Зима
Президентский совет и управление Миром
013
Мотив президентства в обществе «Холокост». Идеи бездейственны, им необходим маркетинг. Ельцин готовит включение Гефтера в Президентский совет. «Использовать Кремль, чтобы для людей что-то сделать» ♦ Образ Боэция, жизнь после конца Родины и себя. Светопреставление внутри человека. Неудачник эпохи идет к новой содержательности. Понимают ли европейцы?
Михаил Гефтер: Знаешь, вот точка, которую я пропустил, живя и действуя по инерции. И тут Всевышний надоумил тебя изъять меня из кучи жизни. Дом, Пахра. Точка, где все заново. Где что-то с временем происходит. Просто ходить, трогать книги, выйти к реке. Даже если что-то не вырастет – а может, и вырастет что-то из этого, – все же лучше уйти с этим, чем до этого не дожить.
Глеб Павловский: По-моему, ты активно восстанавливаешь себе на новом месте невозможность работать.
Ты еще со мной вежливо говоришь. Но Глеб, я обуян идеей русско-еврейского сотрудничества!
Такие вещи не делают через общество «Холокост»1. Води карандашиком по бумаге. Ты же Россию знаешь – здесь значимы либо слово, либо поступок, но не организация. Извини, ты стар, чтобы начать организовывать что-либо.
Был утренник, десять или пятнадцать человек, русские дети, симпатичные, каждый спрашивал меня: «А что такое Холокост?» Они даже не знали. Надо, в конце концов, что-то воссоздать. У меня идея поставить работу и уйти в сторону.
Хочешь анекдот? Чубарьян, знаешь такого? Гаденыш, в свое время наделал мне бед, а теперь пишет характеристику – на Президентский совет2 по заданию Ельцина!
Ты решил провести утренник в еще одном детском доме, в Кремле?
Но я решаю для себя детский вопрос, Глеб, – могу я кому-то вообще и в чем-нибудь быть полезным? Могу я использовать Кремль, чтобы для людей что-то сделать? Если не могу, то мне лично это не нужно. Понимаешь? Я давно отработал свое честолюбие. Как у всякого человека, у меня оно было, чего скрывать. Но – отработал. А в этом деле надо либо заявить себя независимым, либо кому-то существенно помочь. Я все-таки спрошу тебя: можно кому-то принести пользу или это чистая химера? Частную пользу, скажем?
Можно, но ни о какой пользе, кроме частной, и речи нет.
И потом, надо же знать, какова компетенция этого совета.
Компетенция? О ней нельзя знать, потому что таковой нет. Это компетенция стола в президентской Ореховой комнате. Президентский совет – система без функции. Нет ни одного решения, которое обязано пройти через него. Строго говоря, это клуб любителей Президента, а не место, где его решения обсуждают.
Но Ельцин же заявил, что, в отличие от прежнего состава, который собирался в неопределенное время, он хочет совет, который будет регулярно работать. Не участвуя там, числиться участником – не в моих правилах, а менять их к концу жизни бессмысленно. Во времена оны я у Константинова спросил, зачем он пробивается в академики. Он мне говорит: «Но я же тогда буду похоронен на Новодевичьем кладбище!» Вот уж не моя цель.
Вместо слова «рекламный» на Западе какой термин? Теперь?
Маркетинг.
А теория бывает маркетинговая? Не теория маркетинга, а сама теория как рекламная штучка?
Есть целое направление – политический маркетинг. Как продвинуть возникшую идею в массовое сознание.
Гениально это сделал Фукуяма! Вот нам у кого надо учиться.
Разве один Фукуяма? Работают специалисты, технологи. Сотни человек, чтоб на него одного обратить внимание. Частный случай политического маркетинга – технология выборов. Грубо говоря, как Пупкину стать президентом России. Сегодня это также техническая вещь. Но ты в роли Фукуямы – такое для меня отвратительно! И ничего приятней от меня не услышишь.
Не надо меня долбать, я должен, раз я уже начал. Смешно сказать, впадаю в детство и хочу сеять добро. Никто никого не слышит, Глеб, нам необходим политический маркетинг!
У Боэция в «Утешении философией»3 есть образ, где он объясняет разницу между человеческим отношением к судьбе и божественным. Он, Боэций, – зритель, сидя на трибуне, наблюдает начало забега, затем его продолжение и лишь затем – какие упряжки финишируют. Бог видит иначе. Он видит одновременно каждого человека на трибуне, одновременно старт и финиш забега, а также рождение и смерть каждого зрителя. Поэтому у Бога иное отношение и ко всему на картине. У нас тоже возможен иной взгляд на себя, без всякого маркетинга.
Замечательно. У меня есть подобное наблюдение над собой. Где-то это накапливается, ты прав. Надо сесть и восстановить моменты в памяти, сейчас опущенные. Например, мою внутреннюю перемену в отношении еврейства. Сюда входит в том числе мучительный опыт переваривания диссидентства. Такое вломилось в сознание, что, будь я склонен к красноречию, написал бы светопреставление внутри одного человека. Оно вершится внутри, и оно нисколько не меньше, чем светопреставление. Да, ты здорово про Боэция напомнил.
Я о том, что у нас есть возможность расширить взгляд – мы видим жизнь после конца Родины и самих себя.
Конечно, это лишь возможность. В какой-то степени мы все неудачники в жизни. Это нужно осознать. Мы запутались, я запутался. Кто-то должен донести этот крест до логического конца эпохи. И до иной содержательности. Не выплакать, о нет! Претворить в нечто светлое. Сегодня мир предлагает новые возможности. Большой человеческий словарь питается элементами, которые в прошлом были несоединимы. Культуры могут питать друг друга, зато их смешение довольно бесплодно.
Для европейца проще улавливать происходящее, время от времени пересматривая список прежних табу. Для русских этот номер уже не пройдет. С европейцем легко говорить, даже своих они не так внимательно выслушают, как нас. Русские пока еще несут какую-то марку загадки. А европеец готов к затрудненности понимания.
А с другой стороны, и он уже не готов. Я помню, как у Веро Гаррос4 вспыхнули глазки, и только любовь ко мне едва сдержала. Когда в 1981-м, в начале польских событий я ей сказал, что генерал в черных очках Ярузельский – герой добровольной несвободы, предела ее возмущению не было!
Ага, когда ты в 1989-м пересказывал Михнику эти наши ереси 1981 года, он говорил: «Понимаю, но, бога ради, не скажите такого при поляках!»
Веро сидела рядом и что-то писала, а Адам ей говорит: «Ты что это записываешь? Если в Варшаве узнают, чего я тут наговорил, мне несдобровать!» Вот так живем.
Двигаюсь медленно и неудовлетворительно. Но я доволен! Если бы дело было в городе, я был бы измучен, потому что весь сосредоточен на этом. А тут я начинаю жить новой, очень устраивающей меня домашней жизнью. Жизнью человека, который хозяин себя. Бог тебя осенил идеей дома. Ладно, иди, я все сделаю.
Бог меня давно осенял, не было денег.
014
Член Президентского совета. Современный Гамлет. Идея человечества как убийственная сила. Призрак и два Наследника.
Глеб Павловский: Информационная лента агентства Postfactum стала однообразна. Отношение к Президенту, отношение к Советам, отношение к Конституционному суду. Вы за или против? Вы за конституционный строй или против него? А если против, то за какой?
Михаил Гефтер: Хорошо бы, кто-то мне объяснил выражение «конституционный строй». И как оно применимо сегодня к России?
О, поосторожней с сомнениями в конституционном строе. Теперь ты должен выбирать выражения. Для члена Президентского совета эти вольности недопустимы. Хочется ли тебе еще писать?
Хочется ли? Знаешь – надо! Это нормализует мои отношения с историей. Вот старая мысль в голову пришла. Из моей бесконечной папки Hamletfrage – представить Гамлета конца ХХ века. Освободить от интерпретаций, истолкований и исполнения. Страна вроде России – бурное, идиллическое и преступное прошлое. Наконец-то вступает в мирную фазу существования. Империя не без погрешностей, Клавдий – законотворец постреволюции, но чуть получше, чем Сталин. От него проистекают смерти понемногу туда, понемногу сюда. И люди, находящиеся в разных отношениях друг с другом в результате этого.
В тот час Наследнику империи пригрезился Призрак, и что-то в нем шевельнулось. Он начинает взрывать ситуацию изнутри. Несообразными поступками, где причина и следствие не увязаны, а предсказать последствий нельзя.
Вместе с тем в несогласии с этим его поведением зреет гигантская, безумная мысль! У которой нет еще нужных слов, которой понять не может никто. Но его она катализирует. И она же катализирует страшные вещи.
В ситуации, которую в громадной степени Наследник создал сам, близкие друзья должны сделать выбор. Спорить с ним можно, конечно, но тут уже не спор. Потому что задет строй и порядок жизни. Значит, надо перейти на ту сторону, надо ему изменить, предать его? Но кто тут кого предает? И если не подвержен мысли о человечестве, которая могла в тебе пробудиться зверем этаким.
Трагедия мысли, притязающей, вторгнувшись в жизнь, управлять поступками других, отбрасывает к смерти всех. И к воцарению Призрака новой, более эффективной фортин-брасовской5 породы.
Зачем было ему людей в это втягивать?
Да, кстати, зачем? На каком основании, по какому праву? Права нет, есть неотвратимость политики мысли. А право нужно затем, чтоб обыкновенная жизнь могла защитить себя от самоуправства кипящего разума. Человек стал открывать себя, занялся самим собой, и с тех пор ему нет решения. Запад прошел сквозь это и как-то справился, Восток жил иначе. А Россия из этой коллизии не вылазит. И сегодня та обратила нас во что-то несуразно мелкое. Мысль одновременно пустеет и шикует. Она псевдомысль, но она все равно шикует. Свобода случайных мнений, поездки, обласканные Западом миграняны.
015
«Ультралоялистский» Гефтер. Действуя в неправовом поле, Ельцин вправе нарушать Конституцию. Руководствоваться правовым сознанием – «странный взгляд». «Все идет правильно».
Михаил Гефтер: Думаю, оппозиция избрала ложный ход – доказывать незаконность указов Ельцина с помощью юридических аргументов. В антиконституционных рамках действия не могут не носить противоправного характера.
Глеб Павловский: Вот это и есть ультраельцинизм, мандат Президенту на все что угодно. В антиконституционных рамках любые действия антиконституционны.
Тут просматривается другая ситуация. Шанс выхода на совершенно другие основания политической жизни. Да, мы вынуждены так поступить, но мы используем сделанное нами на пользу строительства нового.
Какого нового? Это расправа и политическая выгода.
Так у нас в политике вообще не правовая ситуация. Нельзя фактами доказать, что ельцинизм антиконституционен. Поскольку сама наша Конституция исключает то, что ты называешь правовым подходом, деятельность Ельцина вполне согласуема с антиправовой конституцией.
Ага, банда спорит с бандой! Уже сто раз повторили, как наш Ельцин велик, что в дикой стране так мягко поступает с тоталитарными силами. Надо пожестче! Сто раз сказано в демократической прессе писателями и критикессами.
Странный взгляд, что человек должен руководствоваться неким правовым сознанием по собственной инициативе. Это очень странный взгляд. Должно быть сознание преграды, запрета, которое далее начнет формировать новый образ поведения. И действует уже как селекция кадров, а со временем – их гуманизация.
Нет, в настоящем пока все идет правильно. В пределах допустимого. Есть только одна опасность. Чтобы действовать, надо что-то отдать политиканам, с ними считаться и вести с ними игру. Но, может быть, так и надо.
016
Идея нового курса – учредить операциональную государственность. Социальная программа плюс политика «места России в мире». Державность как полезный компенсационный миф. Потенциал нового курса важен, но может уйти из рук.
Михаил Гефтер: Оцени реальное положение России как державы, лишенной большинства морских выходов, с оборванными экономическими связями. Военный потенциал разбросан так, что не сможет действовать как стратегическое целое. Он не ядерный уже, он полуядерный. Итак, у нас на руках система, непереводимая в государственное состояние. Допустим, мы приняли табу на катастрофу. Что отсюда вытекает?
Что нельзя начинать реформу, уговаривая «потерпеть ради будущего». Решим сначала проблему исходных условий! Мы должны какую-то целостность государственно утвердить, зная, что та временная и мы лишь придали операциональную форму исходной непереводимости. А потом будем говорить о реформах.
Люди, сталкивающиеся с трудностями, смогут их решать только в качестве хозяев положения, утвердившись в своей суверенности. Они должны уже сегодня учредить жизнь, а не выжидать завтрашнюю, по отношению к которой все якобы лишь пролог.
Глеб Павловский: У тебя нет ощущения, что, прилагая критерии здравого смысла к происходящему, мы ведем пустую игру? Давай исходить из того, что люди на этой земле решили жить иначе, чем сами считали правильным. Какую сферу ни возьми, пробел разумения. Экономика, политика, далее везде.
По теории систем следует выделить системообразующий фактор.
Первое – у себя в пределах РФ мы решаем планетарную задачу. Второе – мы хотим создать государство, удобное для населения и неопасное для мира. Увязав первое со вторым, и не более того.
Когда ты поставил эти две задачи, их легче увязать, взаимно ограничив. Должна быть реализована общегосударственная социальная программа достойного жизнеобеспечения и в стык, параллельно, решаться задача неутраты места России в мире.
Последнее недостижимо ни военными, ни экономическими средствами – нет ни тех ни других. Военной техники вдоволь, но ее нельзя пустить в ход, как раньше. Зато возможна такая внутренняя компенсация, как державность.
Державность – это компенсационная ментальность, которая, войдя в социальную политику составной частью, компенсирует людям их неустроенность, позволяя быть в равновесии.
Ты описал интереснейший политический потенциал!
Да, но этим потенциалом легче будет завладеть правой альтернативе. Пожалуйте, вот вам сильная социальная власть против криминальной буржуазии внутри. И вовне – против берущих нас за горло Штатов, посягающих на природное богатство России. Из этого нетрудно склеить очень сильный новый курс.
017
Спор с Бжезинским, поражение коммунизма – не победа капитализма. Возможен ли «новый Мюнхен»? Россия ускользает от демократов и уходит на Восток. Центробежный тренд исчерпан, но Центр не управляет. Деградация Центра. «День» – фашистская газета в серьезном смысле слова. Державникам нужна неодержавная концепция. Запад – хозяин пространства отсутствия СССР. Возможно ли конкурентное партнерство с Западом против Юга? России нужна аналитическая разведка. Пример Р. Такера.
Михаил Гефтер: Ты дал мне статью Бжезинского6, я хочу о нем написать. Вот у нас что-то развалилось и агонизирует. Называете это «коммунизмом»? Пожалуйста, есть ниточки, туда ведущие. Но в какой степени это победа демократии, да еще и отождествленной с Западом? Коренной вопрос. Мне все видится иначе.
Я не коммунизм отстаиваю, и не капитализм. Кстати, не видел интервью с Иоселиани7? Отар печален. Основная мысль – я, мол, глубоко сожалею о том, что коммунистический эксперимент не удался. Живу во Франции, при капитализме. Капитализм, говорит он, это отвратительно. Понимаешь, вот взгляд художественно одаренного человека, индивидуала. Он симпатичен и не сливается с московской истошностью.
…Считать, что кончилась Холодная война, – вот придумка! Конечно, такой вещи, как «Мюнхен»8, сейчас быть не может. С другой стороны, возможны сделки за чужой счет.
Глеб Павловский: Почему невозможен «Мюнхен»? Например, западные страны могут установить для Югославии дедлайн. И после этого возьмут и замочат всех, без каких-то проблем. Скажут: эти виноваты, а те – нет, и что государство не имеет права на собственное небо, как в Ираке. Чем это отлично от «Мюнхена»?
Возможностью не дойти до края. Вмешаться в кризис, не дав ему завершиться бесповоротной бедой. Я не идеализирую никого, Персидский залив9 еще аукнется американским чванством. Но двадцать лет назад Ирак проглотил бы Кувейт, а все писали бы ноты и статьи в газетах. Впервые ООН приобрела значимый вес. Моя мысль не в том, что это хорошо. Идет дело к хорошему или к еще более плохому? Да, идет к более плохому, но и хорошее есть, а какой будет композиция первого и второго процессов, трудно сказать. Россия в огромной степени зависит от этого вопроса.
Глобальная какофония скоро возобновится. А при мировом статусе России здесь проблема, которой демократы не понимали. Они заняты Москвой, Ельциным и Хасбулатовым, мелкотравчатыми обидами. А Россия внутренне ускользает от них в другой лагерь. Внутренняя ситуация России страшно показательна. Мы как Мир в целом, где ряды никак не увязываются.
Трагическая проблема конца ХХ века – Ближний Восток и Юг. Ты видишь по телевизору Сомали, где два миллиона вымирает, каждый день туда летят военно-транспортные самолеты, еду разгружают и тут же раскрадывают все, что те привезли, – ну и что, ввести туда войска? В конце концов, у нас внутри уже свое Сомали, на Кавказе.
…Не вводит ли в заблуждение регулярность западных поездок и симпозиумов насчет положения вещей, когда Запад скорее увидит нашу спину, чем наше лицо? Не уходит ли Россия все дальше на Восток?
Что ты понимаешь под уходом на Восток? Который Восток?
Соотношение Европейской России с Зауральем с точки зрения ближних и тем более отдаленных перспектив меняет баланс провинции и тыла. Во время войны роль Зауралья резко выросла. Потом гигантские стройки и головокружительные проекты, огромная доля военного потенциала там разместилась. Готовился фронт против Китая. Газ, нефть, безопасность, алмазы, а сейчас все меняется. И сопряжено с суверенными претензиями. Все это делает огромные восточные земли России областью тревожной, но живой. Способной показать Москве свои зубы.
Более существенным фактором мне видится гниль европейского центра. Европейская Россия похожа на зуб, разрушенный кариесом. Она распалась на три региона – Северо-Западный, Центральный и Южный. Все три разные, традиционно не имели за последний век связей между собой, кроме как через «Москву-Кремль». Центры Северного и Южного регионов ближе к столицам других государств, чем к Москве. Окружены новыми независимыми государствами, являясь зоной их активных влияний. Европейская Россия – остаток от вычитания Украины. Деградированное Нечерноземье, где ничего, кроме Москвы, нет. Нигде политической жизни, кроме московской, места нет, она затоптана.
И различия вытоптаны с предельной полнотой.
Сегодня Москва не управляет гигантскими территориями за Поволжьем.
Ей и труднее самоопределиться, чем тем.
Конечно, она ведь не представляет собой целостности. Активен Юг России, но там повсюду конфликт с Москвой. При сложившихся условиях Центр России не является центром для российского Востока. Альтернативная возможность не реализуется, пока Москва сохранит потенциал доминирования. Но в перспективе, а в будущем и как геополитическая альтернатива – восточная ориентация.
Россия войдет в ряд возможных будущих альянсов, что является шансом ее новой интеграции. Казалось бы, все больше расползания и центробежности. Но вижу, центробежность достигла критической точки, и всех опять потянуло к сближению.
Все это на фоне того, что Европа освободилась от риска лобового столкновения на своей территории, где ей назначалась роль главного ТВД – театра военных действий. Теперь, интегрированная и освобожденная от страха развязки, Европа займет новое место в мире. По отношению к нам, во-первых, но и по отношению к Штатам и к тому, что именовалось третьим миром.
Но и то, что ты сказал, верно. Дело не в сырьевом балансе, не в размещении производительных сил, а в том, что Европейская Россия не является управляющей силой своих восточных территорий. Она не умеет толком даже торговать их богатствами и сама нуждается, чтобы кто-то ее пригрел.
Какая театральная сцена для сарказмов Проханова!
Но Глеб, эти воюют. Понимаешь, для них боль то, что для других пустые слова и пешка в игре. Все, что связано с понятием державы, – их исповедание, вера. Это их религия. Другой вопрос, что они в это вкладывают на деле. Что отрицают, что провозглашают, на чем хотят строить. По крайней мере, у них есть установка – Россия, которая в руинах, и надо из нее соорудить то, что они называют державой. В серьезном смысле слова, не банальном.
«День» – газета экзистенциального отчаяния. Конечно, фашистская газета, но в серьезном смысле слова. В смысле, который задевает глубинные чувства людей, на что нет ответа ни у политиков, ни у высоколобых. Плюс, конечно, есть театр и игра. Но между прочим, в «Дне» меньше мелкой доносительской дряни, чем в демократической «Сегодня».
От тени еврея им тем не менее никак не избавиться.
Ну, если в дистиллированном виде выделить державность, то и такому ингредиенту должно присутствовать.
Зато есть искры злобного юмора, что, вообще, хороший критерий. Ведь смеяться нельзя, когда неискренен. Просто не получится. «В благодарность за договор СНВ-2 Буш подарил Ельцину ракетку».
Глеб, отвлекаясь от опереточной стороны дела, проблема серьезная – чем-то на время занять войска, пока они тебя самого не убили. И заводы, которые кормить надо, хотя их следовало бы закрыть. Если вы державники, у вас должна быть неодержавная концепция!
В принципе, то, что сейчас проводят реально, и есть разные неодержавные концепции. Все прочее – декорации. А неодержавная концепция разрабатывается в разных версиях, включая гайдаровскую.
Допустим, я в роли человека, у которого есть право задавать вопросы. Я бы спросил: ладно, «мировое соперничество», но его надо расшифровать. Мировое соперничество за что? вокруг чего? И какие для этого нового мирового соперничества у нас средства? Средствами дипломатии ограничиться нельзя. Экономическими средствами? Вспомни, каковы они у нас есть сейчас. Итак, военные средства восполнят недостаток дипломатических средств при слабости экономических? Колоссальной важности заблуждение.
А кто тебе отвечает? Я такое состояние называю «дебатами про себя». Когда не выговаривают задних мыслей, это ведет к накоплению застойных идей. А тех не сознают до момента, когда надо действовать. Тут-то все разом выходит на свет в форме наидичайших стратегий.
Как считают господа в Кремле, Западу неприятны дебаты, являются ли США нашим противником? Ладно, мы не будем это обсуждать! Но про себя мы, конечно, знаем, что вы за дрянь. И какое соперничество на рынках оружия. И что брошенные нами страны будут подбираться Западом, считают самоочевидным. Раз мы ушли оттуда, Запад все займет.
В той же функции, прежней советской, – хозяина пространства отсутствия.
Конечно, Запад не станет нам помогать развивать военный комплекс. Он готов содействовать радикальной, то есть асоциальной конверсии, но никак не медленной, которая привела бы к обновлению нашего ВПК.
В общем, все недоговаривают в жанре «сами знаете». Сами знаете, капитализм, который мы с вами строим, – вещь грязная, гадкая. Но если мы не сожрем, нас сожрут. Тут дебаты сужаются до уровня бабуина, а западный строй жизни понимают как аппетитный и эффективный дарвинизм.
Ха-ха, хорошо.
Но тогда надо готовиться к моменту, когда нашего бабуина попытаются съесть. Вот тебе вся неодержавная концепция Кремля вкратце.
Здесь два основополагающих допущения. С одной стороны, мы ослабли, и при мировом соперничестве наши позиции неизбежно займут. С этой точки зрения Япония и Европа, Америка особенно остаются нашим соперником. Второе. Так как многомиллиардный мир Юга и Востока представляет для нас трудно учитываемую опасность, нужно новое партнерство с Америкой против потенциальных горячих точек.
Если первую посылку увязать со второй, появится подход к мировой стратегии. Нам надо сочетать новый уровень мирового соперничества с новыми задачами сотрудничества против угроз третьего, четвертого и прочих миров. Эти две посылки надо увязать. Но не по принципу дурацкой эклектики Козырева10 или, еще хуже, Абарцумова11. Тот мне сказал: «Пусть все считаются с нами! Мы великая держава». Эта все их психика госдач, где они писали доклады.
Банальный армяно-русский патриотизм нацмена. Стороны существуют в виде теневых партий и не думают, что проблемы их аппаратных недругов придется решать им же. Несмотря на разговоры о «великой России, которая заставит себя уважать», они видят в себе временщиков. Все списывают на переходный период. России нужна поддержка реформ, кто нас поддержит, тот свой! При этом будем дружить с Америкой, а в Ираке втихую возьмем кредит. В общем, каша.
Причем каждый отдел и департамент тащит в свою сторону. Стратегия, которая строится на поездках Президента и на том, что надо готовиться к следующей поездке. абсурд! Россия сегодня не может определиться, в каком ей качестве быть в мире. Надо ли конвульсивно спасать свое «бытие в мире», либо неизведанным путем искать себя? Пока нас никто не гонит занимать место в мире. Чтобы все там бряцало и грохотало.
Никто не гонит, гоним мы сами себя.
В силу внутренних обстоятельств. Если спросят на Президентском совете, готов ли я сформулировать принцип внешней политики России в виде императива, отвечу: не делать вовне ничего такого, что жестко не диктовалось бы проблемами внутри.
Твой императив двусмысленный, столь многое гонит волны изнутри вовне.
Безусловно, и гигантскую волну изнутри гонит! Но нельзя сказать, что нас при этом еще какие-то всемирные страсти терзают, не 1920 год. Неясен новый мировой принцип. Если ситуацию после 1945 года – удержание на грани геноцида – называть Холодной войной, то мы вступили в иную фазу балансирования на грани самоубийства. А ресурс балансирования людьми, в общем-то, выбран!
Наша доктринальная эклектика должна быть отрефлексирована. Пусть начнется негласная мозговая атака. России надо проникнуть в тенденции мира на всех уровнях. От самых глобальных до отдельных персон, расстановок сил, перспектив тех или иных деятелей. И все это нужно проработать бесшумно, аналитически. Должны сидеть молодые аналитики-разведчики в посольствах, которые, не отвлекаясь на текущее, вникают в людей и ситуации.
Такую систему придется создавать в любом случае. Так же как американцы создавали ЦРУ и Рэнд после войны – не из работников ФБР, поскольку те создали бы еще одно ФБР.
Да-да, помню, Такер12 мне рассказывал. Когда он только начинал заниматься библеистикой, еще во время войны, в университет пришли люди из Госдепа и сказали: «Хватит, парни, учите русский! Дяде Сэму нужны люди, знающие Россию». Такер был среди многих умников, кто отправился учить русский по призыву дяди Сэма.
И наши умники не отвертятся, когда у нас будут, наконец, свои ЦРУ и Рэнд. Только бы найти самих умников.
018
Логика христианского Homo novus – «Мир устрояем». Время управляемо. Связный набор ходов сознания делает «равновозможными христианство, коммунизм и фашизм». Реальность подлежит реконструкции новой тварью. Повседневность сопротивляется, оставаясь внутри реконструкции. Русский феномен «мыслящего движения». Рухнув, оно оставило в безъязычии ♦ Идет строительство глобальной власти – единодержавия США. Оно фашизоидно. Фашизм – это обработка человечества в труп, управляемый властью ♦ Фашизм как первая попытка сконструировать глобальную власть. Русский Октябрь показал, что «власть сооружаема». Строительство государства или социума власти? ♦ Ленин догадался, что фашизм «прикарманит социализм» ♦ Секрет Бомбы – мировая власть как техническое изобретение. Мировую власть можно создать. Изобретение Сталина: любое число людей можно уничтожить среди жизни других.
Михаил Гефтер: Я сегодня подумал: есть тривиальные вещи, на которых многое зиждется. Новый человек Евангелий означает, что Мир выстраивает новая тварь. Следовательно, мир устрояем, мир выстраиваем. Множество моделей и способов обустройства нового человека. Из этой множественности являются национальные общества. И европейская нация, которая завершается в национальном государстве, немыслима без этого.
Глеб Павловский: Но куда делось время, кто его обустроит?
Время уже человеческое, не вполне эволюционное. Время клепсидры, время урожаев, замещается одновекторным временем, которое проще освоить. XX век выступил завершающим испытанием времени. Однако опыт разрушения не достиг уровня сознания, который и был демиургом беды. Где-то наше сознание недобирает. Когда речь заходит об истории в единственном числе – о человечестве, которое включает управляемых и растворяет в себе, – время становится моновременем – и время управляемо также!
Я настаиваю: есть взаимосвязанный набор ходов сознания, делающий равновозможными христианство, коммунизм и фашизм. Они выравниваются в этих пределах. Выстроить мир может только новый человек. Выстраивая, он становится новым или стал новым предварительно? Поскольку он включен в формы реального, то и реальность подлежит реконструирующему преобразованию.
Все это тривиально – нетривиальны ходы отсюда. Людям кажется, будто их окружают иллюзии и химеры. Что некто или нечто вершит над ними обман и манипуляции. Но в такой рамке протекает компромисс повседневности с ходом мирового движения. Каждый из циклов сотворения новой твари обладает жуткой основательностью. Отвердевает до монументальной недвижности! Зато внутри ее повседневность исподволь обновляется.
Как материя, не притязающая на взлеты, она всякий раз чуть-чуть не та же самая. Что-то в себя добавляя, она миниатюрно меняется. Нечто в нас противится тому, чтобы сознание распорядилось нашей повседневностью, и это спасительно!
По-моему, ты пропустил условие понятности. Без той невозможна ни управляемость, ни нация-государство. С христианством явилась догма понятности мира. Даже слово «просвещение» явилось в Евангелии. Понятность связана с идеей конструктивности, устрояемости. Раз мир понятен, он устрояем. Устрояем в меру того, что понятен и управляем. Как только он станет непонятен опять, возникнет место для переустройства. Решив «перестать все это понимать», я заявляю это, чтобы вмешаться в мир.
Сложные пертурбации воли, ты прав. Но те, кого привело в движение, они же и производят отбор. Они не исполнители, а сотворцы в роли упростителей. Упростители-сотворцы, функционеры отбора. Возникает русский феномен мыслящего движения, в отличие от движения мысли. Что будет далее с самим мыслящим движением, тоже важный вопрос. Без него не понять ленинский концепт партии.
Вербовка – часть исторического процесса, ведь новую тварь надо завербовать в партию. С точностью до корня verbo – привлечь словами. Высокая роль управления словом в христианском просвещении и сталинском СССР.
Конечно, словом. «Вначале было Слово».
И конец мыслящему движению известен – отмена 6-й статьи Конституции СССР.
…И власть, и Бомбу можно сделать. Когда этот секрет американцам открылся, вопросом времени было, когда ее применят.
Если бы ее сделали, но не применили, никто не рискнул бы тратить такие бешеные деньги на сомнительное предприятие. Главная тайна Бомбы – абсолютная власть как техническая возможность. Это очень умно! Умно даже в философском смысле.
Страшно интересно! Но трудно понять: каким будет следующий уровень глобальной власти?
Прежний держался сцепкой блоков Холодной войны, и лестницы в него вели из этих блоков. Когда блоки рухнули, с ними рухнули лестницы, и как теперь попадать на этаж человечества? Он остался как бизнес на глобализации либо в качестве военно-манипулируемого уровня. То есть потерял универсальную доступность.
Существовал ведь быт глобальности, ее элита вербовалась из наших знакомых. Эти люди писали друг другу, летали в Буэнос-Айрес, Москву и в Париж. От твоих кухонных гостей Бёлля, Моше Левина13 и Сахарова до общих друзей Веро (Гаррос) и Клаудио (Ингерфлома)14. Что они чаще были связаны с левыми, тоже понятно, ведь то была оппозиция империи Ялты.
Когда поэт-террорист Сенгор15 через ненависть к белым утверждал буржуазность для Сенегала. Сегодня такие люди в их романтической фазе возможны, но не слышны.
Да, для всемирной оппозиции нужно понятие Мира, но мировое-то и стало непонятным. Мировое правозащитное движение тоже ведь рухнуло. Можно не признавать, но и оно закончилось. Декларация прав человека превратилась в бумажку, а вернее в мандат на право США выслать звено бомбардировщиков. Как пойдет интеграция мира вне языка универсальной элиты, неясно.
…Это проясняет нынешнюю российскую ситуацию. И то, о чем ты говорил, вынесено на мировую сцену. Идет строительство глобальной власти, единодержавия США. Такое распорядительство судьбами фашизоидно по сути. В конце концов, фашизм не только там, где расизм.
Лучшее определение фашизма я нашел у Платонова в статье о Пушкине 1937 года16. «Фашизм – это превращение человека в труп». Не убийство, а превращение в труп заживо! Человека признают за труп, управляемый властью. Тут нечто важное для нашего будущего.
Управляемость интересует меня все сильнее. Откуда она? Помнишь Токвиля17 в «Старом порядке и революции»? Мысль, что самоочевидность нового режима в умах революционеров сформирована из впечатлений старого порядка. Не тут ли ученичество нацизма в отношении к социал-демократии? На ранней фазе, которую не объяснить ученичеством у большевиков?
Я о социалистической среде Германии как новаторски управляемой инфраструктуре. Сети социалистических кафе, социалистических библиотек, социалистических профсоюзов, которые к моменту Первой мировой войны, казалось, завтра все проглотят. Ведь нацисты росли среди всего этого.
Можно понять старого Энгельса, который ждал: еще одни германские выборы, вторые, и полный успех! К тому шло. Веймар дал нацизму еще подсказку монтажа профсоюзов во власть, чего до 1918 года не было. Как и того, что государство строит военные заводы и раздает их корпорациям, а те идут на это, не просчитав риски.
Социал-демократия стала в Германии низовой городской властью. Властью на уровне grass roots, гражданского общества, и на уровне поп-культуры тоже. У наци был соблазн перенять от «соци» искусство организации больших масс. Далее подключилась Россия и большевизм как второй учитель.
Я бы говорил о фашизме как первой попытке изобрести и сконструировать систему глобальной власти. Власти как управлении не просто подвластной массой, но через нее – наднациональными мировыми процессами. Фашизм – это попытка людей влезть в родовой генератор Homo, в блок управления историей, и его вручную перемонтировать.
Эпопея немецкой социал-демократии и триумф русского большевизма создали чувство, что все стало возможным. Как резюмировал Бердяев в своем парадоксе об утопиях, теперь осуществима любая, но неясно: как этому помешать? Идеология в 20-х годах уже отчетливо конструируема. В бульоне из консерватизма, народничества и антисемитизма Гитлера соблазняло богатство рецептур. Кстати, до этого антисемитизм считали не более чем грязноватой причудой солидных господ.
С чем даже евреи примирились. Думали, что с германскими антисемитами они легко договорятся.
И открывается эра проектируемого Мира. В рефлексивной паре большевизм-фашизм более наблюдательным партнером поначалу был фашизм.
И знаешь почему? Европейский процесс создания государства и общества, растянутый на века, имел вид природного цикла с обманчиво-естественными атрибутами. А тут вдруг, с оглядкой на русский Октябрь, догадались, что власть сооружаема! То, о чем ты говоришь. Когда задачи сооружения власти подняты на инженерный уровень, все хотят в это как-то втянуться и всем находится место. Всех можно сопоставить, упорядочить и соподчинить. Но на деле эти «государственники» сооружают не государство. Социум власти они сооружают.
Это к тому, что ты сказал о фашизме как технологии конструирования, – идея, что власть можно сделать. Что человек может нечто переступить, чтобы что-то сделать. Я думаю, и Сталин продемонстрировал не то, что всех большевиков или всех кулаков можно уничтожить, а нечто другое. Что власть может найти способ уничтожения любого числа людей втайне от жизни других. Ему для этого понадобилась Сибирь и кое-что еще. Мы недооцениваем роль таких моментов в истории.
В ХХ веке важны технологии политических сил. Можно обсуждать их специфику, корни, но однажды все технологии сцепляются в новую инженерию. Через новый тип колонизации истории и управления преобразуемым миром. Прежде заявка на такое была немыслима, да и не нужна.
Любопытно, как плохо все видели глобальный потенциал фашизма. Один Ленин вздрогнул. Эта его странная поездка на Четвертый конгресс Коминтерна18, когда он сам близок к развязке. Все талдычат, что приход Муссолини к власти – периферийное событие, и вдруг неожиданный ход Ленина. О феномене фашистской власти в Италии как распространимом на Европу и весь Запад. И он заявляет коммунистам всего мира: не подражайте нам, русским большевикам! Как предугадал он вызов, таившийся в фашизме? То, что фашизм не просто манипулирует идеей социализма, нет, – фашизм ее, обрабатывая, прикарманивает. Ленину еще неясно, что выйдет из фашистской обработки большевизма. С учетом того, что и у самого нэповская Россия не вытанцовывается. Чтобы «вытанцовывалось», Ленину нужно заполучить другой мир и другую стратегию. Это мы еще с тобой обсудим, и это очень увязывается с Чаадаевым.
Конец ознакомительного фрагмента.