Снежки
…Мне было лет восемь, наверное. Здоровенный взрослый мужик я был тогда, короче говоря. И учился я в школе в первую смену, и получалось так, что оставался дома я потом один по нескольку часов. Отец мой всю жизнь технарь, водила и слесарь, и инструмента дома было… хоть с балкона кидайся. На балконе у нас был верстачок, на верстачке тиски, в ящиках отвёрток, напильников, пассатиж… Хоть завались! Чё я только не мастерил!.. Особым удовольствием для меня всегда было притащить на балкон поломанный приёмник, к примеру, и аккуратно и делово, с расстановкой, по-мущински разобрать этот приёмник до самого мелкого винтика, а потом собрать его обратно. Как обычно, конечно же, при сборке возникали проблемы, так как чтобы разобрать прибор, приходилось кое-что надломить, или просто выдрать это с мясом. Лишние детальки тоже вводили в недоумение, но я помню то удовлетворение, когда прибор собирался до конца, с обязательно порезанным пальцем и прищемлённым чем-нибудь. Вертя перед глазами очередную вещь для разборки, я с интересом кумекал, что это и как это устроено, и как это собрано, и вообще на кой хрен она, вон та железненькая пимпочка с колечком?..
…Первый раз меня долбануло током, когда я собирал электробритву. Совершенно неожиданно вдруг перед глазами оглушительно лопнул, искрясь, жёлтый пузырь, ослепляя и наполняя комнату пахучим горьким дымом, и по пальцам садануло, словно молотком, так, что было страшно посмотреть на руку, и, вздрогнув, я невольно отшвырнул отвёртку куда-то в потолок… Пальцы било дрожью, рот заполнился слюной. Вроди ни чё… Пальцы целые, но боль такая, будто действительно прибили молотком. Найдя глазами отвёртку, я опешил. Она была оплавлена замысловато, почти на половину! Железные капли застыли чернотой, а пластмасса рукоятки смялась, как пластилиновая, и застыла. Красотища. Осторожно потянув провода, я вынул горячую розетку из вилки. Бритва тоже была горячей и закопчённой. Испорчена вещь…
…А потом я играл с отцовским ножом. Прекрасный охотничий нож. Зэковский! Отец шоферил где-то возле зоны, и иногда прятал на балконе удивительные вещи. Самодельный кухонный набор, резные нарды. А нож, помню, был прекрасный. Да, это совсем не заводской! Наборная разноцветная рукоятка удобно ложилась в руку, ограничиваясь перед лезвием изящным усом. Зеркальное лезвие с глубокой заточкой покрыто мудрёным узором чернения. Я часами мог любоваться ножом. Тяжёленький… Лёжа на спине, я «летал» им, словно самолётом, озвучивая полёт. Нож был и ракетой, и самолётом, и вообще чем-то мощным и беспощадным. Идеально очерченное лезвие мягко рассекало пространство, совершенно не встречая ни какого сопротивления. В-в-в-в-в… Нож очерчивал плавный полукруг, медленно и величественно взмывая вверх, и, замирая в самой дальней точке, которую позволяла длина моей руки, разворачивался огромным инопланетным кораблём, и с шипением устремлялся вниз, проходя в миллиметре от моего уха, где так же плавно и мощно описывал дугу, пролетая над ковром, и опять зависал, пока я полз на пузе, приводя нож в секретное ложе между ножкой дивана и стеной. «… В-в-в-в-в-у-у-у-у-ф-ф…», – мощно свистел нож, приземляясь в свой ангар, и чуть отдышавшись, опять готовился к полёту.
И вставал в полный рост, и нож медленно парил вдоль полки с книгами, красиво огибал торшер, чуть-чуть не задевая мамино кружево, а потом мне приходилось проходить коленями по застеленной кровати, так как нож, ни на миг не останавливаясь, плавно и неизбежно парил, делая большую дугу вокруг телевизора, и, вернувшись в середину комнаты, и натужно пыхтя, набирал высоту, почти касаясь люстры, и вновь зависал там, играя между лампочек прозрачными разноцветными полосками рукоятки (моё любимое!), и, набирая массу, медленно разворачивался и стремился остриём вниз, и я опять ложился на спину, не сводя с ножа глаз: «В-в-в-в-в-в-фффффф…», и нож медленно и плавно терял скорость, заканчивая полёт, когда я держал его уже двумя пальцами за самый конец рукоятки, и вдруг уронил.
…В двух сантиметрах ниже моего правого глаза тяжёлый нож равнодушно тукнул, воткнувшись в кость, и остановился на секунду в таком положении, пока я замер, не дыша. Постояв вертикально секунду, нож подковырнул со скрипом, и щипнул и дёрнул кожу, гулко свалившись на ковёр возле моего уха. Машинально прижав ладонь к глазу, я встал, и на заплетающихся ногах побежал в ванную. Там самый яркий свет и зеркало.
…Под глазом ярко горит пунцовая опухлость, а в маленьком проколе ниже глаза судорожно застыла капелька крови. Очень сильно тошнило, и я чуть не упал, с трудом отгоняя из головы явную картинку с проткнутым насквозь глазом…
Несколько минут я сидел на диване, поглаживая с опаской всё пухнущий и пухнущий прокол, в сотый раз вспоминая происшедшее, стараясь не смотреть на нож. Звук втыкаемого в кость острия дурнил и подташнивал.
…Я положил нож на место, и больше не играл с ним, а вечером мама ругалась за ужином:
– Ты где подрался опять? Чё у тебя с глазом-то?.. Опять в снежки играли? Ну-ка, дай посмотрю…
А я пил остывший кисель, и помалкивал в тряпочку.
****