1976. Москва – назад дороги нет. Глава III. Подготовка к отъезду (Георг Фингер, 2012)

К тому времени, когда я пишу эту книгу, прошло 33 года с достопамятной встречи с Моней. Маленький, лысый еврей, лет пятидесяти пяти доставил нам и горести, и радости. Подарил нам надежды пережить время между подачей документов и получения визы на выезд. О нем немного позже.

Как и почему в этот удивительный день жена прибежала на птичий рынок? На это были чрезвычайные причины. Во-первых, мы были коренные москвичи. Мы любили наш город, который Теофиль Готье описал 150 лет назад. В 1950–60-х годах это был еще почти патриархальный город. Чистый, мытый и с кривыми улицами, по сторонам которых стояли купеческие дома. Почти не было ужасных промышленных районов, которые так уродуют города. Конечно, торчали сталинские высотки, но они не были настолько ужасны, чтобы изуродовать архитектуру города.

Я мог вечерами сидеть в пахнущем липовым цветом воздухе с друзьями и подругами и петь песни под гитару у памятника Пушкину. Тишина. Небольшой поток машин, говорок проходящих людей. Дожди в Москве быстрые, летние, теплые, щекочущие и совсем не надоедливые. Пошел и прошел. Снимай ботинки или туфельки и беги со счастьем по теплым чистым лужам. В 1952 году магазины были заполнены продуктами и отрезами материи. Все это только не для простого народа. Еда стоила очень дорого. Было не до деликатесов, лишь бы прокормиться. Зато чистый воздух выдавался бесплатно. За этим Сталин уследить не мог. На прилавках стояли огромные банки с черной икрой всех сортов. Осетры поражали своими размерами. Шелка, которых сейчас в 2011 году на Западе и не найти. Любые породы рыб, маслины. Да и всего не перечислить. При всем при этом не было дня, чтобы народ не мучился мыслями о том, как прокормить себя и своих детей. Подавляющее население страны жило в коммуналках.

Бедность была уделом народа. Таких продуктов, которые были в магазинах Москвы в те времена, теперешние русские люди никогда не смогут попробовать. Они были самого высокого качества. Но абсолютно недоступны большинству населения страны. Наша семья всегда недоедала. На перемены надеяться было нечего. Картошка, капуста, керосин – готовь и ешь.

Во-вторых, советская власть запросто и без размышлений распылила моего папу, мать жены, родных моей мамы. В общем, рассчитались с ними по полной программе, причем ни за что.

В-третьих, два человека, оба с высшим образованием, зарабатывали только на то, чтобы прокормиться и дать музыкальное образование сыну.

В-четвертых, основным моментом для решения уехать был случай, который мы наблюдали в 1975 году в универсаме. Мы пошли купить мяса. Из какой-то двери магазина со скрипом выехала квадратная конструкция, напоминающая клетку для тигра. Клетку со ржавыми прутьями на колесах. Внутри нее лежали грубо порубленные куски мяса, вперемежку с костями.

Толпа людей стала остервенело вытаскивать эти куски между прутьями. Ажиотаж был необыкновенный. А администратор с красной рожей, с ухмылкой смотрел на происходящее. Я сказал жене: «Пойдем. Это – конец».

В-пятых, об очень грустном. Мама моей жены, потрясающий по честности и порядочности человек, прошедший всю войну от Москвы до Вены, орденоносец, работавший на закрытом предприятии, была загнана системой в тупик и покончила с собой. Видимо, не могла по-другому, хотя на руках были ордер на квартиру, внук и любимая дочка. Я не мог найти места, чтобы достойно ее похоронить. В двух случаях я видел поля, отведенные под кладбища. В свежевырытых могилах стояла наполовину вода, куда и опускали гробы.

Когда я нашел приличное место на другом кладбище, то через месяц мне сказали, чтобы я забирал урну, так как в этом месте будут хоронить крупного чиновника. Я забрал, будь они трижды прокляты.

В-шестых, какой там барон Мюнхгаузен, он младенец перед нашими умельцами. Ложь, ложь, сплошная ложь во всем. Страна на глазах падала в яму. И жить нормальному мыслящему человеку в ней стало невозможно. Анекдот: «Красная площадь, Кремль, надпись – «Кто ЗДЕСЬ не работает, тот не ест».

В один из хмурых осенних дней мы посетили мою маму. Она встретила нас и, посмотрев на нас материнским теплым взглядом, сказала: «Эх, что-то мне не нравится, как вы выглядите. За эти деньги не стоит и работать». Нам слова мамы очень понравились. Вообще по нам лучше много работать и за это достойно жить.

– Может, вам смотать отсюда, да поскорее?

Я возразил: «Мама, если мы отсюда уедем, то зачем ты меня рожала? Мы же с тобой потом никогда не увидимся».

На что она мне возразила: «Времена меняются, сыночек. Дай Бог, и увидим друг друга, да еще проживем сто лет».

Я маму втройне зауважал. Эта женщина, прошедшая ад 1937 года, видимо, знала, что говорит.

– Я еще предчувствую, что эти недоумки от безнадеги затеют войну, а у вас растет сын.

Ну, точно как в воду смотрела с этим Афганом. Нам этот совет захотелось использовать. Тем более, что под маминой квартирой жил сосед Арон с женой Галей. Они пару лет назад решили уехать в Израиль. Но совсем не приняли во внимание, что работали на каком-то предприятии, где на 1/3 было что-то секретное. Вот эта забывчивость и стоила им потери работы. Их не выпускали упорно. Жили они на крошечное пособие, которое выдавала им какая-то еврейская организация, видимо, международного масштаба.

Два интеллигентнейших человека жили в эти годы в страшных условиях, на которые их обрекла советская власть, только за желание уехать из страны. Они были никем и ничем. В любое время могли загреметь в Сибирь. Как я узнал потом, их невероятное упорство и бесстрашие привели к тому, что их выпустили. Ну вот мы и появились у Арона и Гали.

Они нас выслушали и сказали, что нужно абсолютно секретно передать в Израиль данные о нас. Для этого есть способ. Какой-то человек зашьет их в пояс. И вот так они попадут туда, куда надо. Вот на что толкала людей эта власть. Она многое с нами проделывала, но из-за нее, нас ни в каком виде «в пояс не зашивали». Выпускали людей только под предлогом «воссоединения с семьей», т.е. у тебя в Израиле должны были быть близкие родственники. У меня с женой ни одного близкого родственника, да и самого дальнего тоже не было. В этом случае нам просто страшно не повезло. Встал вопрос: «Ехать или не ехать? Выпустят ли нас?»

Я на треть еврей, на треть немец, на треть француз, и на остаток – кто знает. Жена русская, а сын? Подсчитывайте сами. Главное – мы решились, написали наши данные и они прямым «секретным ходом» понеслись-поехали в «страну обетованную».

Мы ушли, но на душе остался противный осадок. У нас сложилась патовая ситуация. Здесь жить невозможно. Там – неизвестность. Что делать? Мы жили в Чертаново – пригороде Москвы, в доме-башне, почти в новостройке. Ее построили в 1973 году, а до этого мы жили на юго-западе на улице Новаторов в однокомнатной «хрущевке»[5], однокомнатной квартире размером 18 м². В ней родился наш сын, и в ней вместе с молодостью было прожито десять лет. Мы вырвались, наконец-то, из коммуналки – она нам больше не грозила.

Но по мере того, как наш сын рос, мы столкнулись с определенными проблемами, проблемами этическими, которые ставил перед нами наш возраст. Ну ладно, как то обходились. Хотя становилось все теснее и теснее. Но ведь «нет худа без добра». Известно, что Россия – страна чудес. Большинство которых очень плохие, но иногда бывают и хорошие. В один удивительный день, вернее в полвторого ночи, раздался звонок. Я, спросонья, схватил трубку и услышал голос друга Саши, по которому четко понял, сколько в нем находится всякой смеси, состоящей из водки, коньяка и шампанского. Довольно бодрым голосом он сказал: «Ферд, выручай. Мы с Раей (женой) тут рядом, недалеко в гостях, отмечаем день рождения друга.» Знал гад, что я гитарист и любитель веселья, вот и пристал как «банный лист к жопе»[6]. «Саш! Я не шут, чтобы вас забавлять посередине ночи. Риточка спит, я почти тоже». Но мои объяснения не помогали. В трубке неожиданно раздались другие голоса, просившие об этом так же настойчиво.

Я вспомнил бессмертные слова песни Бетховена «За друга готов я пить воду, да только с воды меня рвет». Мы с женой встали, оделись и, повесив гитару на плечо, пошли в гости. Было два часа 15 минут ночи. Дверь открылась, и я услышал голос друга: «Ну, что я вам говорил? Вот настоящий человек. Готов выручать друзей в любое время дня и ночи». На мой взгляд, компанией было уже выпито немерянное количество. Хотя могу отметить, что все держались на ногах, но при объятиях так навалились на нас, что мы едва не упали на пол.

Знакомьтесь. Мы стали знакомиться. «Николай», – сказал один. «Петя», – сказал другой. Я оглянулся на жену. Она утопала в объятиях и поцелуях какой-то женщины, которая представилась Наташей. Оказалось, что она – одноклассница моей жены. Они не виделись много-много лет с тех пор, как учились в школе. И пошло-поехало, и понеслось. Пропели по утру петухи в близлежащей деревне. Но было так хорошо и тепло, что песни не кончались, как и не кончался поток живительной влаги. Получилось так, что один из новых друзей оказался ректором государственного университета, а другой председателем Райисполкома с населением в сотни тысяч человек.

Всему приходит конец. Вставало солнышко, запели трезвые как всегда птицы. И вдруг «Провидение» послало мне блестящую идею. «Ребята! – сказал я на прощание. – Я вам спою мою любимую песню». «Давай, давай», – закричали все. И я спел, зачем – сам не знаю. Но Господни пути неисповедимы. И спел я ее, как оказалось, совсем не зря.

Песня произвела фурор необыкновенный. Председатель исполкома и ректор университета просили без конца повторять эту песню. По моему глубокому убеждению в нее был вложен смысл, который волновал моих новых друзей. И этот смысл вызывал в их душе какое-то сожаление о деньгах, потраченных на «воплощенную невинность».

Когда мы были в гостях, то в перерывах между песнями председатель исполкома спрашивал, где я живу, кем работаю и так далее. Я не жаловался на тесноту, так как не привык это делать. Когда я прощался с Колей, он мне сказал: «Ферд, через три дня в такой-то час придешь в райисполком. Не опаздывай». Я сказал: «Ладно, приду». И мы расстались. Пришли домой и долго-долго спали. Благо, была суббота. В назначенный день я сидел в огромной приемной райисполкома между двумя людьми, почему-то оказавшихся генералами. Прошло какое-то время и раздался голос секретаря: «Товарищ Фингер, проходите».

В огромном зале прямо по центру сидел Николай, а за боковыми столами сидела комиссия с важным видом. Я же сказал, что Россия – страна чудес. Николай, обратившись к комиссии, описал в самых черных красках мои жилищные условия, причем сказал, что советский учитель и интеллигент должен жить лучше и при этом выразительно посмотрел на членов комиссии, на что они утвердительно закивали в знак согласия.

В новой двухкомнатной квартире, которую мы получили через две недели, было 45 м². Туалет и ванна были раздельными. По теперешним ценам 2011 года такая квартира стоит 200 000€ .

Ну, вот и вся история. И это в Москве. Где люди стояли в очередях за получением квартиры долгими годами. «Судьба, судьба играет человеком, а человек играет на трубе».

Вернемся к будущему – к 1975 году. После Гуревичей мы пришли домой, а так как уже ничего нельзя было вернуть, мы позатыкали все отверстия в квартире чем можно было. В ход пошел даже старый лифчик жены, за неимением другого. Нормальные трусики и лифчики, а также туалетная бумага были в стране страшным дефицитом. Убедившись, что нас не может теперь услышать КГБ и «даже ФБР», мы стали умно рассуждать о своем будущем. У нас было два самоучителя по ивриту, которые нам дал Арон. Один мы взяли себе, а другой отдали сыну. Пришло время спать. За окном моросил противный дождь, терлись друг о друга печальные ветви деревьев, по мокрому асфальту шуршали машины. Но это даже понравилось нам, был дополнительный шум, который мешал, как мы думали, подслушивать наши разговоры многочисленным врагам.

Мы взяли фонарики, залезли под одеяла и стали изучать иврит. «Рит, а, Рит, по-моему, мы его никогда не выучим. Ведь в нем нет ни одного слова, похожего на наши слова, даже матерного». «По моему мнению, любой язык надо изучать именно с него. Он до чертиков лаконичен и выразителен». Так и не выключив фонарь, за что и полетела последняя батарейка, с самоучителем иврита мы уснули. Шутка-шуткой, но случилось неожиданное.

Проснулись мы утром, услышав радостный голос какого-то молодого человека. Это был наш сын, но говорил он на каком-то непонятном языке. Это был иврит. Когда я его спросил, что он говорил, то он сказал: «Доброе утро, и когда и куда и зачем мы поедем, и как я буду дальше без друзей, и что ТАМ мне в этой новой стране будут давать на завтрак, и будет ли там кока-кола и жевачка». Конец света! Вот что такое молодые мозги. Кстати, ни одного слова на иврите мы с женой не знаем. Очень жалко, конечно, что мы его не выучили, не пригодился. Мне лично стыдно, как еврею на одну треть, хотя бы треть этого красивого и древнего языка я должен бы знать.

Откровенно говоря, с того момента, как нас «зашили в пояс», мы жили в постоянном страхе. Боялись угодить в Сибирь. И вот пришло долгожданное письмо с приглашением от некоего Якова Забарского, который вызывал нас в Израиль на постоянное место жительства с целью воссоединения с семьей.

С этим письмом-приглашением мы с женой пошли в районный отдел КГБ и подали заявление на выезд. Нас спросили: «А кем он вам приходится?» Я сказал, что троюродным братом. Ну, смех и грех. Родная мать и брат живут в Москве, а воссоединения с семьей нужно искать в Израиле. Гебист, видимо, был очень удовлетворен тем, что нам придется объединяться с троюродным братом и больше вопросов о мифическом троюродном брате не задавал.

Только через много лет я узнал, что данные, которые давали люди о себе, попадали напрямую на «Лубянку» в самый высокий дом России, «из которого Сибирь видать»[7].

Происходили какие-то взаимосвязанные операции между КГБ и Израилем, в результате чего из Израиля приходили письма с приглашением на выезд. После нашего посещения отдела КГБ ко мне на работу и на работу жены пришли по паре человек и известили начальство о нашем намерении покинуть СССР. Мы автоматически объявились «врагами народа».

Как только это случилось, со мной в школе перестали разговаривать, но сразу не вышибли – все-таки учитель. С женой получилось по другому. Мне позвонили с ее работы и сказали, чтобы я срочно приехал, с женой плохо, она в обмороке. Действительно, когда я приехал, то увидел, что моя прелестная, тишайшая, милая жена лежала на диване, и вокруг нее хлопотали сотрудницы. В комнате пахло нашатырем и валидолом. Я чуть не упал от страха. Оказывается, ее начальница-еврейка сказала, что она враг народа, и она готова ее задушить собственными руками.

Я кинулся к начальнику «Россельхозтехники», сказал ему тоже – еврею, а как бы он себя вел, если бы это случилось с его женой, при желании уехать в страну «обетованную». На что услышал: «Фердинанд Георгиевич, немедленно напишите на начальницу вашей жены жалобу в КГБ и пусть они гонят ее вон». В этот момент я подумал, что значит солидарность и любовь русских евреев друг к другу. Я наорал на начальницу, вызвал такси и уехал подальше от «Россельхознавоза». Где ты сейчас, «начальница»? Сегодня без всякой визы можешь лететь в Израиль, и как же тебе будет всегда стыдно за унижение, весьма не виртуальное, одной из лучших, тишайших женщин на свете.

Что касается изучения иврита, то я сказал, что Израиль скоро станет маленькой Россией, если такие, как мы, побегут туда, то мы как-нибудь объяснимся с местными аборигенами. Ведь даже министры там есть русские евреи. Так что напополам с матерком я и перебьюсь. Главное найти хорошую работу. У жены с этим делом пшик, инженер-экономист, языка нет. Что касается меня, то как преподаватель анатомии, физиологии и спорта, я смогу спокойно работать массажистом и буду иметь большой успех как физиотерапевт. Женщины любят скромных и молчаливых. С того момента, как жена прибежала на рынок, наступили суетливые деньки, наполненные беспокойством.

Надо было рассчитаться с любимым государством – оно бдило и своих изменников терзало основательно. Надо было заплатить за образование, за выход из гражданства, предъявить отремонтированную квартиру – чтоб они провалились. Ведь это что-то около 4000 рублей, а это больше чем годовая зарплата нас обоих. «Мы русские-советские, выкрутимся», – сказал я. Хотя сомнения терзали. «Ферд, да ничего не будет, продадим мебель, купим надувные матрасы, продадим почти выкупленное пианино сына, и вперед!». На это я дал полное согласие жене.

Мы написали объявления, развели клейстер, вышли на улицу и на первых попавшихся фонарных столбах, вокруг которых крутились дворняжки, с интересом их обнюхивая и поднимая задние ноги, мы наклеили объявления о продаже. И были счастливы. В первый раз в жизни мы не зависели от проклятого дефицита, мы не Покупали – Продавали. И наши труды принесли результат. Подействовало. Пошло как по маслу. В один прекрасный день в нашу дверь позвонили, и вместо покупателя в квартиру вошел генерал КГБ. С одной стороны, мы испугались, с другой взыграла гордость. Если уж ближе к Китаю, то лучше в сопровождении генерала, чем в сопровождении жалких вертухаев, глупых и злобных.

– Вы давали объявление о продаже мебели? – спросил генерал. Я утвердительно кивнул, предпочитая молчать на всякий случай. Дело в том, что мы с женой много работали, помогала мама жены, помогал рынок, и мы из-за принципа, что жизнь коротка, покупали только импортную хорошую мебель в кредит и потихонечку выплачивали. Ну, в общем договорились. Это был удивительный день. Генерал наклонился ко мне. Его гебешная фуражка чуть не слетела на пол. «Молодцы, что уезжаете. Нормальным людям в ненормальной стране делать нечего. Желаю счастья». Я просто онемел. Конечно, знал, что в 1976 году страна стала сгнивать, побежали толковые, часто предприимчивые люди. Но что до такой степени!!! Я в свою очередь наклонился к его уху и прошептал: «А вы на всякий случай учите иврит, пригодится». На этом заговорщики расстались, я думаю, друзьями.

Постепенно мы распродавали нашу мебель, нам в этом случае повезло, так как вещи были хорошими, модными. Долг государству мы заплатили, хотя нам казалось, что государство должно было заплатить нам за двадцатилетнюю безупречную работу. Ну, и хрен с ним. Получив квитанцию об оплате, мы отдали ее в ОВИР[8] и получили визу. Каждому из нас на наши же деньги дали на троих по сто долларов на отъезд. Вот теперь мы почувствовали себя иностранцами. Попробуй-ка один из ста пятидесяти миллионов русских покажи «зеленые» из кулака, и ты бы оказался в местах не столь отдаленных.

Конечно, мы сразу же поехали в «Березку» – валютный магазин. Даже представить себе, что мы можем туда войти – было невозможно. Магазин всегда был напичкан соглядатаями из КГБ. Страх и ужас. Как был прав президент Америки Рейган. Он назвал советскую систему «империей зла».

Современный человек даже не может себе представить, что испытывали мы. Ведь близкие друзья, когда мы уезжали, не провожали нас. Я их понимаю. Любой, попавший под подозрение КГБ, потерял бы свою работу. Какие же мы с женой были счастливые. Плевать нам было на этот КГБ, мы были свободными. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой» – бессмертный Гете. Ну, вот эту свободу я получил при входе в это заведение. Я видел эти морды, стоящие у входа, я видел эти пустые глаза. Но они уже не имели никакой силы перед входящими в этот магазин. Мы стали свободными людьми, у которых дрожала душа и текли слезы от предстоящего прощания с любимой Родиной, близкими друзьями, не имеющими никакого отношения к грязной системе, с нашими дорогими соотечественниками.

Мы решили, глупые, потратить эти доллары на сувениры, которые потом оказались вообще никому не нужны. Полезней было оставить их на еду на Западе. Наивные мечтатели, неисправимые дураки, ничего не понимающие в западной жизни. Потом, прожив долгие годы на Западе, я понял, что Запад имеет множество сложных проблем, несмотря на сытость и благоденствие.

Это благоденствие не очень-то по русской душе. Дух общества потребления чужд для нее. Ведь воевали мы с фашистами, лежа в окопах при минус 20– 25°С. Мы же не имели коньяка во фляжках и шоколада. Мы же не имели «шмайсеров» с сорока зарядами, а имели однозарядную винтовку. Мы мерзли в окопах, наскоро вырытых. Но мы защищали Родину, в высоком смысле этого слова. Несмотря на то, что Сталин уничтожил наших отцов и дедов, мы ее любили, презирая систему. Запад великолепен. При всех его недостатках, его украшает немыслимая корона из бриллиантов, и ее название – Свобода. Вот только из-за нее мы с женой решились, как и многие, на разрыв со страной СССР. «Не хлебом единым жив человек»[9].

Сегодня в 2011 году сложилась в России (!!!) смешная ситуация. Уезжай, куда хочешь, когда хочешь, возвращайся и живи! Никто не будет тебя преследовать. Свобода! Но после опыта западной жизни, ты туда вряд ли поедешь. Страна, как сказал президент Медведев, находится в тяжелейшем состоянии. Люди страдают от коррупции, криминала, нищеты. Но при всем при этом есть Свобода. Но ее на хлеб, как масло, не намажешь. Волна эмиграции спала. Люди предпочитают не уезжать, а зарабатывать, крутясь и вертясь в своей стране. Этого хочет молодежь и добивается своего. Запад прекрасен – он гарантия Свободы. Но там надо родиться. А русской душе нужна Родина, ее язык. Там есть непомерная экзальтация при трезвости, а по пьянке кричи «Караул!». Русский человек был (не знаю как сейчас) не особенно прагматичен. Он живет, он дышит и любит как-то по другому, чем на западе. Наверное, не лучше и не хуже, чем в других странах, но по-другому. Расчетов и меркантильности у большинства русских в любви нет. А вот безалаберности, безответственности много.

Хочу рассказать о том, был ли секс в СССР. Был, и какой замечательный. Русские очень похожи в этом плане на французов. Заигрывания мужчин и женщин, любовные интриги происходят всегда и везде. Молодость есть молодость. Знакомились в метро, на улицах, в кинотеатрах, на вечеринках, бросая на девушек страстные взгляды, если девушка нравилась. Не было проблемы, если девушка пошла после часа знакомства в гости к молодому человеку, ей не грозила опасность. Попробуйте сейчас в 2011 году. Романы, признания в любви, поцелуи и объятия происходили, кажется, в самых неподходящих местах – на работе. Сексуальные влечения очень свободно и открыто проявлялись у людей.

Оглядываясь назад, чувствую и осязаю стертое временем веяние секса – над своей старой головой. Он – основа основ в жизни. Он не менее важен, чем хлеб и Свобода. Несчастная Америка, где на женщину и не поглядеть пристальным взглядом. Мужчина – ты самый счастливый человек на свете, если в комнате трое, ты, любящая тебя женщина и дающий жизнь всему живому – секс. Ну, а теперь, наконец, о Моне.