Глава 6
– Вот я – б…! – выпив, констатировала Катька.
– А можно без великого и могучего? – страдальчески простонала Фрида. – Давай заменим твой эпитет, ну, я не знаю, словосочетанием «веселая женщина», например.
– Ты, Фридка, существо бесполое, так что и не лезь. Как ты там предложила? Веселая женщина? Это вам не шлюха. И не проститутка тем более.
– А Катьку-то нашу понесло, – шепнула Инночке Тамара.
Монолог пьяненькой заместительницы мэра о многочисленных типах женской психологии и прямой зависимости от этих самых типов женских судеб подруги слышали не впервые. Собственно говоря, только Фрида, существо возвышенное и творческое, не считала Екатерину Александровну женщиной, как сейчас говорят, во всех отношениях успешной. Тем временем Катька продолжала, уже не стесняясь в выражениях:
– Проститутка – это когда за деньги! Так, кусок мяса. Шлюха – это когда он хочет, а она слушается. А б… – извините, веселая женщина, – это когда хочет она сама. И, между прочим, мужики это ценят!
– Да ну тебя, Кать, я вот не согласна: я люблю своего Мишку, и он меня любит. И чем плохо?
– Попробовал бы он тебя не любить, размазня эта! Тоже мне мужик, не украсть, не покараулить. А ты дура! С такой внешностью, как у тебя, да я бы горы свернула…
– Что ж Инка-то не свернула, – ехидно влезла Фрида, будучи уже тоже порядком на взводе. – Они с Тамарой – двое из ларца, одинаковы с лица.
Тамара и Инночка переглянулись и захохотали, как сумасшедшие.
– Кать, хватит буйствовать! Ты лучше скажи, какой мужик тебя бы устроил, чтоб ты из койки в койку скакать перестала? Ты подумай пока, а я на правах хозяйки разолью.
Тамара занялась своими барменскими обязанностями, а Инночка задумалась, какой бы мужчина устроил ее саму. Мысль, всплывшая сразу, при последующей внутренней дискуссии казалась если и не навеянной алкоголем, то явно скоропалительной: анти-Славик. Не толстый, не кобелистый, умный и чтобы обязательно любил ее, Инночку. Сильно. Страстно. Нежно. Со всеми ее недостатками, проблемами, домочадцами и чадами. Конкретизация мифического анти-Славика оказалась такой очевидной, что Инночка опешила: оказывается, ее идеальный мужчина вовсе не помесь Бреда Питта с Альбертом Эйнштейном и Петраркой. Идеальный мужчина за тысячу километров отсюда мерз, голодал и упражнялся в эпистолярном жанре. Любитель тихого женского смеха в темноте. Стоп. Не женского, а ее, Инночкиного. Как можно любить то, что никогда не слышал? Ведь в той единственной их общей на двоих темноте им обоим было не до смеха.
Инночка поняла, что отвлеклась и упустила нить дискуссии. Надо полагать, Катька перечисляла обязательные достоинства потенциального избранника:
– Молод, красив (ага, догадалась Инночка, это уже середина списка), богат и чтобы обязательно подонок. Но гламурный!
– Подожди, Кать! Я что-то не пойму, в чем гламур подонка и что вообще под словом «подонок» понимаешь? – перебила Тамара.
– Я тебе сто раз говорила: ты, Томка, курица семейная. Тебе надо, чтобы в растянутом трико с отверткой в руке и секс строго по субботам, потому что во все остальные дни – завтра на работу.
– И действительно, какая может быть страсть, если нет борьбы… – влезла Фрида.
Захмелевшая Инночка тоже решила вставить словечко в полемику, процитировав Капитолину Ивановну, отозвавшуюся о ком-то из родни:
– Ага, не пьет, не бьет, не изменяет! Скучно!
– И скучно! – горячилась заместительница мэра. – А гламурный – это когда мужик ночной крем от дневного отличает, делает маникюр и одеколон у него не меньше чем за шестьсот баксов.
– За шестьсот баксов мы бы с мамой в Египет смотались бы…
– Ну, так и раскрути этого кабана, бывшего своего. Я больше чем уверена, что он и сегодня тебя в кабак звал.
– Звал, – вздохнула Инночка. – Только меня от него уже не просто тошнит, а выворачивает…
– Вы посмотрите, девки, какая дура: ты хоть помнишь, когда с мужиком в последний раз в постели была?! Пять лет назад, со своим боровом?
– В декабре… – брякнула Инночка.
– Стоп, с этого места попрошу поподробнее! – оживилась Томка.
– Колись, Лучинина, мальчика по вызову заказывала? – развлекалась Катька.
На помощь Инночке неожиданно пришла Фрида:
– Давайте сменим тему. Вот вы все любите, например, мягкие игрушки?
Поворот оказался столь резким, что любительницы подробностей чужой личной жизни застыли с открытыми ртами. Инночка воспользовалась ситуацией:
– Терпеть не могу. И так хлама в квартире выше крыши, а тут еще эти пылесборники. А дарят мне их регулярно потому, наверное, что я ростом не вышла. Так я этих заек, медведей и собачек близнецам двоюродной сестры отношу. Жаль, девчонкам уже по восемь, надо других детей, помоложе, искать.
Тема ее декабрьского приключения отошла на второй план: как выяснилось, и Катька, и Тамара игрушки любили, а Катька даже одно время коллекцию собирала.
– На днях, – мечтательно закатила глаза Тамара, – в Детском мире такой медвежоночек классненький, на витрине, ужасно одинокий, но девятьсот рублей, это ж неделю семью кормить можно…
– Нет, подожди, пусть Фридка скажет, что хотела! – влезла Катька. – Тоже мне, деньги великие, да лифчик приличный в два раза больше стоит! Говори, возвышенная наша, что ты имеешь против мягких игрушек?
Фрида извлекла откуда-то из-под шали длиннющий мундштук, неторопливо зарядила его такого же нестандартного фасона сигареткой и уставилась на подруг.
– Это в смысле «мужчина, угостите даму спичкой», – глупо хихикнула Инночка и чиркнула фирменной, с золотой накладкой, Катенькиной «Зиппо». – Просто НЭП какой-то… Не томи, Фрид, развенчай идею коллекционирования, расстреляй умозрительного плюшевого зайчика! У тебя гламурно, как Катька скажет, должно получиться.
– А коллекционирование тут вовсе ни при чем… – Фрида выпустила ароматное облачко дыма. – Речь у нас с вами, сударыни, пойдет о некрофилии.
– Что?! – опешила Катька.
– «Некро» – мертвый, «филос» – любить, – блеснула знаниями латыни участковый терапевт Тамара Федоровна. Последние пара рюмок были явно лишними, эмоционально радиоактивная Томка уже утратила способность удивляться и завтра наверняка будет маяться похмельем.
– Сейчас я вам всю цепочку разложу. Уф, в башке туман… – Фрида, несмотря на общую богемность пьющая редко и пьянеющая быстро, с каждой минутой теряла подчеркнуто стильную речь, жаргонизмы выползали из своих мышиных норок все отважнее. – Все равно… Почему женщинам нравятся мягкие игрушки? Так, Кать, не дергайся, вопрос ри-то-рический. Потому, что они миленькие, потому, что пока они в магазине, они как бы бесхозные и их жалко. Так? А теперь представьте себе, что игрушка очень красивая, мех блестящий, мордаха симпатичная, здорово, да?
– Ну, – почувствовав подвох, насторожилась пьяненькая Катька.
– А теперь ма-аленькиая метаморфоза: положим, игрушка сделана из натурального меха…
– Класс! – повелась на провокацию Катька. – Только дорого, наверное, медвежонок как самолет будет стоить!
– Не перебивай, ты не в мэрии! – строго оборвала Катьку Фрида. – Пойдем дальше: игрушка не абстрактная, а конкретная…
– Это как? – вконец запуталась Инночка.
– Ну, цельную шкурку, например, зайца аккуратно набивают… Чем их там набивают?
– Антисанитария! – икнула Томка. – Мик-ик-ропаразиты, клещи…
– А чем тогда такое чучело отличается от трупа животного? В трупе, между прочим, хоть мясо есть. Он тоже блестящий, и мордаха симпатичная. С одной стороны – жалкий, бесхозный, с другой – никуда не убежишь, люби его, он твой!
– Нет, Фрид, это вывернутая какая-то логика, ты не права… – Инночка даже протрезвела слегка. – Всю жизнь я была уверена, что любовь к мягким игрушкам – это сублимация неудавшихся отношений между мужчиной и женщиной.
– Дуры, – очнулась наконец Тамара. – Это призрак детства!
…Через час, уже засыпая, Инночка подумала: если рассказывать кому-нибудь о своих «чувствах», так уж точно не Томке. И не Катьке. Хотя, наверное, психологически – или психиатрически? – подкованная Фридка поставит ей, Инночке, позорный диагноз: острый приступ педофилии… Тьфу, вот же гадость всякая в голову лезет…
Спать, спать, спать, завтра вставать ни свет ни заря…