Марва
Никогда не верила в рассказы всяких там Пришвиных про небо и сирень. Писать надо как в жизни – по хардкору. Тут либо блевотина, пузыри соплей, кровища, клочья волос и глубокие поцелуи с языком, – либо ничего. Еще ненавижу людей, которые пытаются показать новым знакомым свою жизнь как нечто розовое пушистое и сладенькое. Не ври, ублюдок, у тебя все так же плохо, как и у всех остальных.
Я считаю, что при знакомстве надо сразу рассказывать обо всех своих недостатках, демонах и изъянах. Трудно, конечно, сходу открываться перед кем-то на сто процентов, расцарапывая кожу на груди и продолжая рвать ее вниз по животу. Предлагая зрителям посмотреть на все твои внутренности, демонстрируя им свои черные легкие и неплохо закрученные кишки. Но зато потом, через пару месяцев никто не подойдет к тебе и не скажет: «Я думал, ты хорошая, добрая, чистая, не такая, как все… А ты обычная мразь». Понимаете, если что-то скрывать, то паршиво потом будет всем.
Я бы вот сразу рассказала о том, что я – алкоголик. Я бы не стала втирать людям сентиментальную историю о том, что: «Эта болезнь развивалась медленно, сначала я не замечала, как она потихоньку прибирает меня к своим гнилым беличьим лапкам…» – это бред и зашквар. Я бы рассказала о том, что понимала все с самого начала. Алкоголик вообще всегда знает, что он алкоголик, и спорит с этим утверждением только тогда, когда оно исходит от других – родных, друзей, одногруппников…
Отличие алкоголизма от наркозависимости в том, что у тебя нет конфетно-букетного периода. То есть, нет этого счастливого года, как у наркомана, чтобы у тебя сначала закончилось бабло, потом бы ты начал продавать вещи из мамкиной квартиры, потом откровенно начал бы подворовывать еду в магазинах. В алкоголизме у тебя абсолютно нет времени на осознание. Ты приходишь в него уже бомжом, тебе не нужно ни к чему привыкать. Поэтому в дерьмо ты ныряешь сразу и с головой.
Вот ты сидела на парах в универе, а вот ты уже на какой-то «прибитой» хате на окраине города. Хотя, бухать на вписках – это благое дело. Не было еще малолетки, который бы этого не делал с периодичностью в две недели.
Вот бухич в одного – это алкоголизм.
При чем, по началу, это даже доставляет какое-то тупое, необъяснимое удовольствие. Знаете, как когда вы болеете гриппом, у вас температура 39С, вы кашляете как последний туберкулезник и начинаете втирать своим близким что-то о завещании своих трусов вашему младшему брату. Вам нравится находиться в предсмертном состоянии, вы испытываете кайф от того, что о вас заботятся, при этом вы точно знаете, что выживете.
Так и с алкоголизмом. Ты думаешь: надо пострадать. Денег на наркоту сроду не добыть, а бухлишко можно и за две сотки взять. И начинаешь пить. Одиночная попойка, кстати, ничем не отличается от обычной, с двадцатью соратниками.
Я так же врубала музло, курила каждые пять минут с бокалом наперевес в форточку, разговаривала сама с собой «за жизнь», умывалась холодной водой, чтобы немного протрезветь. Ты бухаешь как на обычной вписке – в усмерть. В хламину. В драбадан. И даже с сексом в конце. Серьезно! Погасив пожар одних своих труб, которые требовали выпивки, ты принимаешься за удовлетворение других. Естественно вместо костлявого рок-музыканта, как раньше, это будет некачественный видос с большими жопами и твоя костлявая рука.
Где-то недавно услышала о том, что саморазрушение – это путь к свободе. Не, ну, я как-то вообще хз…
В тот день мне впервые за месяц захотелось выпендриться в баре и нажраться не приевшимся уже вискарем с колой, а кошерным вишневым элем, дабы пробудить, наконец, в себе эстетствующую суку.
– А его нет. Эля вообще нет,– раздается из-за стойки.
– Бармен, го вискаря!– Он создал.
Не успела я выпить две своих стандартных тары виски с колой, как какое-то быдло в горчичной парке, с пивом и натцем «на закусон», за «дружеским» столом предложил мне познакомиться с хозяином бара.
Кстати, вы никогда не задумывались, почему этот огромный длинный стол посередине зала называется «дружеским»?
Обычно за ним всегда собираются самые отщепенцы. Такие не урожденные матерью для тусовок людишки. Нависают прыщавыми лицами над своими бокалами, тыкаются в телефон, как маньяки поглядывают по сторонам в поисках «друзей». Попробуй сесть за такой стол, и все – до конца вечера протухнешь там с этими неудачниками. А какие гениальные у них подкаты: «Девушка, вы такая красивая! Хотите пива?»
В общем, я видимо изрядно поднажралась раз села за этот столик. Чувак в парке начал присаживаться мне на уши:
– Так вот же начальник! Представляешь, звонит мне сегодня, говорит: «Ваня, валим ко мне на открытие, я проставляюсь!» – и показывает на парня в кепке и спортивной куртке. Парень казался сильнее и серьезнее самого Рамзана Кадырова. Я подумала, ну, правильно, – хозяин же.
От нечего делать решаю подкатить к этому чуваку. А что, на мой взгляд, логично – для алкоголика и наркомана нет лучших друзей, чем хозяин бара и барыга. И, если с Титом Кузьмичом – нашим маленьким драг дилером я общалась уже довольно долго и тесно, то из крупных поставщиков алкашки у меня никого не было.
Тит Кузьмич – это мой товарищ Георгий Титов. Чувак, постоянно мечущийся между «истощенным нутром кошелька» и «консюмеристской мастурбальней бутиков». Из тех, кто носит рубашки Гуччи, запаривается насчет трусов от Кельвина Кляйна, и при этом не жрет неделями. Он мой ровесник. Имеет богатую мамашу и приторговывает наркотой.
Закончил школу с золотой медалью, поступил в престижный универ, поселился в огромной двухкомнатной квартире, принадлежащей сестре, которая свалила в Германию с богатым мужиком. Но, как говорят торчки: «Где лох и квадрат – там вмазаться и рад». В общем, у Тита появились какие-то сомнительные друзья. С универом пришлось подвязать. В этот его период жизни мы с ним и познакомились.
Это было самое ублюдское свидание за всю историю свиданий.
Как-то я грустила дома, выпила бутылку красненького и начала доставать всех в соц. сетях. Написала своему бывшему однокласснику, который всю жизнь казался спермотоксикозником и был влюблен в меня:
– Привет. Как дела? Появилась телочка?
– Привет. Отлично. Появилась. – Да ладно?!
– А изменял ей уже?
– Нет.
– А не хочешь попробовать? – В мое оправдание— я была в дерьмо, и я люблю проделывать всякие грязные штучки с живыми людьми. Но все это на словах, и до дела еще никогда не доходило.
– Нет. А ты что, так и не нашла принца своей мечты?
Ну, после такого его сообщения я, как водится, по бабской традиции начала рыдать, курить и жалеть себя бедную и одинокую. Переписку пришлось экстренно прекращать, дабы ее результаты не довели меня до самоубийства.
А на следующий день мне написал какой-то левый парень, со страницы, где нет ни одной фотки. Я на диком сушняке, мне было плевать на все, поэтому каким-то образом мы договорились с ним до того, что он приедет ко мне в гости. Приехал этим же вечером. Смазливый, до жути! Умный, почти как я! Еще и с бутылочкой «красненького». Да еще какого «красненького»! Стеклянная тара моего любимого «Крымского» за две сотки. Наиотвратительнейшего пойла с привкусом «Доместоса» и галимого спирта одновременно. Два глотка и ты еще три дня будешь ходить с фиолетовым разукрашенным неизвестными мне химикатами языком. Ну, думаю, наш клиент. Для него тоже дорого ощущение бомжарности и, если угодно, богемности. Сейчас подсажу его на свои «гости», будет приезжать каждый день и бесплатно спаивать, а скоро, того и гляди, отсыпать и отламывать начнет.
Наша мини тусовка казалась ламповой до той поры, пока он не сказал, что его натравил на меня Сережа – спермотоксикозник. Тит хотел секса. Я считала, что секс – это скучно. Мы расстались ранним утром страшно недовольные друг другом. Но общее чувство юмора и любовь к дешевому «красненькому», видимо, как-то объединяют. Прошла неделя, и мы стали тусить вместе почти каждый день.
Это какой-то кошмар! Я же начинала рассказывать историю из бара. Историю о том великом дне, когда я нашла свою ван лав. Я говорила о том, что хотела затусить с хозяином бара – не затусила. Но мы остались с ним добрыми приятелями, это уж несомненно.
В тот вечер выступал какой-то местечковый хип-хап-бойз-бэнд. Грубые словечки, дцп-шные рифмы… В общем, мне как-то взгрустнулось. Я забралась на старое кресло и потягивала из трубочки холодный виски с колой. Какой-то паренек почти задницей уперся мне в лицо. Я тыкнула ему в спину пальцем, мол: «Отойди-ка, щегол». Паренек обернулся и улыбнулся мне своими ямочками. Господи, не думала, что я настолько пошлая и не оригинальная натура – влюбиться в ямочки на щеках.
Он был мил. Безумно мил. И видит Б-ог, я секунд пять ожесточенно боролась с чувством, возникающим у меня внутри. Мой мозг за это время выдал кучу полезной информации, типа: «Он очень красив, он хорошо одет, он обаятелен, он в крутом андеграудном клубе, значит, наверняка, не тупой. За ним бегают кучи красивых баб: некоторые из них разъезжают на Порше, некоторые живут в Америке и имеют подтянутое, загоревшее на пляжах Лос-Анджелеса тельце, а какие-то, может быть, вообще звезды модной индустрии местного розлива, и вот нахрена после всех них ему сдашься ты? Он же разобьет твое тупое сердечко!»
А тупое сердечко по прошествии этих пяти секунд уже посылало свои дурацкие сигналы языку. И вместо того, чтобы сказать: «Молодой человек, уберите от моего лица свой тощий зад», – я сказала что-то вроде: «Привет. Тебе тут не скучно? Может, свалим куда-нибудь?»
Господи, позорница…