы, словно балансировала между твердостью, решительностью и нерешительностью, лишенной основания, когда лишь миг решает: «быть или не быть», устоять или рухнуть в бездну. Суламита могла сделать шаг в сторону, проторить свою тропинку, но ей, почему-то, хотелось пройти по следам, оставленным мальчиком. Ей хотелось понять его. Зачем? Чтобы убедиться в его непохожести на всех остальных.

Когда Суламита поднялась на вершину, мальчик сидел в той же позе. Руки скрещены на груди. Взгляд задумчивый. Смотрит вдаль, в бесконечность небесного простора.

– Что ты там видишь? – негромко спросила Суламита.

– Вечность, – прошептал он.

– Это должно быть ужасно интересно, раз ты так долго ее разглядываешь, – проговорила Суламита, рассматривая наряд мальчика. Пурпурная рубаха, расшитая золотой нитью, облегает худощавую фигуру. Шелковые брюки в тон. Ботинки со вздернутыми вверх носами, на кончиках которых закреплены бубенчики. Темные волосы спрятаны под плоскую шапочку, украшенную зеркальными капельками, в которых отражается небо. Все странно в этом незнакомом мальчике: и его бледное, белоснежное лицо, и узкая лента губ, и очень прямой нос, и миндалевидные глаза в бархате ресниц. Мальчик поворачивает голову и пристально смотрит на Суламиту. Глаза у него удивительного цвета – бирюзового. Суламита никогда не видела таких глаз. Она сразу все понимает: этот мальчик – волшебник! Она усаживается на траву, обхватывает колени руками и, немигая, смотрит на маленького волшебника. Восторгается.

– Откуда ты взялся в наших краях? – шепчет она.

– А ты? – шепотом спрашивает он, не мигая глядя в ее темные глаза.

Жесткие смоляные волосы Суламиты треплет ветер. Они разлетаются в разные стороны, ударяют ее по смуглому лицу, пытаясь спрятать от пытливого взгляда мальчика. Суламита не убирает их. Ей весело. Ей нравится эта игра в прятки. Хотя она никуда не прячется, она сидит на одном месте, напротив мальчика-волшебника.

– Как тебя зовут? – спрашивает мальчик.

– Су-ла-ми-та, – она произносит свое имя по слогам и смеется. – Су-ла-ми-та!

Он запрокидывает голову, закрывает глаза и улыбается.

– Удивительно. Удивительно. У-ди-ви-тель-но!

– Девочку будут звать Суламита, – сказал Самсону седовласый старец, поглаживая бороду вверх-вниз. – Ты найдешь ее среди кочевников. Нет, не ты ее найдешь, она отыщет тебя на вершине горы. Она усядется перед тобой на траву, обхватит колени руками, и восторженно-удивленным взглядом будет смотреть на тебя. Она примет тебя за волшебника. Она будет уверена в том, что ты – настоящий волшебник. Пусть… Не спеши открывать ей свою тайну. Не называй ей свое имя в вашу первую встречу.

– Как тебя зовут? – врывается в воспоминания Самсона голос Суламиты.

Ветер, смеется он. Ве-е-те-р.

Он приказывает девочке закрыть глаза и досчитать до двадцати. Она послушно закрывает глаза и начинает считать. Пока она считает, мальчик исчезает.

– Двадцать, – выкрикивает Суламита и убирает от лица руки. Мальчика нигде нет. Она огорчена его исчезновением. Поднимается с камня, оглядывается и стремглав бежит вниз с горы. Откуда-то издали доносится позвякивание и голос:

– Мы скоро увидимся, Су-ла-ми-та.

Она останавливается, завязывает волосы серой лентой и уже не бежит, идет медленно вниз по совершенно другой тропинке. Она не желает больше ничего слышать про мальчика-волшебника. Она злиться на него, на себя, на ветер, вновь растрепавший ее волосы.

– Почему тебя так долго не было, Самсон? Ты забыл, кто ты? – взгляд главного визиря строг и пронзителен. Он пытается заглянуть мальчику в самое сердце, проникнуть в его мысли.

– Я ничего не забыл, Аман, – спокойно отвечает Самсон. Он научился прятать свои мысли в потайной чуланчик, когда рядом с ним главный визирь Аман.

– Я помню о том, что я – правитель могущественной страны, которой, фактически, правишь ты, Аман, – голова Самсона горделиво поднята, слова звучат ровно, без вызова, без нажима.

Главный визирь прищуривается, скрещивает на груди руки и внимательно смотрит в глаза Самсона, в удивительные бирюзовые глаза.

– Мальчишка вырос, – думает главный визирь. – Подавлять его волю становиться все трудней. В его глазах сияет своеволие. Свободомыслие читается на его челе. Пришла пора решительных мер. Но я не стану торопиться, чтобы Самсон ничего не заподозрил. Строжайшая предосторожность должна направлять меня.

Лицо Амана озаряет улыбка примирения.

– Ты прав, Самсон, я управляю страной, – голос Амана сладкий, как патока. – Но ты прекрасно знаешь, что у нас не было иного выхода. Ты был слишком мал, когда умерли твои родители. Но теперь… – Аман приложил руку к груди и склонил голову. – Теперь вы – правитель. Завтра вам исполняется шестнадцать. Завтра вы будете повелевать и подписывать указы. Вы и только вы, Ваша Светлость. Надеюсь, вы не забудете верного визиря, заменившего вам родителей, воспитывавшего вас, как родного сына.

– Не забуду, – проговорил Самсон и удалился.

Только в прохладной тени своей комнаты он мог размышлять обо всем, что его тревожит. Самсон улегся на высокую кровать, закинул руки за голову и принялся рассматривать звездное небо над головой. Куполообразный потолок в комнате напоминал ночное небо со множеством ярких, постоянно светящихся звезд. Днем свет проникал через стеклянную крышу, а ночью слуги зажигали светильники, чтобы Самсон мог любоваться созвездиями и тончайшим серебряным месяцем, похожим на блюдце, в центре которого лежит драгоценная монета – шестигранная звезда. Звезда счастья. Звезда удачи. Путеводная звезда, указывающая путь к Истине. Эта звезда всегда была разной, в то время, как другие оставались неизменными. Да и как могли меняться нарисованные на потолке звезды? Никак. Многочисленные созвездия не занимали Самсона, а вот звезда, расположенная над месяцем, тревожила его. Наверное, потому что на ночном небосводе она была самой яркой. Самсон часто среди ночи выходил на балкон и долго-долго смотрел в высоту небес. Он искал у звезды ответы на мучившие его вопросы. Но звезда безмолвствовала. Могла ли она говорить? Скорее всего, нет. Могла ли говорить звезда на потолке в его комнате? Скорее всего, да. Просто Самсон не мог расслышать ее тихий голосок. Пока не мог. До поры не мог. Но завтра… Самсон улыбнулся.

– Завтра я буду принимать поздравления. Завтра корона Артаксеркса засияет на моей голове. Завтра…

– Не рановато ли ты примеряешь мою корону, Аман? – голос царя застал главного визиря врасплох. Но Аман был из категории тех людей, которые моментально выкручиваются из любой ситуации, оборачивая ее себе во благо.

– Я вовсе не примерял корону, мой повелитель, – склонившись до земли, проговорил Аман сладчайщим голосом. – Я начищал ее.

Для большей убедительности, он подышал на крупный бриллиант, провел по нему белоснежным платком, полюбовался своей работой и протянул корону Артаксерксу. Царь усмехнулся, надел корону и прошествовал к трону.

– Сегодня мы ждем посланников из дальней страны. Проследи, чтобы все было на должном уровне.

– Слушаюсь, мой повелитель, – приложив руку к груди, проговорил Аман и исчез.

– Мне не нравится этот человек, – распахнув потайную дверь, сказала царица. – Он слишком, слишком опасен.

– Поэтому я держу его подле себя, – улыбнулся Артаксеркс. – Враги должны быть рядом, тогда легче предотвратить их злодеяния.

– Он вершит свои злодеяния, прикрываясь твоим именем, мой господин, – склонив голову, сказала царица. – Будь поосторожнее, милый.

Царь поднялся, подошел к жене, обнял и долго-долго стоял с закрытыми глазами, вдыхая аромат ее тела, вспоминая удивительную ночь, которую Лана назвала арабской…

Царица Лана была единственной женщиной, покорившей сердце Артаксеркса. Среди многочисленных жен и наложниц в его гареме не было ни одной, способной состязаться с нею. Умна, хороша собой, безукоризненно сложена. Длинную шею украшает тончайшая нить жемчуга. Движения плавные. Не идет – плывет, едва касаясь земли маленькой ножкой. Голос нежнейший. Кожа-цветок персика. Волосы – бархат, черный мягкий бархат, наброшенный на покатые плечи. Взгляд царицы. В поведении учтивая почтительность.

– Мой господин… – выдыхает она.

– Кто вы? – удивленно смотрит на нее Артаксеркс.

– Ла-на – дочь… – звучит ее голос. Но царь не слышит ее слов. Он знает, перед ним – царица. Он поднимается. Она умолкает, смотрит на царя с интересом. Изучает. Любуется.

Артаксеркс высок, крепок, плечист. Мужественное, загорелое лицо. Глаза огромные, в них можно увидеть бескрайность вселенной. Голос громкий – ураганом, сбивающим с ног:

– Вы, Лана – царица!

Подхватывает ее на руки и несет.

– Куда? – шепчет она, еще не понимая, что происходит. Царь опускает ее на мягкую кровать под прозрачным балдахином, похожим на арабский шатер. Она качает головой, отстраняется.

– Не так, мой господин. Позвольте мне пригласить вас на свидание. Поз…

– Позволяю, – шепчет он, целуя край ее перламутрового платья. – Сегодня в полночь я желаю…

– Сегодня в полночь приглашаю вас на наше первое свидание, мой господин, – говорит она и выпархивает из его комнаты.

Артаксеркс падает на кровать и смеется. Смеется легко и беззаботно. Наконец-то он нашел настоящую царицу. Наконец-то!

– Мой повелитель забыл, что никто из наложниц не смеет приходить на царскую половину без приглашения, – проговорил Аман, хмуря брови, когда царь вернулся в тронный зал. – Вы должны…

– Я прекрасно знаю свои обязанности, – возвысил голос Артаксеркс. – Я так же знаю, что никому не позволено указывать царю, поучать его.

– Простите, я… – Аман склонил голову, чтобы царь не заметил его глаз, налившихся кровью. – Позвольте удалиться?

– Ступай. И не тревожь меня, пока не позову, – раздраженно проговорил Артаксеркс, подумав, что Аман стал позволять себе слишком много.

Царь прошелся по залу, позвал верного слугу Ифама и велел ему не спускать глаз с главного визиря.

– Докладывай мне о каждом его шаге, – приказал царь.

– Если понадобиться, я сумею проникнуть в его мысли, мой господин, – проговорил Ифам.

– Смотри, как бы он не проник в твои, – покачал головой царь. – Аман очень хитрый, коварный человек, будь осторожен.

Ифам поклонился и вышел.

Множество свечей освещали путь царя Артаксеркса, когда он шел на женскую половину дворца. Прозрачные легкие ткани вздрагивали и трепетали, когда царь проходил мимо них. Тонкие струйки ароматного дыма благовоний закручивались в причудливые спирали. Нежная мелодия доносилась откуда-то издалека. Она манила, завораживала, успокаивала.

Артаксеркс шел стремительной походкой, выдававшей его нетерпение. Он – правитель могучей страны привык получать все сразу. Он всегда и во всем был первым. Наверное, поэтому, он и стал царем, несмотря на то, что был третьим сыном царя. Братья сами уступили Артаксерксу престол. Он был им благодарен, оберегал. Фактически, он заменил им рано умершего отца. Мысль об отце заставила Артаксеркса замедлить шаг.

– Почему крепкий, здоровый человек так неожиданно покинул бренный мир? – в который раз задал он себе этот вопрос. – Почему?

Загадочная смерть отца не давала ему покоя. Царица-мать, пережившая мужа на несколько лет, не позволила произвести вскрытие сразу. А по прошествии времени, никто из эскулапов не решился тревожить покой усопшего царя. Боязнь проклятия мертвых так пугала всех, что люди готовы были проститься с жизнью моментально, чтобы не переживать ужасы, предреченные вдовствующей царицей.

– Ужасы, – усмехнулся Артаксеркс. – Мы все чего-то боимся. Мы всегда чего-то боимся. Даже самый бесстрашный человек бывает трусом. Я боюсь потерять любовь, – он провел ладонью по лицу и улыбнулся. – Но вначале, я должен познать ее, а потом… Потом мы умрем в один день, потому что не сможем расстаться никогда.

Артаксеркс остановился, скрестил на груди руки, прищурился.

– Почему мне пришла в голову мысль о смерти? Я молод, полон сил. Мне только пятьдесят… – холодный пот выступил на его лбу. – Мне столько же, сколько было отцу, когда он… Нет, это ничего не значит. Совершенно ничего.

Артаксеркс пошел вперед. Он распахнул витые бронзовые ворота и шагнул в сад. Благоухание ночных цветов, пение птичек, журчание воды переместили царя в другой мир. Голос Ланы позвал его за собой. Артаксеркс спустился в бассейн, на поверхности которого плавали цветочные лепестки и свечи в разноцветных сосудах. Лана спустилась в чашу бассейна с другой стороны. Их разделял круглый зеркальный стол с изысканными яствами.

– Мой первый тост за вас, мой господин! Пусть солнца свет всегда сияет на твоем челе. Будь мудрым. Истину своей сестрою назови и не сворачивай с ее пути прямого. А я твоей подругой верной быть готова на века…

Фонтаны водных струй взлетели вверх, рассыпались на миллионы светящихся капель. Терпкость вина. Сладость поцелуя. Музыка, льющаяся с небес, сливается с музыкой его души, ее души, их душ, вызывая восторг и ликование.

– Ла-на…

– Ар-так-серкс…

Для торжественной коронации Ланы была изготовлена алмазная корона, сделан трон из красного дерева, соткано одеяние из золотых нитей.

– Не слишком ли это вызывающе? – покачал головой Аман, разглядывая Лану.

– Не слишком, – ответил царь, любуясь своей женой.

Лана была похожа на статуэтку из слоновой кости, завернутую в золотую ткань. Но никакой наряд не мог затмить внутренней красоты и сдержанной гордости девушки-дикарки, дочери вождя кочевого племени, сдавшегося Артаксерксу без боя. В знак признательности и восхищения великим царем Артаксерксом вождь предложил ему взять в свой гарем любую из его пятнадцати дочерей. Царь выбрал Лану. Она привлекла его внимание своей смешной неуклюжей детскостью, своей некрасивостью и непохожестью на остальных. Она не пыталась понравиться великому Артаксерксу, наоборот, она желала его разочаровать, тем самым, очаровав его еще сильнее.

В их первую встречу, там в горах, Лана была одета по-мужски. Мохнатая куртка перехвачена толстым кожаным ремнем, за которым торчит рукоятка кинжала. За плечами лук со стрелами. Волосы – львиная грива со множеством орлиных перьев. Дикарка. Фурия. Глаза горят. Рот искривлен в усмешке. Не ожидала, что выберут ее, вздрогнула, побледнела. Медленно-медленно вынула из волос перья, отдала отцу. Опустилась на колено, протянула лук со стрелами. Кинжал прижала к губам.

– Оставь себе, – разрешил вождь.

– Прощай, отец, – прошептала одними губами. – Вы еще услышите обо мне.

Метнулась к стоящему рядом коню, вскочила в седло, умчалась прочь. Молниеносно. Артаксеркс растерянно посмотрел на вождя.

– Что это значит?

– Это – бешеная скачка, усмиряющая гордыню. Так надо, царь, не беспокойся, Лана вернется. Ты забрал самое лучшее, что было у меня, – проговорил вождь, наблюдая за облачком пыли, возникшим на горизонте.

Он восхищался бешеной скачкой дочери, ее неукротимостью, азартом, жизнелюбием и безропотной покорностью его воле, воле вождя. Он был уверен, его дочь знает, что все происходящее предначертано свыше.

– Береги мою дочь, царь Артаксеркс, – повернувшись к нему, проговорил вождь.

– Хорошо, – улыбнулся царь, подумав, что от этой дикарки лучше держаться подальше…

Прошло три года. Лана на царском троне. Разве сможет теперь вождь кочевого племени узнать в этой несравненной красавице свою дочь-дикарку? Не посмеет узнать. Не посмеет приблизиться к ней.

– Отец! – воскликнула Лана, сбежав вниз, в самую гущу народа.

– Стража! – истошно закричал визирь. – Вернуть ее…

– Не смейте двигаться с места, – поднял скипетр царь Артаксеркс. Люди замерли. Страх исказил их лица. Что будет?

Лана опустилась на колено перед отцом, склонила голову.

– Ты превзошла мои ожидания, дочь, – положив руку ей на плечо, проговорил вождь. – Ты стала царицей великой державы. Но ты не перестала быть дочерью своего народа, не забывай об этом. Ты знаешь, для чего возвысил тебя Всевышний. Не гордись, но бойся.

– Благодарю, отец, за наставленье, – прошептала Лана и поднялась. Вождь порывисто обнял ее, поцеловал в лоб и, развернувшись, зашагал прочь.

Лана медленно повернулась, гордо вскинула голову и поплыла по коридору, образованному изумленными людьми. Никто не посмел проронить ни слова, никто не пошевелился. Затаив дыхание, люди любовались грациозностью царицы Ланы, похожей на дикую лань, позволившую приручить себя.

– Тебе следует быть осмотрительней, мой повелитель, – прошептал визирь. – Эта дикарка может в любой момент занять твое место.

– Ей это ни к чему, Аман, – усмехнулся царь. – Трон царицы выше моего, неужели ты не заметил этого?

Аман повернул голову и онемел. Трон царицы стоял на возвышении. Царь возвысил ее над собою. Аман сжал кулаки. Это заметил Ифам и подал Артаксерксу знак. Царь улыбнулся и пошел вниз по лестнице, чтобы протянуть Лане руку, чтобы возвести ее на престол, на пьедестал любви. Это было главным для него, для них, для всех.

– Когда в сердцах живет любовь, люди стараются творить добро, – возвысил голос Артаксеркс. – Наступает эра добрых дел. Мы…

– Скоро всему этому положим конец, – прошептал Аман. – Скоро, очень скоро ты отправишься за своим отцом в страну Молчания. А я… – Аман выпрямил спину и первым закричал:

– Слава царю! Да здравствует мудрейший царь Артаксеркс!

Гул восторга разлился по площади.

– Да здравствует царица Лана!

– Да здравствует любовь!

Через несколько дней Аман приступил к своему коварному плану. Вначале он решил покончить с вездесущим Ифамом, следовавшим за ним по пятам. Аман знал, что Ифам выполняет приказ царя, поэтому вел себя осмотрительно. Пару раз он не сдержался, нарочно не сдержался, чтобы Артаксеркс ничего не заподозрил. Тогда-то Ифам и выдал себя, подписав тем самым смертный приговор себе.

Аман не ожидал, что расправиться со слугой будет не так-то просто. Несколько лет главный визирь мучился в бессильной злобе. Ифам был неуязвим. А тут еще родился наследник престола – Самсон. Хлопот у Амана прибавилось. Он решил стать воспитателем цесаревича. Но этому воспротивилась царица Лана. Она не подпускала его к колыбели сына. Аман льстил, низко кланялся царице, с готовностью бросался выполнять любой ее каприз, тщетно. Дикарка не желала признавать главного визиря. Порой Аману казалось, что Лана ничего не слышит, что его ласковые речи для нее – пустой звук.

Решив, что царица оглохла и ослепла от любви к сыну, Аман самоустранился, перестал бывать на половине царицы. У него появилось много свободного времени, которое он решил использовать для осуществления своего кровавого плана.

Главный визирь заманил Ифама на высокую гору и столкнул вниз. Чуть позже тело верного царского слуги нашел военный патруль. Рядом с телом лежал обломок стрелы и несколько орлиных перьев.

– Редкие трофеи, – разложив все это перед царицей, проговорил Аман. – Если царь узнает, кто убил его верного слугу, твоему народу не поздоровиться, – голос Амана был приторно нежным. – Ты ведь знаешь, как царь любил Ифама, как доверял ему, как…

– Что ты желаешь за молчание? – глянув на него исподлобья, спросила царица.

– Желаю стать воспитателем Самсона, – низко поклонившись, ответил он.

– Хорошо, – проговорила Лана ледяным голосом, забирая из рук визиря трофеи. – Ступай. Завтра после обеда мой сын будет ждать тебя.

Она оседлала коня и помчалась в горы. Вождь внимательно выслушал ее, повертел в руках стрелу, подбросил вверх перья и покачал головой.

– Этот злой человек обманул тебя, Лана. Наши люди не убивали слугу царя, – вождь поднялся, скрестил на груди руки. – Научи сына всему, что знаешь только ты. Возвращайся во дворец и ничего не бойся.

– Не бойся даже скорой смерти, ты забыл добавить, – проговорила Лана спокойным голосом. – Ты мне сказал, чтобы я не забывала, кто я. А ты, наверное, забыл, что я не просто царственная Лана, я – дочь вождя, умеющая жизнь читать по звездам, по дуновенью ветра, по росе и по перу орлиному, вонзившемуся возле ног стрелою… Не скрою. Я огорчена. Но… Я рождена была царицей быть, я ею стала. Теперь пора пришла мне вниз спуститься с пьедестала… на землю… в землю… в вечность, – она порывисто обняла вождя. – Прощай, отец. Надеюсь, ты Самсона не оставишь.

– Ни за что, – ответил вождь, прижав руку к груди.

Лана умчалась прочь. А вождь поднялся на вершину горы и долго безутешно плакал, стоя на коленях. Он не просил ничего у Всевышнего. Он просто лил горькие слезы, превратившиеся в стремительную горную реку.

– Река разлилась…

– Наводнение, – кричали люди.

– Река…

Разлив реки отсрочил день печали на три года. Самсон подрос. Ему исполнилось шесть лет. Он был смышлен не по годам. Прекрасно держался в седле. Умел слышать и различать звуки природы. Научился прятать мысли в чуланчик памяти, когда рядом были посторонние. Мама Лана учила его разным премудростям, о которых не подозревал даже царь Артаксеркс. Самсон звал маму ланью. Она смотрела на него с нежной грустью и говорила:

– Когда-нибудь, я настоящей ланью стану и убегу высоко в горы.

– Тогда мы с отцом пойдем разыскивать твои следы, – улыбался Самсон. – Ведь он не убежит с тобою в горы.

– Он не со мною убежит, а сразу же за мной отправится, ведь я – его царица. Нам друг без друга не прожить, мой свет, – целуя сына, отвечала Лана. – Когда-нибудь ты, Самсон, останешься совсем один. Но пусть тебя не огорчает это. Ты сильный мальчик, ты – Самсон! И ты не будешь плакать, обещай.

– Я обещаю, что никто из посторонних не увидит моих слез, – проговорил Самсон, расставляя ударения на каждом слове. – Обещаю.

– Достойный ответ, мой свет, – улыбнулась Лана. – Я за тебя спокойна, милый.

В день трагедии Самсон остался дома. Лана поручила ему разгадать сложнейший ребус. Он сидел, обхватив голову руками, и никак не мог понять, что значат все эти загадочные символы, разложенные перед ним. Когда на глаза Самсона навернулись непрошенные слезы, в комнату вошел визирь.

– Из-за чего ты слезы льешь? – закричал он, разбросав по комнате амулеты, разложенные Ланой. – К чему тебе вся эта ерунда? Немедленно предай огню свои игрушки.

– Нет, – бросившись собирать амулеты, воскликнул Самсон. – Вернется мама…

– Мама не вернется, – захохотал Аман.

Самсон замер. Он сидел на полу и широко распахнутыми глазами смотрел на трясущегося от хохота визиря. Мальчику было не понятно, что так развеселило Амана? Почему он смеется, когда следует плакать, кричать от горя и печали? Быть может, он тоже дал обещание – прятать свои слезы от посторонних? Но разве Самсон – посторонний?

Прошло десять лет, а Самсон никак не мог забыть тот злополучный день. Дикий хохот Амана снился ему в ночных кошмарах.

– Визирь знал, что царь с царицею погибнут, – думал Самсон, восстанавливая в памяти череду событий. – А вдруг это он подстроил так, чтобы колесница сорвалась с горы?

Самсон достал из тайника амулеты, оставленные царицей Ланой, разложил их на столе также, как тогда его мать. Задумался. Перевернул орлиное перо. Оно взлетело вверх и написало в воздухе: «Аман – обман».

– Все верно, – прошептал Самсон. Он спрятал амулеты, лег на кровать, скрестил на груди руки, закрыл глаза.

Самсон умел задерживать дыхание, умел притворяться мертвым. Этому научила его царица Лана. Но воспользоваться своим умением Самсон решил только сегодня. Он предупредил верных слуг, чтобы были наготове, и погрузился в забытье. Самсон слышал все сквозь призму бесконечности. Звуки долетали до него с небольшим опозданием. Но это не мешало ему совершенно. Главным было то, что он все слышит, что слуги все слышат, а значит – истина восторжествует.

Аман вошел в комнату Самсона без стука. Он никогда не стучал. Просто широко распахивал дверь и врывался внутрь ураганом. Зачем? Чтобы мальчик, которому он заменил родителей, не успел ничего от него спрятать. Ни-че-го…

– Самсон, ты… – Аман осекся, увидев бездыханное тело. Минуту он соображал, что происходит. Медленно наклонился, пощупал пульс, выпрямился. Рука Самсона упала вниз и повисла, словно плеть.

– Преставился, – прошептал Аман. – Не зря я поил его ядом. Не зря. Теперь… – он улыбнулся. – Я, наконец-то, стану полноправным правителем. Единственным правителем многочисленного народа. Слава царю!

Аман уселся на край кровати, обхватил голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

– Сколько сил я потратил, чтобы искоренить царский род. Сколько сил… Вначале царь Дарий с царицей, потом прислужник Ифам… как он смешно бултыхался в воздухе, когда летел со скалы, – Аман улыбнулся, сделал несколько смешных движений, надул губы, запыхтел, изображая падающего слугу. – Да, помучался я с этим Ифамом. Правда, Артаксеркс с царицей тоже доставили мне немало хлопот, – Аман поднялся, посмотрел на Самсона. – Кто просил их оставлять мальчишку во дворце? Если бы они тогда взяли его с собой, то я стал бы правителем на десять лет раньше. Итак…

Самсон шевельнул рукой. Аман побледнел. Воскрешение наследника в его планы не входило. Он не желал больше оттягивать свою коронацию. Самсон простонал. Аман схватил подушку и прижал ее к его лицу. Двери спальни распахнулись, крепкие стражники скрутили Амана.

– Как вы смеете? – закричал главный визирь. – Я…

– Ты отправишься в тюрьму, Аман, – проговорил Самсон, поднимаясь с постели. – Тебя прикуют кандалами к холодной стене каземата. Ты проведешь ночь среди сородичей – крыс, тараканов, летучих мышей. Приятных снов вам, бывший главный визирь.

– Самсон, Самсон, за что ты так наказываешь меня, сынок? – простонал Аман, бросившись в ноги Самсону.

– За твои добрые дела, в которых ты только что признался, – улыбнулся Самсон.

– За то, что я плакал над твоим телом? – воскликнул Аман. – За то, что я пытался помочь тебе, спасти тебя?

– Удушив меня подушкой, – усмехнулся Самсон и оттолкнув Амана, проговорил сквозь зубы:

– Прочь… Твои руки обагрены кровью моих родителей.

– Мои руки чисты, – приторно льстивым голосом, проговорил Аман. – Когда царь с царицей сорвались с обрыва, никакой крови не было, клянусь. Я сам проверял, чтобы…

– Вот как, – Самсон улыбнулся так светло, что Аману стало не по себе.

Только сейчас он понял, что царица Лана вполне могла обладать секретом перевоплощения. Во время похорон Аману показалось, что в гробах никого нет. На краткий миг показалось, что воины несут пустые гробы. Но когда распахнулись двери царской усыпальницы, все встало на свои места. Царь Артаксеркс лежал в своем гробу, накрытом стеклянной крышкой, царица Лана – в своем.

– Когда в последний раз ты навещал усыпальницу царей в долине мертвых? – спросил Самсон.

– Когда мы хоронили твоих родителей, – ответил Аман. – Мы похоронили их, захоронили по-царски. С тех пор… туда нельзя без надобности появляться, там духи смерти, там – проклятье. Нельзя тревожить мертвых понапрасну.

– Мы и не станем, – проговорил Самсон. Аман облегченно вздохнул. – А ты, Аман, туда отправишься со всем своим семейством.

– Я протестую! – закричал Аман. – Я – главный визирь!

– Ты был им пять минут назад. Ты умер. Ты ушел из жизни так внезапно, что не успел оставить завещанье. Прощай, Аман. Тебе я обещаю пышное прощанье. Людей придет не меньше, чем на коронацию. Вот только нас среди гостей не будет. Мы попрощаемся с тобою здесь, сейчас. Довольно, беззаконьям пробил час последний. Прощай, Аман, – Самсон подал стражникам знак, они скрутили Амана и повели в темницу.

– Ты за все, за все ответишь, – прошипел Аман, выходя из двери.

– Ты раньше пред судом Всевышнего предстанешь, – проговорил Самсон, закрывая дверь.

– Прощание с Аманом состоится завтра. Пусть все, кто знал покойного, кто был с ним близок, дружен, прибудут ровно в полдень к большому замку, что в долине мертвых. Амана мы по-царски похороним, – закричали глашатаи.

В назначенное время многочисленные родственники и друзья главного визиря потянулись в долину мертвых длинной вереницей. Они спускались в тронный зал царской усыпальницы, где на высоком постаменте стоял стеклянный гроб. Аман лежал в нем, как живой. Казалось, что он просто-напросто крепко заснул, что стоит его потрясти, и он проснется, откроет глаза, заговорит. Но… никто не будил главного визиря. Люди перешептывались, удивленно пожимая плечами:

– Что случилось?

– Почему он так внезапно умер?

– Почему…

– Все потому, – возвысил голос Самсон, когда все до последнего человека вошли в гробницу, – что он возомнил себя творцом, вершащим человеческие судьбы. Он очень сильно быть хотел царем. Он стал им. Вот только править будет мертвецами, вами. Вы с ним останетесь навеки здесь, в гробнице. Я вижу страх на ваших лицах. Да. Проклятье мертвых надо всеми вами уже свершилось…

Вниз слетели сотни летучих мышей. Люди закричали и попадали замертво на каменный пол гробницы. Самсон, стоявший наверху у смотрового окна, отшатнулся.

– Откуда взялись эти твари? – прошептал он.

– Не знаем, – ответили слуги, бледнея. Самсон понял, что они говорят правду, слишком неподдельным был испуг на их лицах.

Самсон позволил всем удалиться, а сам пошел бродить по безмолвному городу мертвых, надеясь встретить здесь своих живых родителей. Надежда трепетала в его сердце. Надежда крепла в его сознании, пока не воспарила в небо гордым орлом. Самсон поднялся на самую высокую гору, взял из орлиного гнезда несколько перьев и подбросил вверх. Перья закружились и полетели в разные стороны.

– Так я и знал, – улыбнулся Самсон. – Царица Лана стала гордой, дикой ланью, а царь – ее супругом.

Самсон спустился вниз и быстрым шагом пошел к колеснице. Дорогу ему преградил седовласый старец. Он улыбнулся, погладил свою бороду вверх-вниз и проговорил:

– Ты вырос, Самсон. Ты многое узнал. Но все равно, еще остается множество неразгаданных тайн. Не останавливайся на достигнутом. Ты должен учиться добру. Во зле ты уже преуспел.

– Да уж, – поежился Самсон, вспомнив стаю летучих мышей, набросившихся на родственников Амана.

– Наступает пора добрых дел и великих свершений, Самсон, – сказал старец. – Иди и будь созидателем.

– Буду. Спасибо вам, мудрый человек, – проговорил Самсон, склонив голову. Когда он выпрямился, старец исчез. На том месте, где он стоял, появился крепкий зеленый росток. Самсон аккуратно выкопал его, принес во дворец и посадил перед своим окном.

В день коронации Самсона ярко светило солнце. Его лучи преломлялись в огромном алмазе короны, дробились на всполохи, образуя радужный нимб над головой юного царя.

– Как жаль, что вашу коронацию омрачила смерть главного визиря, – проговорил человек, преподнесший царю Самсону большой бриллиантовый шар с золотой змейкой внутри. – Я понимаю, как вам горько, ведь Аман заменил вам родителей. Он воспитывал вас, как сына.

– Я не просил его об этом, – ответил мысленно Самсон и улыбнулся:

– Вы кто? Откуда к нам?

– Посланник счастья из страны далекой, что за горами, – ответил человек сладчайшим голосом. – Надеюсь, вы приедете в гости к нашему правителю. И, может быть… – он подмигнул Самсону, – захотите жениться на его несравненной дочери Мариам.

– Да, да, я слышал о красоте царевны Мариам. Я буду счастлив повидаться с нею. Прошу вас, останьтесь с нами во дворце. Мне так интересно узнать все про вашу страну, про вашего правителя и про красавицу, – проговорил Самсон.

– Останусь, непременно, чтобы поведать вам кое-какие секреты, – пообещал человек, кланяясь. Через минуту он оживленно беседовал с кем-то из гостей, уплетая восточные сладости.

Самсон приказал слуге незаметно отнести дорогой подарок в комнату посланника счастья. Он знал, что это не простой подарок. Так и вышло. Алмаз растаял. Золотая змейка ожила и, выпустив свой яд в горло посланника, застыла вечным памятником зла.

– Блестит не золото, блестит зола, когда ее искусно украшают, – учила сына царица Лана. – Подделку разглядеть порой мешает наша алчность. Не будь завистлив, сын мой, никогда, тогда не попадешь в капкан из льда.

Посланник счастья не знал, кому он несет свой подарок.

«Кто копает яму, тот упадет в нее; и кто разрушает ограду, того ужалит змей».[5]

Через несколько лет под окном Самсона вырос крепкий стройный кипарис – символ мудрости и доброты, символ юного царя, управляющего многочисленным, как песок народом.

Самсон окружил себя просвещенными людьми. Среди его друзей были художники, поэты, музыканты, архитекторы, ученые, философы. По приказу царя было выстроено множество замков, в которых разыгрывались театрализованные представления. Любой житель страны мог, примерив костюм, стать участником действа.

Царь Самсон любил превращения. Пока слуги и телохранители думали, что царь отдыхает, он гримировался до неузнаваемости и бродил по улицам города. Самсон слушал, запоминал, наблюдал, делал выводы. Людей удивляла необычайная прозорливость молодого царя. Они называли Самсона магом и чародеем. Он снисходительно улыбался:

– Любой человек может стать прозорливцем, если будет внимательным к тому, что происходит вокруг.

Люди качали головами:

– Нет, царь, тут одной внимательности мало. Наверное, у тебя есть сильный Ангел-хранитель, помогающий тебе во всем.

– Ангел-хранитель есть у каждого человека, – говорил Самсон. – Господь хранит и оберегает всех. У него нет лицеприятия…

– Тебя Он оберегает сильнее других, потому-то Он возвысил тебя над нами, – не унимались люди. Самсон улыбался, слушая их речи. Он знал, что всему в мире есть объяснение, просто не сразу становится известен людям замысел Творца, вот они и придумывают всякие небылицы, чтобы хоть как-то оправдать свое незнание, показать себя мудрецами.

«Человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого, и если бы какой мудрец сказал, что он знает, он не может постигнуть этого. Как ты не можешь знать путей ветра и того, как образуются кости во чреве беременной; так не можешь знать дело Бога, который делает все».[6]

Однажды Самсон проснулся среди ночи и долго лежал без сна. В окно был виден тонкий серебряный месяц, над которым сияла звезда. Самсон поднялся вышел на балкон и, вдохнув прохладу ночи, улыбнулся.

– Я совсем забыл про маленькую дикарку из кочевого племени. А ведь она…

Самсон поспешно оделся и отправился в горы. Он поднялся на ту самую вершину, где впервые встретил Суламиту, уселся на огромный камень, замер, любуясь ночным небом. Самсон был уверен, что сегодня увидит девочку-дикарку со смоляными волосами и пытливым взглядом. Он знал, что Суламита скоро придет.

– Почему именно сегодня мне нет покоя? – обхватив голову руками, простонала Суламита. – Завтра день моей свадьбы. Я должна отдохнуть, чтобы завтра быть бодрой, веселой, красивой, – она поморщилась. – Что такое человеческая красота, по сравнению с красотой природы, с красотой арабской ночи?

Суламита поднялась, посмотрела на небо и рассмеялась:

– На ладошке месяца – звезда. Ты, наверно, ждешь меня, как тогда?

– Да, – послышалось в ночной тишине.

Суламита выскользнула из дома легкой тенью и помчалась к горе, на вершине которой она встретила мальчика-волшебника в башмаках с бубенцами. С тех пор они ни разу не встречались. Племя Суламиты долго кочевало с места на место, и вот, они снова здесь. И месяц блюдцем, и звезда, и почему-то вспомнились бабушкины слова про то, что именно в такую ночь лучше всего просить несметных богатств. Суламита перевела дух.

– Что я буду делать, если мальчик-волшебник сидит на камне? – спросила она себя и сама же ответила:

– Ничего, потому что его там нет. Потому что он давно стал взрослым. Потому что прошло… очень-очень много лет.

Суламита поднималась в гору медленно, смотрела под ноги, думала. Думала о предстоящем замужестве, о своем женихе по имени Хатем. Мысли огорчали ее. Суламите вовсе не хотелось менять привычный уклад жизни, но в их племени были свои правила, свои вековые законы, свои устои, нарушать которые не смел никто, даже вождь.

– Я должна подчиниться воле отца, – проговорила Суламита. – Я подчиняюсь. Но, почему, почему, почему мне так не по себе?

– Наверное, от предчувствия, – услышала она голос и подняла голову. На камне сидел человек. Суламита видела только четкий силуэт на фоне ночного неба.

– Кто вы? – спросила он.

– Я – мальчик-волшебник в смешных башмаках с бубенцами, – ответил он, поднявшись. – Помните, недавно мы встречались с вами здесь?

– Не-дав-но, – проговорила Суламита, покачав головой. – Я не смогла сосчитать, сколько лет назад это было. Сбилась со счета…

– Потому что эта цифра совершенно не имеет значения, – улыбнулся он. – Главное, что мы преодолели реку разлуки, чтобы взглянуть друг другу в глаза и, может быть…

Он шагнул к ней. Высокий. Светлолицый. Миндалевидные глаза. Умный взгляд. Читает ее мысли. Суламита зажмурилась, закрыла ладонями лицо, замотала головой:

– Зачем это вы? Как это вы? Кто научил вас читать чужие мысли?

– Это – тайна, – проговорил он, взяв Суламиту за руку. – Я открою ее тебе, если поклянешься хранить молчание.

Суламита посмотрела в его глаза и кивнула, понимая, что не нужно ничего говорить, что обет молчания уже вступает в силу после ее взгляда, его взгляда, их взглядов.

Самсон усадил ее на камень, сел рядом, обнял за плечи и зашептал:

– Мою маму звали Лана. Она выросла в кочевом племени, также, как и ты. Она была дочерью вождя, поэтому знала то, что не знали другие. Она ведала тайнами природы, а ее считали ведьмой. Люди не прощают другим непохожести на себя. Мамы не стало… Но она не умерла, как считают все вокруг. Она стала дикой гордой ланью, красивым животным, живущим высоко в горах. Мама научила меня своим секретам. Научила меня ценить чистоту, – он посмотрел на сосредоточенную Суламиту и чуть громче сказал:

– После встречи с тобой, что-то перевернулось в моей душе, в моем сознании, знание сделалось незнанием. На краткий миг я перестал контролировать свои эмоции и… выдал себя. Теперь тебе известен мой секрет и ты…

Она повернулась и, посмотрев на него широко раскрытыми глазами, в которых читались испуг и удивление, прошептала:

– Ты… Сам-сон? Царь… Сам-сон?

– Да, милая моя девочка-дикарка Суламита, я – царь Самсон, – крепко прижав ее к себе, ответил он. – Я – человек, безумно одинокий и несчастный. Что скажешь, если я позову тебя с собой?

– В свой гарем? – нахмурилась она.

– У меня нет гарема, – улыбнулся он, почувствовав, как выпрямилась спина Суламиты. – У меня нет никого, кроме… – он поднялся, протянул ей руку и договорил:

– Кроме тебя, Суламита.

Она уронила голову на колени и простонала:

– О… Что же мне делать? Что?

– Принять мое приглашение, – присев перед ней на корточки, проговорил Самсон нежным голосом. – Что мучает тебя? Скажи, не бойся.

– Завтра день моей свадьбы, – не поднимая головы, ответила она.

– Всего-то, – рассмеялся он. – Забудь про завтра до утра. Пока длится ночь, никто не станет нас искать. Я обещаю тебе, что арабская ночь, эта ночь будет длиться до-о-о-лго.

– А что будет потом, когда забрезжит рассвет? – спросила она, подняв голову.

– Я пока еще не решил, – улыбнулся Самсон. – Не будем терять время, пойдем.

– Ну, хорошо, – глубоко вздохнув, сказала Суламита и поднялась.

Самсон взял ее за руку и повел за собой вниз, к подножию горы.

Там внизу их поджидал старец. Он стоял, поглаживая бороду вверх-вниз, и смотрел куда-то вдаль. Самсон и Суламита остановились, склонили головы.

– Хорошо, что вы нашли друг друга, дети, – проговорил он, глядя мимо них, словно за их спинами было что-то более достойное внимания. Что?

Первым повернул голову Самсон и, выдохнув: «Мама!», бросился в объятия царицы Ланы. Старец улыбнулся. Суламита медленно повернула голову. Знала, слышала многочисленные рассказы о неземной красоте царицы. Боялась ослепнуть. Боялась ощутить свое уродство. Она была самой младшей, самой некрасивой, самой нескладной дочерью вождя. Из-за этого ее так долго никто не брал в жены. Уважить вождя согласился Хатем, да и то, лишь после того, как ему пообещали сундук золотых монет, найденный на месте одного из кочевий.

– Эти монеты подбросил к моему шатру добрый волшебник! – воскликнул вождь, увидев сундук. – Теперь, Суламита, мы выдадим тебя замуж.

– Замуж? – нахмурилась она, вспомнив мальчика-волшебника по имени Ветер. – Зачем мне замуж?

– Пришло время, – улыбнулся вождь. – Ты должна выполнить свой долг, свою миссию – стать матерью, иначе твое пребывание здесь, на земле – бессмысленно.

– Понятно, – все еще хмурясь, проговорила Суламита. Ей вдруг стали понятны непонятные слова седовласого старца, которые он шептал ей на ухо, когда она была совсем маленькой и просила несметных богатств у месяца.

– Ты станешь женой мудрого человека. Ты станешь царицей, Суламита.

– Неужели в жилах Хатема течет царская кровь? – спросила она.

– В жилах каждого воина нашего племени течет царская кровь, – погладив ее по волосам, ответил отец. – И в твоих жилах, Суламита, тоже течет кровь царицы Ланы. Звездочеты предсказывали, что тебя ждут богатство, слава и величие.

– Я поняла, – глянув на него исподлобья, проговорила Суламита. – Меня ждут бедность, унижение, бесславие. Что ж, я готова ко всему. Мне ли привыкать к невзгодам? Мне ли бояться трудностей?

– Вот и прекрасно, – поцеловав ее в лоб, сказал вождь. Он достал из кармана амулет – золотую монету с отверстием в центре, и повесил на шею Суламиты. Она поклонилась и убежала.

– Пусть все сложится так, как угодно Всевышнему, – решила она, вернувшись обратно.

Суламита улеглась в постель и заснула. Но через некоторое время кто-то толкнул ее, приказав:

– Вставай, хватит спать, Суламита.

И вот она здесь, у подножия горы. И все происходящее не сон, а явь. Суламита все прекрасно понимает. Она контролирует свои мысли, движения, ощущения. Хотя пространство вокруг кажется тягучим. Наверное, потому, что время замерло, чтобы продлилась эта арабская ночь, чтобы никто не помешал им сказать все, что они должны сказать друг другу, все, что должны поведать им царица Лана и царь Артаксеркс – седовласый старец с глазами мудреца.

– Мама, мама, как мне не хватало твоей любви, твоего тепла, твоих добрых слов, твоих уроков, – шептал Самсон, немигая глядя в глаза царицы. – Скажи мне, где отец? Смогу ли я его увидеть?

– Да, – улыбнулась она. – Царь позади тебя.

Самсон обернулся. Старец шагнул к нему, заключил в объятия.

– Отец, прости, что не узнал тебя, что не понял сразу, кто ты, – прошептала Самсон.

– Тебе незачем извиняться, мой сын, – улыбнулся старец. – Ты не должен был узнать меня раньше положенного времени. Ты должен был стать достойным человеком. Ты им стал. Мы гордимся тобой. Ты мудро правишь страной. Люди любят тебя. Ты – созидатель, Самсон, и это самое главное.

– Но, почему вы не вернулись раньше? Почему позволили ненавистному Аману, повинному в стольких смертях, воспитывать меня? – воскликнул Самсон.

– Мы не могли вернуться, дорогой, – ответила царица Лана. – Мы умерли. Исчезли. Испарились. Мы превратились в прах. Для всех людей – мы просто тени, скользящие по стеклам, по земле, по небу…

– Но я вас вижу, – прошептал Самсон, прижимаясь к груди царицы.

– Ты – наш сын, – погладив его по голове, проговорила Лана.

– А почему вас видит Суламита? – поинтересовался Самсон.

– Да потому, что Суламита – наша дочь, – ответил старец.

– Не-е-е-ет, – простонал Самсон, сжав кулаки. – Нет. Нет, скажите, что я ослышался, что это…

– Ты не ослышался, – промолвила царица. – Суламита наша… – она обняла сына, – названная дочь. Ведь ты решил ее женой своею выбрать. Мы правы?

– Даа-а-а, – склонивши голову, проговорил Самсон.

– Что-о-о? – побледнела Суламита. – Ме-е-еня… же-е-ено-й…

– Тебя, – обняв ее за плечи, сказал старец. – Помнишь, что я тебе на ушко нашептал. Ты, Суламита станешь править великою страной. Сбываются мои слова.

– Но… – Суламита потупила взор. – Я ужасно некрасива. Я…

– Ты лучше всех, дитя моя, – улыбнулась царица.

– Людская красота – уродство по сравненью с красотой природы. Над вечной красотой не властны годы. А что такое, право, человек? Как короток порой земной наш век, – проговорил старец.

– Но что во мне вас привлекло, Самсон? – спросила Суламита, все еще не веря, что он сказал правду.

– Твоя неповторимость, – улыбнулся он.

– Неповторимость, – повторила Суламита, задумчиво. – Да. Так из бутона появляется цветок, какой еще не ясно сразу. Но трепет, трепет от нежданной встречи таков, что сердце замирает. О, как неповторимо каждое творенье! – мы восклицаем, любуясь розой, ландышем, фиалкой или простой травинкой – ковылем.

– Потом мы Божью милость из ковша большого пьем. Пьем жадно и не можем оторваться, – продолжил Самсон, глядя в глаза Суламиты. Они стояли напротив друг друга. Самсона обнимала за плечи царица Лана. Суламиту – седовласый старец – царь Артаксеркс. Эти объятия сдерживали порыв юноши и девушки, не позволяли им броситься в объятия друг друга.

– Нам пора расстаться, – сказала Лана.

– Пора нам уходить, – улыбнулся старец, убрав руки с плеч Суламиты. – А вам жить в мире и согласьи много лет и помнить, что большой любви секрет – в соединении не тел, а душ. Духовное превыше быть должно всегда. Тогда вам не наскучит тело, в котором ваши души обитают.

– Запомните, тела растают, рассыплются и превратятся в прах, а души наши в сказочных мирах приют свой обретут. Наш дом не на земле. Мы гости тут. Мы – временные жители земли… Пора, уже пропели соловьи, – промолвила царица Лана, превратившись в гордую лань. А старец стал белоснежным облаком, похожим на ангела с распахнутыми крыльями…

Рассвет. Конец истории, а вот арабской ночи нет… ей нет конца…

Девушка, стоящая у окна, повернулась, желая узнать, понравилась ли ее сказка юноше. Но он крепко спал в глубоком кресле-качалке.

– Арабская ночь не закончилась, – проговорила девушка, распахивая окно. – Арабская ночь будет длиться бесконечно. Самсон и Суламита, Ромео и Джульетта, Лаура и Петрарка, он и она – историям любви не завершиться никогда, пока жить будут люди на земле. Но… милый мой, про нас истории не будет. Вы слишком крепко спите. Вы все проспали, как Хатем. Пока вам снились сны, из вашей жизни исчезла сказка. Суламита, распахнув окно, умчалась прочь, в арабскую безоблачную ночь… А вы… посапывали мирно… Сладких снов…

Серебряный месяц был похож на ладошку, в которой лежала монета – звезда. Он сидел в кресле-качалке перед раскрытым окном, смотрел на месяц и укоризненно качал головой:

– Скоро десять лет, как я прошу себе несметных богатств, а вы, господин Месяц, почему-то не выполняете мою просьбу. Денег мне все равно не хватает.

– Счастье не в этом… – донесся откуда-то издалека тихий голос.

Он поднялся, закрыл окно, удобно устроился в кресле-качалке, положил на ладонь крупную купюру и сказал:

– Хочу, чтобы денег было в сто раз больше…

– Зачем?

– Чтобы стать по-настоящему счастливым человеком!

– Счастье не в этом…

– А в чем? В чем? В чем?

Каждый сам отыщет единственный верный ответ.

Единственный…

Верный…