Вы здесь

47. Воскресенье, 22 сентября (А. Г. Чумаков, 2017)

Воскресенье, 22 сентября

15:00

Тусклый свет пробивался сквозь занавешенное окно, но солнца снова не было видно из-за туч. Я еле открыл глаза. В эту ночь я спал семь часов. Немало, но сонливость не покидала меня, сбрасывая скорость мыслей, бьющихся о стены черепной коробки.

Обычно в воскресенье я делаю уборку, а вечером пытаюсь развлечь себя: иду в кинотеатр или на концерт, когда это случается в нашем маленьком городке. И это воскресенье я планировал провести так же. Я включил телевизор и направился на кухню.

«И все-таки насколько все относительно в этом мире… Я только что встал и готовлю себе завтрак, хотя сейчас уже четвертый час дня и для многих уже закончился обед. Каждый живет своей жизнью, не имеющей ничего общего с окружающим миром. Мы – часть этого мира, но когда умираем, никому нет до этого дела…»

Раздумывая о смысле жизни, я приготовил себе омлет, налил чай в огромную кружку, плюхнулся на диван и начал листать телевизионные каналы:

– Сейчас, вспоминая классиков баскетбола, мы…

– Я не смогу простить тебя! Ты вычеркнут из моей жизни…

– Более того, самка этого подвида отличается особой агрессивностью…

– А я говорю ему: «Парень, твоя мама такая толстая, что ей понадобится Тихий океан, чтобы один раз подмыться!

– Отче наш, живущий на небесах…

– Сегодня около шести часов утра скончался известный художник…

– Бросок по воротам, го-о-ол!!!

Я вернулся к предыдущей передаче: «Обстоятельства трагедии еще не выяснены. Чуть позже эксперты расставят все точки над i, но пока рассматривается основная версия – самоубийство. Мы расспросили ближайших друзей умершего:

– Это был потрясающий человек. Бодрый, веселый. Оптимизм не покидал его даже в самые нелегкие минуты. Он не мог стать жертвой суицида, это исключено.

К этим словам присоединились все, кто знал погибшего.

Что заставило молодого художника совершить этот поступок? Кто подтолкнул его в бездну? В чем причина? Мы будем сообщать вам все новости об этой загадочной смерти по мере поступления. Не переключайтесь».

Ох уж эти журналисты… Человек покончил с собой, а им лишь бы не переключали канал.

Живем для того, чтобы умереть, умираем для того, чтобы забрать с собой еще кого-нибудь. Интересно, что чувствует человек в момент самоубийства? Чего боится и боится ли? От чего бежит? Иногда я задумываюсь: самоубийцы сильные или все-таки слабые люди? С одной стороны, уничтожить человека физически – элементарно, несложно убить и себя. Для этого не нужно быть профессионалом, достаточно порыться в Интернете и почитать форумы близких по духу. Раз – и все! Бывают, конечно, неудачные попытки, но это уже детали. Но сколько нужно силы, чтобы решиться на такой поступок, и сколько уверенности в своей правде! Это же безгранично страшно: боль, ужас, смерть. А что потом? С другой стороны, в этот момент человеком движет страх, затуманенный рассудок, усталость от происходящего вокруг. Суть самоубийства – неумение противостоять обстоятельствам. Неуверенность в своем прошлом, настоящем и будущем. Полное отсутствие иммунитета перед жестокостью мира и, как следствие, нежелание сопротивляться. Слабый человек выбирает страшный путь прекратить свои мучения, путь ужасный, до предела наполненный эгоизмом. Но завершает ли он мучения? Как знать… Конечно, все субъективно, но мне кажется, что слабости и глупости в таком поступке больше, чем храбрости и ума.


15:27

Раздался стук в дверь. Я нехотя встал:

– Кто там?

– Уважаемый, здравствуйте! – раздался скрипучий голос. – Это ваша соседка.

Я открыл дверь. На пороге снова стояла старуха, но вместо убогого халата и растрепанных волос я увидел пусть и увядшую, но все-таки женщину и ее глупую и неудачную попытку выглядеть нарядно. Редкие белые волосы были собраны в пучок. Веки неровно подведены черным карандашом, а ярко накрашенные губы казались еще краснее на фоне морщинистого, выбеленного пудрой лица. На ней было странное платье, похожее на сшитые куски пыльной занавески, и бирюзовая брошь в виде цветка на груди. Смотрелась она не наряднее прошлогодней рождественской елки, но ее неугасающее желание быть красивой поразило меня. И я вдруг проникся к ней таким уважением, таким чувством искренней, доброй жалости, что весь мой сарказм бесследно улетучился.

– Проходите, – растерянно произнес я.

– О нет, что вы… – она смущенно улыбнулась и кокетливо опустила глаза. – Очень вам признательна, но не могу. У меня сегодня гость и совсем нет времени – очень много дел. Такой день! – она игриво поправила свою шевелюру. – Я, собственно, принесла вашу мясорубку и испекла пирожков в честь такого события! Вот, решила поделиться и с вами.

Она протянула мне небольшой сверток бумаги, пропитанный маслом.

– Ой, ну зачем же? – воскликнул я.

– Возьмите, возьмите, это вам! – она сияла.

Я взял сверток и до блеска вычищенную мясорубку, еще раз поблагодарив соседку. Она тут же попрощалась и удивительно легко вспорхнула по лестнице.

Я закрыл за ней дверь и прошел на кухню. Давно моя мясорубка так не блестела! Открыв первый попавшийся шкафчик, затолкал ее поглубже.

Пирожки выглядели очень аппетитно – жирные, но с прожаренной корочкой, именно так, как я люблю! Их аромат моментально наполнил квартиру уютом, и под чавканье и довольное сопение я вновь погрузился в информационный мир телевидения.

Чай с лимоном, удобное кресло и начавшееся ток-шоу напомнили мне о воскресном настроении. Стало очень тепло глубоко внутри.

Давно мне не было так комфортно. Казалось бы, всего лишь пирожки – ан нет, мне давно никто не пек… Насколько мы невнимательны к таким повседневным мелочам! Осенний вечер, дождь и пронизывающий ветер, уставший человек приходит домой, где его ждут… Вы только вдумайтесь: человек пришел домой! Его встречают несколько пар сияющих от радости глаз, а он снимает пальто, закрывает дверь на все замки и оказывается в мире, полном любви и тепла. За окном беснуется ветер, рыдает небо, и лишь холодная луна спокойно выглядывает из-за черных туч. Она в этот миг – единственное светлое пятно в бездонном и мрачном небе. Но здесь – рай. Из кухни доносится пьянящий аромат уже почти готового пирога, такой, что можно захлебнуться собственной слюной. Долгожданный ужин. Все в сборе. Все рядом.

Как давно мы радовались таким минутам? Почему мы разучились ценить эти мгновения подлинного счастья? Зачем это превратилось для нас в обыденность и банальность? Как жаль… Зато сейчас я, как мальчик, обрадовался четырем остывшим пирожкам.

Что имеем, не храним, потерявши – плачем.


18:20

Надо как-нибудь отблагодарить соседку. Но как и чем? Немного поразмыслив, решил подарить ей мясорубку. Все равно лежит без пользы.

Я вытащил из ящика подарок, завязал на талии домашний халат и вышел на лестничную площадку.

Старушка жила прямо надо мной. Поднявшись наверх, я увидел старую, обшарпанную дверь с проржавевшими металлическими цифрами «47». По всей видимости, она была ровесницей хозяйки: криво прибитые цифры почти слились с фоном, образуя тандем грязно-коричневого дерева и потускневшего металла.

Вся нижняя часть была расцарапана кошками, которых старушка периодически выпускала на прогулку. Подойдя ближе, хотел было позвонить, но дверь оказалась открытой. Я постучался, придерживая ручку, немного подождал и заглянул в коридор. В квартире не горел свет, и мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку. Несколько секунд спустя я робко шагнул на порог, машинально прикрыв за собой дверь. Раздавшийся при этом скрип эхом пронесся по пустому подъезду.

– Простите, это ваш сосед. Кхм-кхм… Буквально на минутку, – с этими словами я медленно прошел по коридору к приоткрытой двери в гостиную. – Я тут подумал и решил… – толкнув дверь, заглянул в зал. – Все равно не пользуюсь мясорубкой, может, вам она пригодится?

В гостиной никого не было. В центре комнаты стоял круглый стол, накрытый светлой целлофановой скатертью, и два стула. На столе – ваза с пирожками и две пустые тарелки с приборами. На краю лежала короткая, чуть увядшая роза. Стены были оклеены засаленными, местами ободранными обоями. Всюду валялись вещи и лоскуты выцветших занавесок, словно из них пытались что-то сшить. Видимо, насчет материала для платья я не ошибся.

В углу виднелась древняя швейная машинка, и пожелтевший тюль свисал с нее на пол, словно фата. Стрелки на старых часах с кукушкой остановились ровно на двенадцати, а антикварный сервант под ними был набит всяким барахлом. В квартире царили полумрак и прелый, затхлый запах. Подняв голову, я увидел, что в патроне, сиротливо свисающем с потолка, нет лампочки.

«Старушка точно не в своем уме», – подумал я и прошел на кухню.

Первое, что бросилось в глаза, – это огромная гора грязной посуды. Словно кто-то устраивал пир несколько недель назад и забыл убрать за собой. Из крана размеренно капала вода, и капли глухо били о кастрюлю с точностью метронома. Старая кухонная мебель была покрыта толстым, почерневшим слоем жира. Электрическая плита поражала способностью все еще работать, а холодильник всем своим видом умолял: «Не открывай меня». Отвратительно пахнущая кухня кишела тараканами. Эти твари не только не разбежались при виде меня, а, наоборот, выказали свое хозяйское превосходство абсолютной невозмутимостью.

«М-да, а пирожки все-таки были вкусные. Знал бы, где их делали…» – я скривился и вышел из кухни.

– Эй, есть кто-нибудь? Ау!

Дверь в спальню была закрыта. Я вернулся в коридор и хотел было уйти, как вдруг заметил приоткрытую дверь в ванную. Я заглянул туда. Прелый и зловонный воздух старой ванной резко ударил мне в нос. Здесь было влажно, словно кто-то недавно принимал горячий душ. И без того затхлая квартира тут же наполнилась еще более тошнотворным запахом. Я скривился и вспомнил о кошках: «Эта чокнутая подбирала их во дворах и тащила домой, а где они сейчас? Впрочем, дверь была незаперта, возможно, они выбежали из квартиры».

И тут я сделал глупость, о которой жалею до сих пор. Найдя в кармане халата спичечный коробок, лежавший там еще со вчерашнего вечера, я зажег спичку и зашел в ванную.

Бог мой! То, что я увидел в тусклом свете пламени, повергло меня в такой ужас, что очнулся я, когда догорающий огонь обжег мне пальцы. До тех пор я стоял как вкопанный, не в силах даже вдохнуть.

Не помню, как оказался у себя в квартире, но тяжелое дыхание и выскакивающее из груди сердце давали понять, что я бежал сломя голову, без оглядки. Быстро заперев за собой входную дверь, я оперся о нее и, словно мякиш, сполз на пол. Ноги отказывались держать. Сердце не успокаивалось. Немного отдышавшись, попытался сосредоточиться, но в голове царил хаос. Я поднес отяжелевшие руки к лицу. Ледяные кисти были мертвенно-бледными, с еле заметной желтизной. Пальцы стали тоньше. Я собрал их в кулак и снова разжал. Розовые пятна сразу же растворились в бледном восковом оттенке кожи. И тут мне на ум пришла первая внятная мысль: «Я наверняка выгляжу настолько дерьмово, что подходить к зеркалу чревато таким же шоком, какой я испытал минуту назад».

Картина, увиденная в ванной соседки, словно фотография, застыла перед глазами. Я запомнил все до мелочей, словно часами смотрел на этот ужас, тщательно вглядываясь в подробности. И от осознания того, что прямо над моей головой, буквально в двух метрах «красуется» такая тошнотворная картина, меня еще больше бросило в дрожь.

Немного придя в себя, я побрел в ванную и умылся холодной водой. Тошнота подкатывала к горлу, а ноги еле держали меня, будто пластилиновые. Я склонился над раковиной и не смог сдержать рвоту.

«Боже мой, зачем я зашел в эту чертову ванную? Для чего вообще поперся в эту квартиру?»

Эти мысли все настойчивее пульсировали в висках.

«С твоей-то впечатлительностью, – говорил я сам себе, – ты никогда в жизни не сможешь выкинуть это из головы».

Я неохотно поднял трубку телефона и набрал номер.


19:35

В дверь позвонили. Я посмотрел в глазок: на пороге стояли три человека в строгих костюмах. Их лица казались каменными масками. Справа стоял высокий, крепкий парень, державший кисти рук в замке в районе паха. Посредине – сухой мужчина среднего роста с короткими ухоженными волосами цвета мокрого асфальта. Он был в темных очках, несмотря на позднее время суток. Слева, чуть позади стояла девушка с незапоминающейся внешностью; таких обычно называют «серыми мышками».

– Слушаю вас, – сказал я, не торопясь открывать.

В ответ они представились. Я щелкнул замком, и незнакомцы, не разуваясь, прошли в квартиру. Мой ковер из прекрасного подарка родителей на свадьбу тут же превратился в грязное покрытие для пола. Гости без церемоний расселись на диване, разрешив присесть и мне. Повинуясь, я сел на край кресла.

– Уважаемый, – начал мужчина в солнцезащитных очках-капельках, полностью скрывающих глаза. – Звонок поступил от вас?

– Да, – робко ответил я.

Он повернулся к девушке и кивнул ей. Она достала ручку и несколько листов бумаги, аккуратно сложила их в стопку и приготовилась записывать.

– Вы живете один? – продолжил мужчина.

– Да.

– Один?

– Один.

– Родители?

– Они живут в другом городе.

– Животные есть?

– Нет.

– Были?

– Никогда не было.

– Женаты?

– Да, был.

– Разведены? Дети есть?

– Детей нет и не разведен. Я вдовец.

– Давно умерла?

– Год и четыре месяца тому назад.

– Причина?

– Их переехал автобус.

– Их? – Он приподнял бровь.

– Она была беременна.

– Понятно. На каком месяце?

– На седьмом, – капелька пота тонкой и прямой линией скатилась по моей щеке.

– Хоронили из квартиры или из морга?

– Простите, – я был в замешательстве. – Это так важно?

– Так, – перебил меня мой собеседник. – Задавать вопросы – это моя профессия, а ваша – отвечать на них и не задавать вопросов в ответ.

– Да, но, на мой взгляд, все это не имеет отношения к конкретному обстоятельству, – продолжил настаивать я.

– Давайте мы с вами договоримся вот как, – мужчина нервно вздохнул. – Вы отвечаете на наши вопросы, а мы обещаем не обращать внимания на ваши взгляды на то или иное обстоятельство. И мы подружимся. Договорились?

– Из морга, – тихо произнес я.

– Отлично! – при этих словах он лениво наклонился к рядом сидящему парню и что-то шепнул на ухо. Девушка продолжала записывать каждое слово.

– Паспорт, будьте любезны, – не отрывая глаз от исписанной бумаги, сказала она.

Я встал с кресла, пошел в спальню, нашел в письменном столе паспорт, тщательно завернутый в прозрачный полиэтиленовый пакет, и, вернувшись в гостиную, протянул сверток девушке:

– Вот, пожалуйста.

Она кивнула.

– Есть контактный телефон?

– Домашнего нет, но есть мобильный и рабочий.

– Диктуйте.

Она записала все данные и вернула мне документ.

– Так, – продолжил мужчина. – Давно живете в этом доме?

– Относительно давно, лет пять.

– С соседями контактируете?

– Я бы так не сказал. Живем как-то обособленно, каждый сам по себе. Ограничиваемся приветствием, и то не всегда.

– С кем-нибудь враждуете?

– Нет, я вроде мирный сосед, – я нервно улыбнулся.

– Так, понятно. С хозяйкой сорок седьмой квартиры общались часто?

– Нет. Иногда пересекались на лестничной площадке, приветствовали друг друга, не больше. Когда супруга была жива, я и вовсе не видел ее. Старый человек, может, было что-то со здоровьем… Во всяком случае, чаще я стал встречать ее последний год, хотя живет она здесь, похоже, очень давно.

– Замечали в ее поведении что-нибудь странное?

– Ну, если странности и были, то, безусловно, в силу возраста. Забывчивость, вялость, может, некая придурковатость, простите.

– Так, – не отставал мужчина в очках. – Если вы не общались с соседкой, то каким образом попали в ее квартиру? Вы же не могли проходить мимо и случайно заглянуть, поскольку она живет отнюдь не по пути к вам, – он улыбнулся, и даже сквозь черные очки я почувствовал холодный и пронзительный взгляд.

– Конечно, не проходил мимо. Я специально поднялся, чтобы…

– Чтобы что?

– Чтобы подарить ей мясорубку.

– Мясорубку?

– Да, мясорубку. Вчера соседка заходила ко мне и одолжила ее ненадолго. А сегодня после обеда занесла обратно – и пирожки в придачу.

– Пирожки?

– Да, пирожки. А что здесь удивительного? В знак благодарности за мясорубку.

– За мясорубку, – повторил «гость».

Все это время я чувствовал себя полным идиотом. Он оттачивал на мне сарказм, даже не скрывая этого:

– И где же пирожки?

– Я их съел.

– Так, значит, пирожки… Значит, на пороге сорок седьмой квартиры лежит ваша мясорубка?

– Да, я ее там оставил.

– Оставили?

– Выронил после того, как заглянул в ванную. Я вообще ничего не помню после этого. В себя пришел уже в своей квартире.

– Так, мясорубка в подарок? Странно.

– А что в этом странного? Просто мне она оказалась не нужна, а у старушки ее не было. И я подумал, почему бы не сделать приятное человеку?

– Так… Я понимаю, понимаю. И цветок принесли в придачу?

– Вы шутите?

– Нет, просто вы же хотели сделать человеку приятное. Мало ли.

– Нет, только мясорубку.

– Хорошо. Ну, а животные?

– Что животные?

– У нее были животные?

– Да, кошки…

– И сколько примерно кошек у нее было?

– Понятия не имею, – я пожал плечами. – Но точно не одна.

– Вы говорите, что соседка заходила к вам и вчера, и сегодня?

– Именно так.

– Постарайтесь вспомнить, может, в эти два дня в ее поведении было что-то необычное?

Я на секунду задумался:

– Знаете… Если это можно считать необычным, вчера, когда она пришла в первый раз, она выглядела по-домашнему, немного неряшливо. А сегодня совсем иначе.

– Точнее.

– Нарядней, что ли… Нелепо, конечно, но все-таки не в старом халате.

– Хм… Нарядней? – не унимался тот.

– Чувствовалось, что она к чему-то готовилась. Прическа, помада, пудра… Перед уходом она сказала что-то вроде: «У меня сегодня много дел» или: «Я должна многое успеть».

– И?

– И поднялась к себе, очень торопясь.

Гость потер подбородок, задумчиво посмотрел на коллег и резко повернулся в мою сторону:

– Расскажите, что вы увидели в сорок седьмой квартире, – он четко выговаривал каждое слово.

Я вздрогнул.

– Ни в коридоре, ни в зале, ни на кухне, ни в ванной не было света. В патронах просто не было лампочек.

Над очками мужчины снова показалась приподнятая бровь:

– Продолжайте.

– Пройдя в зал и на кухню, я понял, что соседка отсутствует. Пошел к выходу, но решил заглянуть в ванную. Ничего не увидел и достал спички.

– Так, скажите, вы всегда носите с собой коробок спичек?

– Нет, просто они валялись в кармане халата с тех пор, как у нас отключали электроэнергию.

– Так-так, продолжайте. Вы зашли в ванную – и?

– Да… Я зашел в ванную и в свете зажженной спички увидел отвратительную картину.

– Точнее. Подробнее.

– Мой взгляд словно сфотографировал все до мельчайших подробностей. Сначала в полумраке я увидел несколько натянутых бельевых веревок. На веревках висели вывернутые мясом наружу шкуры, по всей видимости, кошек. Там же висели и тушки. Весь кафель на стенах и на полу был в крови. Стены были не забрызганы, а измазаны кровью, повсюду были отпечатки ладоней и пальцев. Судя по тому, что цвет варьировался от ярко-красного до почти черного, занимались этим долго.

– Хм… – мужчина круговыми движениями потер виски. – Надо же, вы так хорошо разбираетесь в особенностях свертывания крови! Увлекаетесь медициной?

– Нет, я не связан с медициной. Для того, чтобы знать о том, что кровь темнеет от свертывания, необязательно заканчивать медицинский колледж. Достаточно изредка смотреть телевизор.

Мой собеседник снисходительно усмехнулся уголком рта.

– На полу из запекшейся лужи торчали клочки светлых волос. Рядом лежали старые швейные ножницы. В раковине невысокой горкой лежали внутренности, а над ними висело небольшое зеркало, почерневшее и вздувшееся от старости. На нем было что-то написано. Что именно – я не разобрал, но писали кровью и очень аккуратно, без подтеков. Сама же ванна была наполнена густой багровой жидкостью вперемешку с внутренностями. И в этом месиве лежал труп старухи, – я почувствовал тошноту, встал, открыл окно и жадно вдохнул прохладный воздух.

– Так, как именно выглядел труп?

– Вы явно стремитесь к тому, чтобы меня стошнило, – возмутился я. – Вы же видели его!

– Да, но нас интересует, что видели вы.

– Не думаю, что есть отличия.

– Вот это мы и хотим уточнить.

– Я не стал его разглядывать. Мне сложно смотреть на такое, как и любому нормальному человеку.

– А я, по-вашему, ненормальный человек? – улыбнулся незнакомец. – Мне же несложно.

– Вы – привыкший человек. Профессия у вас такая.

– Значит, дело не в ненормальности?

– А что нормального в равнодушном отношении к изуродованному трупу?

– Человек ко всему привыкает.

– Я не хочу к такому привыкать.

– Ну, хорошо, мы отвлеклись, – поправляя очки, произнес он нестрогим тоном. – Я все-таки хочу услышать подробности.

– Из всей этой мерзости, которой была наполнена ванна, выглядывали лишь лицо, кисти рук и пальцы ног, а туловища я не видел. Голова была лысой. Пострижена, но очень неаккуратно. Видимо, теми самыми ножницами, которые лежали на полу. На лице не было никакой гримасы, лишь приоткрытый рот и открытые глаза. Правда, ни зрачков, ни белков видно не было, потому что их залила кровь.

Все еще стоя у приоткрытого окна, я глубоко вдохнул и вернулся к креслу, стараясь не думать о тошноте и настраиваясь на официальный лад. Тишина длилась недолго. Первым вновь заговорил он:

– Так, ясно. Увидев все это, вы направились к себе в квартиру?

– Направился?! Я бежал сломя голову!

– А там ничего не трогали?

– Конечно, нет! О чем вы? Я даже мясорубку выронил!

– Так, придя домой, вы?..

– Я отдышался и позвонил…

– А почему сразу нам, а не в скорую?

– Ну, как мне показалось, соседка была мертва. Я ошибся?

– Нет, конечно, – они рассмеялись. – Она мертвее всех мертвых! Сколько прошло времени с момента, как вы увидели труп, до того, как позвонили нам?

– Может, минут пять-семь.

– Так, так… Мы только что были в той ванной комнате. Но, видите ли, в чем дело…

– В чем?

– А в том, – продолжил гость, переглянувшись с коллегами, – что в сорок седьмой квартире мы увидели почти такую же картину, какую описали вы, за исключением одного: труп лежит лицом в воде или… как хотите, называйте эту жижу! И лысый затылок никак не перепутать с лицом. Если не верите, можем подняться и посмотреть еще разок все вместе.

Я онемел и уставился на свое отражение в его очках.

– По мнению наших специалистов, работающих сейчас на месте, старушка мертва около двух часов. Мы, конечно, склонны вам верить, но как объяснить то, что, будучи мертвой, она смогла перевернуться?

Я молчал.

– Вы уверены, что видели лицо с открытым ртом и глазами?

– Уверен.

– Не могли ли вы что-то перепутать от шока?

– Нет. Это как моментальный снимок у меня в голове…

– Мы поняли. Не нужно нервничать.

– Я спокоен. Просто не понимаю… Я не трогал ее, правда!

– Хм… – мужчина откинулся на спинку дивана и задумчиво уставился в потолок. – Я верю вам. Такую гадость мало кто захочет потрогать. Хотя я знаю парочку таких извращенцев.

Они негромко рассмеялись. Девушка прикрыла рот рукой и еле заметно покраснела. Затем главный кивнул ей, и она тут же протянула мне листок бумаги.

«Кисонрукигонеыннилдогенутишыдолежятноюьревдазьседзно».

– Что это? – я заинтересованно крутил его перед глазами. – Какой-то бессмысленный набор букв!

Я читал эту чушь, видя боковым зрением, что все трое внимательно смотрят на меня. Отложив лист, я непонимающе пожал плечами.

– Не узнаете ничего?

– В каком смысле?

– Ну, это не кажется вам знакомым?

– Нет…

– Точно?

– Вполне.

Мужчина улыбнулся.

– Зеркало.

– Что зеркало?

– Именно это было написано на том самом зеркале, «кровью и очень аккуратно», как вы сказали.

– Возможно, но я не запомнил надпись и ничего не могу сказать по этому поводу.

– Прочтите еще раз, – не унимался тот.

Я прочитал еще раз и опять ничего не понял.

Мужчина снова улыбнулся.

– «Но» – это «он».

Я взял листок.

– Написано задом наперед? «Онздесьзадверьюонтяжелодышитунегодлинныеногикурносик». Странная предсмертная записка, – пробубнил я.

– Как вы думаете, кто такой Курносик?

Я пожал плечами.

– Понятия не имею!

– Вы раньше не слышали это прозвище или похожее описание?

– Нет.

– Ясно. «Тяжело дышит за дверью». Какие у вас ассоциации?

– Ассоциаций конкретных нет, но подходит под описание какого-то странного существа. Чего-то неестественного. И еще «длинные ноги»… Если учесть контекст, то жутко.

– Так, – мужчина в очках снова потер подбородок. – Ну что же, уважаемый, прояснилось немного, точнее, все только запуталось. Но все равно спасибо. Прощаемся мы ненадолго. Уверен, нам еще придется коротать не один десяток минут в поисках интересного.

Поднявшись, мужчина протянул мне свою сухую крепкую руку, и я ответил рукопожатием.

– Кстати, о руках, – он продолжал сжимать мою ладонь. – Нам нужны ваши пальчики. Это не займет много времени, буквально пару минут.

– В каком смысле?

– Отпечатки.

– А, да, конечно…

– Пусть будут, – он улыбнулся и кивнул коллеге.

Впервые у меня брали отпечатки пальцев. Ощущения не из приятных. Вроде ничего плохого, но ощущаешь себя преступником. Совесть чиста, а сердце почему-то заводится, и глаза начинают бегать из стороны в сторону. Беспрекословность, смирение накрывают с головой, и ты стоишь с черными, как смоль, руками, киваешь и думаешь: «Пошли вы в задницу, служители закона! Не там ищете».

– Всего хорошего, – попрощалась девушка, закончив процедуру. Третий же человек так и не произнес ни слова. Они подошли к двери, и мой главный собеседник вновь повернулся и изобразил двумя пальцами вызов рвоты.

– Я бы вам посоветовал освободиться от пирожков.

– Уже, – кивнул я и проводил визитеров за порог.

На этот раз я запер дверь на все замки.


Без одной минуты понедельник. Обычно для меня новые сутки начинаются не в ноль часов, а в момент пробуждения. Сегодня я был уверен, что объятия Морфея меня не коснутся, но ошибся. Едва я закрыл дверь и сел на диван, как окунулся в молчание, и, пытаясь вникнуть в хаос в своей голове, сам не заметил, как задремал.

Мне снилась радуга. Как будто я вишу в воздухе и медленно поднимаюсь к ней. И вот она рядом, совсем близко. Я трогаю ее рукой, и от моего прикосновения она вдруг становится черно-белой…

Я открыл глаза. Затекшая шея и шум в голове – странное состояние. Окутанный пеленой мозг еще не проснулся. Иначе, как «тупить», это не назовешь. Я уставился в одну точку и просидел так несколько минут. Над телевизором тикали часы, отбивая точный ритм происходящего. Именно так звучит жизнь: «тик-так, тик-так». Но думал я не об этом. Несколько первых секунд после пробуждения, вспоминая последние события, я был уверен, что это дурной сон, но вскоре убедился, что все очень даже по-настоящему. Радуга стекла, как акварель, и исчезла. Я прищурился и махнул рукой, отгоняя от себя дурные мысли.